Кодекс Крови. Книга VIII (СИ) - Борзых М.. Страница 12
Дар ментатора отступил. Он схлынул, словно штормовая волна, оставив вокруг обломки эмоций и чувств окружающих. Густав со слезами на глазах прошёл в палату дочки и схватился за её ладошку, целуя и рыдая. Он уже понимал, что последует за подобным выбросом силы в сердце чужого государства.
— Простите меня! Прошу! Простите! — он стоял на коленях у больничной койки. — Не бросайте её, прошу! У неё никого не осталось!
Люди вокруг начали приходить в себя. По коридору бежала охрана, вызванная Борисом Сергеевичем. Хельга сидела рядом с Астой, пытаясь застегнуть на шее блокиратор, а Света сквозь стекло смотрела на девочку и хмурилась.
— Простите меня! Прошу! — как молитву твердил ментатор, не отрывая от меня просящего взгляда.
— Пап! — позвала Света отца. — Посмотри на показатели!
— У меня половине лечебницы чуть не спекли мозги! Какие показатели? — лютовал главный императорский лекарь. — Да я его сам прибить готов!
— Пап! Да посмотри же! — не унималась Света, схватив отца за руку и потянув в сторону палаты.
И как-то неожиданно громко во всеобщем гаме прозвучал тихий детский голосок рядом с Густавом.
— Что она сказала? — не удержался я от вопроса, видя, как ошеломлённый ментатор укачивает на руках пришедшую в себя дочь.
— Она сказала: «Папочка, почему ты плачешь?»
Глава 6
Нервный срыв Густава Ильдера дал неожиданный результат. Его дочь пришла в себя после трёх лет комы, а вот он сам был взят под стражу. В казематы Кремля мы пришли со Светланой вместе.
Свидание проходило прямо в камере, достаточно просторной, где-то три на три метра, с койкой, столом и даже парочкой стульев. В углу имелось отхожее место. На полу лежали свежие циновки, и пахло почему-то травами. По местным меркам просто люкс, а не камера.
Датчанин остался сидеть на койке, уступив нам стулья. Разговор у нас выходил достаточно странным. Первое время Ильдер вообще не реагировал на тему срыва. Всё, что его интересовало, состояние его дочери.
— Густав, вы понимаете, что всё очень серьёзно? — попытался я достучаться до разума всё еще пребывающего в эйфории ментатора. — Вы совершили нападение на сотрудников, пациентов и посетителей императорского госпиталя, только каким-то чудом никого не отправив на перерождение.
— Мне всё равно, хертуг Михельс, — на датский манер ответил Густав. — Главное, моя девочка ожила! Это самый счастливый день моей жизни!
— Если мы сейчас не найдём какое-то решение, то ваша дочь останется круглой сиротой, — я даже не думал скрывать что-либо от него. Он не безусый юнец, успел поработать на собственную безопасность. Должен был понимать меру ответственности. Если бы его не считали предателем, то, скорее всего, выменяли бы у нас, как ценного специалиста, а в нынешней ситуации надеяться на это не приходилось.
Это несколько остудило его пыл. Вообще, очень странно, что ментатор, центром личности которого должны быть сдержанность и воля, вдруг начал вдаваться в крайности: гнев, отчаянье, счастье, радость. Критичность мышления лишь местами мелькала в его взгляде, и это меня беспокоило.
— Вы сможете позаботится о моей дочери? — задал вопрос в лоб Густав. — Если я не выйду отсюда.
Я выругался. Мне как-то часто стали предлагать девочек на попечение. Институт благородных девиц пора открывать.
— Густав, а вы, правда, считаете, что мне её отдадут? — озвучил я не самый острый вопрос. — Вы — сильный ментатор. Ваша дочь может обладать подобным даром. Да на неё тут очередь выстроится. Если уже не выстроилась!
— Но вы же военный, вы могли бы… — вскинулся Густав.
— Мог бы что? Вступить в конфронтацию с имперской службы безопасности? — мои вопросы не нравились ментатору, возвращая его с небес эйфории на нашу грешную землю, полную интриг, предательств и махинаций. — На правах кого? Как вы мне предлагаете настаивать на опекунстве совершенно незнакомого ребёнка?
Ментатор надолго задумался, а я, повинуясь интуиции, обратился к невесте:
«Свет, проверь его на предмет вмешательств, пожалуйста. А то всех в лечебнице проверили, кроме него».
Полноценный обряд установления кровной связи мы с ней провели ещё утром. И теперь осваивали новый вид общения.
«Да у него же всё должно было нервным срывом стереться. Да и Хельга потом воздействовала…» — неуверенно возразила Света.
«Неважно, если так считать, то на нём должно быть два отпечатка магических сил: его и Хельги. Если ты найдёшь хотя бы остатки третьей, то можно предположить, что на Густава целенаправленно воздействовали с целью провокации срыва и дальнейшей вербовки. Слишком уж странно выглядят его эмоциональные качели».
Света ненадолго задумалась, а затем принялась сканировать ментатора. Густав открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но я показал ему жестом молчать и не сбивать Светлане концентрацию.
Датчанин подчинился, и мы принялись ждать результата.
«Ты уверен, что стоит ввязываться в это всё и переходить кому-то дорогу?» — уточнила невеста по кровной связи, с опаской поглядывая на выход из камеры.
«Нет. Но, судя по твоему вопросу, я оказался прав?»
«Да».
Я дал команду Густаву говорить, и тот меня изрядно удивил. То ли постороннее влияние постепенно сошло на нет, то ли ментатор смог взять себя в руки, но его следующие слова стали принесением вассальной присяги.
Песец!
Сегодня был день из ряда вон выходящий. Дмитрий Фёдорович Медведев не успел разобраться с внезапной атакой иностранного ментатора в императорской лечебнице, как к нему на приём пожаловал граф Комарин.
«Не иначе как на его болотах последняя тварь изнанки сдохла, что он сам ко мне явился, — хмуро и с некоторым злорадством размышлял Дмитрий Фёдорович, маринуя столь нелюбимого графа в приёмной. — Ничего, не переломится!»
Когда отведённые приличиями полчаса вышли, он дал знать секретарю, что можно просить гостя.
Граф вошёл с хмурым выражением лица, что ещё больше обрадовало главу службы имперской безопасности. Он до сих пор не забыл, как Комарин устроился в его кабинете для проведения каких-то своих ритуалов при поиске принцессы Марии.
— Чем обязан вашему неожиданному визиту, Михаил Юрьевич?
Граф присел напротив, задумался на добрую минуту, но всё же начал разговор:
— Дмитрий Фёдорович, скажите, а у вашей службы датский ментатор Густав Ильдер случайно не проходит в разработке?
Глава имперской безопасности нахмурился не хуже того же Комарина.
— Вы не находите, что работа вверенного мне подразделения находится вне зоны ваших интересов и компетенций?
И вот здесь Комарин его изрядно удивил.
— Дмитрий Фёдорович, я знаю, что у нас вами отношения несколько не складывались в прошлом, но сейчас хотел бы говорить откровенно и без политесов.
Далее шло краткое изложение фактов, относящихся к Густаву Ильдеру, и соображений самого Комарина по этому поводу. Надо сказать, достаточно здравых соображений.
— И завершился наш визит принятием вассальной присяги от датского ментатора. Вот я и хочу понять, вам или ещё кому-то я случайно перешёл дорогу. Каюсь, отказаться от такого подарка судьбы, как добровольная клятва ментатора такого уровня, было выше моих сил.
Дмитрий Фёдорович раздумывал несколько минут над услышанным. В том, что Комарин из этой ситуации выйдет с прибылью, он уже и не сомневался. Да и положа руку на сердце, сам бы подсуетился, если бы это было делом рук его службы. Но нет… вариант с вербовкой такого перспективного мага почему-то они проворонили. Кто-то успел сработать раньше. И вот это уже было интересно не только Комарину, но и самому Медведеву. В зависимости от целей нервный срыв датчанина можно было расценить и как вербовку, что и подумал Комарин, так и теракт, что и могло бы случиться, если бы ментатора не успокоила датская эмпатка.
Заключению Светланы Подорожниковой Медведев верил. Если она рассмотрела последствия вмешательства, то они там были. Да и наблюдения Комарина тоже имели под собой зерно истины. Насколько знал Дмитрий Фёдорович, ментаторы и менталисты в основном весьма флегматичные и уравновешенные личности, привыкшие держать себя в руках. Даже с учётом трёхлетней болезни дочери датчанина не так легко было спровоцировать на срыв.