Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 4

— Десять? — осторожно предположил Достоевский, и по его виду стало понятно, что он назвал цифру с огромным запасом вперед.

— Сотни! — сказал я, и все собравшиеся вздрогнули. — И я говорю так мало только потому, что знаю — пока нам не сделать больше. Нужны станки, нужны новые металлы. Когда они появятся, мы будем выпускать тысячи паровых двигателей в месяц, и каждому из них найдется применение.

— Но зачем столько?

— Дмитрий Александрович, — я посмотрел на кузнеца. — Хотите молот, который весит тонну и поднимается паровой машиной? Или огромный вал, под которым мы будем пропускать сталь, чтобы получить тонкий лист? Или сверло из сверхпрочного металла, которым можно будет сверлить сталь почти как дерево?.. Человек не сможет двигать такие тяжелые предметы или прикладывать столько силы, а паровая машина сможет!

— Если вы сумеете сделать листовую сталь, то ее можно будет пускать на котлы… — осторожно предположил Достоевский.

— Конечно.

— А сверло… — голос Руднева дрогнул. — Правильно ли я понимаю, что вы сможете сверлить и стволы для пушек?

— Будет сложно, но и к этому будем идти, — кивнул я и продолжил. — И вот уже десятки станков каждого вида запитаны от десятков паровых машин только в мастерских. А что на поле боя? Лично я бы засунул по одному двигателю в каждую «Ласточку», чтобы та могла парить сколько угодно, а не пару секунд, пока горят ускорители. Я бы поставил десятки таких машин на «Севастополь», чтобы тот мог летать хоть по ветру, хоть против. Кстати, Иван Григорьевич, — я поймал взгляд потерявшегося от нарисованной картины Руднева. — Помните, я обещал вам двигатель на бронированную платформу? А хотите сразу несколько, чтобы их мощности хватило катить ее даже не по рельсам, а по обычной земле? Чтобы вы смогли ворваться прямо в центр вражеской позиции, разрядить свои пушки по батареям, давить корпусом тех, кто не успел убежать…

— Это ужасная картина, — Руднев выдохнул. — Одно из тех видений будущего, что вы нам всем предвещали? Знаете, а я ведь теперь вам верю. Верю, ужасаюсь и очень хочу попробовать!

— Попробуете! — я дал слово, а потом вернулся к инженерам. — Вот это все, о чем мы говорили, сможет появиться, только если вы начнете делать котлы по-новому. Чтобы процесс был разбит на сотни простейших операций, каждую из которых смогут осуществить даже простые рабочие. Чтобы при этом они все делали настолько точно, что мы, разобрав десять котлов и перемешав их детали, смогли бы собрать их заново. И они бы работали!

В этом мире Кольт повторит такой вот трюк со своими револьверами только в следующем году. Неудивительно, что сейчас все рты открыли от моего предложения.

— Чуть не забыл, — я продолжил. — Есть еще один важный аспект — ремонт. Вот вы сказали про год и десятки лет работы, но машины столько не протянут. Они будут выходить из строя во время работы, на войне их будут уничтожать чужие пули и ядра. А теперь представьте две ситуации. В одной мы должны вытащить целую паровую машину, привезти новую, а потом на коленке состыковать их. Именно состыковать, потому что они разные! И это займет, как минимум, несколько дней, в течение которых завод не работает, а платформа не ездит. И вторая ситуация. Мы вытащили одну-единственную поврежденную деталь, сразу заменили на точно такую же… Именно точно такую же и именно сразу — потому что мы можем позволить себе возить запас самых ходовых деталей! В зависимости от ситуации такой ремонт смогут сделать и на месте, и машина снова начнет приносить пользу.

Кажется, я окончательно всех загрузил. Что ж, пришло время сказать самое главное.

— Друзья, — я обвел взглядом всех собравшихся. — Я все это рассказал, не чтобы испугать вас будущим. Не чтобы вы почувствовали, что сделали что-то не так. Мне просто очень хочется, чтобы каждый из вас смотрел на нашу работу именно с точки зрения вот этого самого будущего, которое нам нужно создать. Чтобы вы сами старались упростить свою работу, чтобы, если заметите, помогали другим.

— Сделаем, Григорий Дмитриевич, — Руднев очнулся первым и крепко пожал мне руку. — Я сначала думал, а чего вы столько рассказываете, но теперь понимаю… И если увижу, что кто-то работает по-старому, — он бросил взгляд на инженеров, — то сразу и поговорю с ними.

— А мы теперь и сами с кем угодно поговорим, — запальчиво возразил Достоевский, а потом неловко улыбнулся. Кажется, он привык к немного другому отношению к инженерам.

Оставшиеся у меня полчаса мы также провели все вместе. Прикидывали, на какие этапы можно разбить работу по созданию паровых машин. Как их упростить, как сделать технологичными, как проследить, чтобы в итоге выходило именно то, что нужно. Вроде бы что-то начало получаться, даже жалко было прощаться и уходить ради всего лишь какой-то встречи с английским лордом.

Впрочем, у нас и так уже который день не получается пересечься… Лучше все сделать, закрыть вопрос и больше не отвлекаться. Тем более, если уж я так ему нужен, может, это не пустой разговор, и он предложит мне что-то интересное.

Мы сидели друг напротив друга. Я и мужчина с пышными пшеничными усами, переходящими во всклокоченные бакенбарды. Легкая небрежность, которая стоила немало времени слугам лорда.

— Вы хотели со мной побеседовать, — я говорил на английском. Не очень уверенно, но лорд попросил разговора наедине, зная о моих способностях к языкам от Рассела, вот и пришлось соглашаться.

— Видно, что вы не британец, сразу к делу, — лорд буравил меня взглядом, словно пытаясь понять что-то для себя.

— Я слышал, что джентльмены делают вид, будто не любят такой «американский» подход, вот только мне кажется, что на самом деле вы очень много извлекли из опыта общения со своими бывшими колониями.

— Как говорите вы, русские, давайте без топтания по больным мозолям.

— И снова вы пытаетесь показать потерю тринадцати колоний как слабость, но именно она показала вашу настоящую силу.

— Поясните, — лорд заинтересовался.

— Легко, — кивнул я. — Кто-то, как Испания, теряя колонии, просто становится слабее. Вы же извлекли из случившегося урок. Американские стрелки, что так беспокоили ваши войска, стали толчком к развитию более дальнобойного и точного оружия, которое в эту войну принесло вам немало преимуществ. А главное, вы придумали способ, как делать страну колонией, не объявляя ее колонией фактически. Действительно, зачем громкие слова, если с помощью торговли можно получить все, на что раньше приходилось тратить порох и ядра. Торговые правила и свободы стали синонимом интересов Англии, и на мой взгляд, это великолепное достижение. Тупиковое, но все же великолепное.

— Постойте, — Кардиган подобрался. — Вы странно ведете разговор. Сначала рассказываете мне, как мы хороши, а потом разбиваете свои же аргументы. И теперь я, какую бы позицию ни выбрал, окажусь на вашей стороне. Этому учат в российских дипломатических школах?

Хотел бы я сказать, что этому учат в курилке, но… не будем травмировать тонкую аристократическую психику.

— Лорд…

— Можете звать меня Джеймс, — неожиданно Кардиган показал себя с другой стороны. Не утонченным английским джентльменом, который посматривает на всех свысока, а своим парнем.

— Можете звать меня Григорий, и… То, что сейчас сделали вы, этому учат в английском дипломатическом корпусе? Сначала снисходить до собеседника, а потом неожиданно признать его равным — и все, тот считает вас хорошим парнем.

Лорд Кардиган несколько долгих мгновений смотрел на меня, а потом неожиданно рассмеялся. Как будто даже искренне.

— Никогда не смотрел так на труд своих воспитателей, Григорий. Но в ваших словах что-то есть. Кажется, мы оба смогли уколоть друг друга, можно снова переходить к делу, — я кивнул в ответ. — Тогда что вы имели в виду, говоря про тупик?

Кардиган вернулся к зацепившей его теме. Лорд… Что с него взять. Первым признал ошибку, не стесняется показать, что ему интересно. Кто-то принял бы это за слабость и наивность, а на мой взгляд… Выглядит как проявление действительно сильного характера.