Осознание (СИ) - Еловенко Вадим Сергеевич. Страница 59

Когда Настя и Василий довольно поздно вернулись, я все еще предавался воспоминаниям над планами застройки пустыря за бараками. Она не сразу в тот вечер простила меня и заговорила. Но когда все же смилостивилась, то первое что она спросила, правда ли что я виноват в злоключениях своего друга и этой бедной девушки?

- Это она так считает? - Настя на мой вопрос подумала немного и кивнула.

- Она такого вслух не говорит, но я вижу, что она тебя считает виноватым.

- А Василий тебе показывал, что я писал, когда от меня потребовали?

Она отрицательно покачала головой, и я сказал, что бы она обратилась к Василию, пусть покажет мои показания.

- Мне достаточно будет твоего слова. - сказал она выжидательно рассматривая меня читающего «Строительство дачных домов».

- А мне нет… - довольно грубовато сказал я. Сложив книгу, я посмотрел на жену и сказал: - Я не хочу еще и перед тобой оправдываться вечно, сходи и почитай. Сама решишь.

Василий уже спать собирался ложиться, когда она уговорила его пойти открыть канцелярию. Будь это я, он бы меня просто послал. Но Насте отказывать не стал и они снова, на ночь глядя, вышли из дома. Я выругался про себя идиотизму ситуации и какой-то детскости ее и продолжил чтение. Мне предстояло еще многое выучить и понять, что бы хотя бы на одном языке разговаривать с заключенным, ставшим у нас одновременно и архитектором, и сметчиком и прорабом.

Когда они вернулись, Настя была еще больше озабочена, чем раньше. Без прелюдий и разговоров она прижалась ко мне и я, не отрываясь от чтения, спросил ее, все она узнала что хотела? Настя покивала, но ничего не сказала. Даже когда я потушил свет, и обнял ее, мы не стали возвращаться к этой теме.

И позже старательно избегали общения по поводу Натальи и моего прошлого. Правда Настя впала в очередной раз из крайности в крайность и теперь сама помогала и продуктами и просто словами Наталье. Если не принимать во внимание обстоятельства, то я бы сказал, что они подружились. Как кстати и с Алиной, которая уже скоро должна была получить освобождение и мы всерьез ждали ее в нашем общем с Василием доме. Вообще, как бы не стесняла всех и вся общая коммунальная жизнь, мы потом с Настей еще долго вспоминали ее как одно из лучших времен. Тихая и спокойная, забавная и веселая, интересная и заманчивая. Ночные долгие разговоры на кухне с моими или Васильевыми гостями. Сопереживание проблемам нашего полковника. Не редкие походы в гости к Руслану и его жене, они таки оформили отношения путем не намного сложнее нашего, просто проведя регистрацию в комендантском журнале событий. Частые выезды большими компаниями на водохранилище. И даже первый спуск на воду самодельных лодок. Все это позже вспоминалось с улыбкой и ностальгией.

В начале июля, когда теплицы сдали первый в том году урожай помидор и огурцов и мы чуть ли не круглосуточно в течении недели отправляли грузовики с продукцией в район, я таки стал комендантом лагеря и поселка. Майор бывший мой начальник перешел под начальство Василия заместителем по организации труда заключенных, и мне самому присвоили майорское звание. Приказ из района пришел буквально через неделю после отправки представления Василием. Сменив массу ромбиков на погонах на первую четырехконечную звезду, я еще долго привыкал к обращению «господин майор». Настя мной гордилась и даже устроила по этому поводу у нас дома значительный праздник с массой приглашенных офицеров и их подруг, у кого они конечно были. Принимая дела у своего шефа, я получил заверения, что он мне будет помогать, чем и как сможет, а не бросит с делами один на один. В помощники себе я взял толкового лейтенанта из простых охранников и буквально за неделю ввел в курс его обязанностей. Ему понравилась работа. Видно еще не шибко обленился на своем надзирательском посту. Обычно те, кто засиживался в охранении, потом были инертны и тяжелы на подъем. Но мне с моим помощником повезло.

Тогда же в июле, я впервые смог нормально поговорить и со своим спасенным. Он еще носил повязки и бинты почти по всему телу. А лицо его продолжало напоминать маску какой-нибудь древней мумии, но он уже ходил и даже вполне внятно говорил. И вообще, он словно очнувшись, быстро шел на поправку стараниями Алины и Натальи.

- Мы будем тебя переводить в районную больницу. - Сказал я ему навещая в очередной раз.

- Зачем? - Спросил он и, кажется, испугался.

- Потому что так положено. - Ответил я. - Сначала мы думали, что ты не выживешь и что смысла нет тебя перевозить. Потом посмотрели, что ты все-таки как-то тянешь, вопреки всем и вся, и просто побоялись тебя дергать. Решили, что лучше пока ничего не трогать. А потом, если честно стало не до тебя. Посевная, то да се. Но теперь пора, раз ты оклемался. Это все-таки тюремный лазарет. Лагерный. Для заключенных. Свободному тут не место.

- А там что? - спросил он у меня с тоской в голосе.

- Там тебя окончательно поднимут на ноги. Шрамы такие не лечат. Но что могут, сделают. Помогут память восстановить. А то смех-то, какой, Последней ночи не помнишь. В разговор вступил врач и с улыбкой сказал:

- А может и хорошо, что не помнит. Счастье-то, какое, было бы ее забыть. Я улыбнулся, покивав, но сказал:

- Да, ну… мы - это наша память. Что это за человек, который кроме имени своего ничего не помнит. Да и имя свое произносит, как будто первый раз слышит…

- А можно мне все-таки здесь остаться. - С надеждой попросил меня «человек-гриль». Покачав головой, я ответил:

- Проверка нагрянет, мы в жизни объяснить не сможем, что у нас делает свободный в зоне.

- Вообще без шансов?

Я подумал, говорить ему или нет о том, что его ждет, но потом решил, что сказать стоит:

- Понимаешь, ты без документов. Твои имя и фамилия, которые ты называешь нам ничего никому не говорят. Кроме того, что тебя подлечат в районе, о тебе наведут справки. Снимут отпечатки пальцев. Попытаются выяснить, кто ты на самом деле и откуда. Чем занимался до Последней ночи и после нее. Паспорт тебе вернут или новый сделают.

- А здесь этого нельзя выяснить? - не унимался он.

- Не думаю. - Сказал я сомневаясь, что наши запросы такого рода вообще кто-нибудь в районе станет обрабатывать.

- Неужели все так плохо? - Спросил погорелец.

- Да все наоборот хорошо. - Пытался я его подбодрить. - Там отличный городок. Маленький, правда. Но зато большая больница. Классные врачи. Отличный уход. Мы туда наших бойцов отправляем, если захворают. Так ведь даже возвращаться не хотят.

- Но я не хочу никуда ехать. - Вдруг почти в панике заявил он. Не желая больше его расстраивать, я перевел разговор на другую тему:

- Ну, хорошо, хорошо. Посмотрим, что мы сможем сделать. Как тут за тобой ухаживают?

На этих словах складывающая простыни с опустевшей кровати у окна Наталья, откровенно заулыбалась. А мой подопечный тихонько сказал, что очень хорошо. Что ему большего и не надо. Что у него крепкий организм и он вытянет сам все остальное выздоровление.

- Я проходил курс химиотерапии по укреплению тканей. Я измененный. Я и не такие повреждения могу вынести… Я могу находиться без защиты в пораженной радиацией местности… Слушая этот бред, я невольно посмотрел на врача и спросил:

- Доктор он в себе?

- Да в себе я! - сказал довольно зло и внятно «больной» - Просто вы меня сейчас переведете и там все снова начнется… я никого не знаю, меня никто не знает. Начнут какой-нибудь гадостью пичкать. Все выспрашивать кто я, да что я… А я ничего не помню, а что помню вы бредом считаете. Я сколько не говорил врачу, что устойчивые к радиации ткани быстрее регенерируются, так он все равно меня этой гадостью приказывает мазать. А тканям дышать надо. А я словно в вазелине весь…

Я признаться честно не был готов к такой экспрессии и, поднявшись, попросил врача выйти со мной.

- Это бред? - спросил я, нисколько не сомневаясь.

- Нет. Он не в бреду. - Сказал медик и проводив меня в смотровую сказал: - Просто я же вам говорил, что после воздействия довольно высоких токов с головой могут возникнуть и почти всегда возникают проблемы. У него откровенная фобия, связанная с переездом отсюда.