Таинственный рыцарь и грустная курица - Усольцев Андрей Николаевич. Страница 3

Вот вышли „Агнцы божии“ в женском обличии, и им захотелось пофотографироваться с нами, „маньяками“, артистами в таком необычном одеянии. Ребята „качки“ (которые играют нашу охрану) не стали со старичками фотографироваться… так на всякий случай. Уж очень мы на педиков походили.

— Всё, начинаем… Время… Время, — закричал режиссёр.

Выставили свет… Ну, звук не пишем, у нас же клип… всё действие будет проходить под очень красивую песню.

Вдруг режиссёру пришла в голову гениальная идея. Если в голову режиссёрам что-то иногда и приходит, так это только гениальные идеи… Сделать старичков не просто насильниками-извращенцами, но и олигофренами в последней стадии идиотизма.

Юрий (садо-мазохист) сидит на полу под маленьким детским зонтиком, играет маленькой машинкой и издаёт звуки: „Би-би-би-би“, изо рта капают слюни, наверное, в предвкушении удовольствия… глаза у него закатились. Потом он бросает машинку, встаёт с пола… идёт к дивану насиловать жертву, конечно же, в извращённой форме. Жертвы — две девушки уже лежат связанные на мягком диване в красивых платьях, с распущенными волосами и нисколько не боятся маньяка… им смешно, впрочем, как и всей съёмочной группе.

Это нервирует режиссёра Карена и он постепенно с русского языка переходит тоже на русский, только матерный.

Камера снимает сзади маньяка… вначале его тощую волосатую задницу, потом между его ног лицо жертвы.

„Жертва испуганно смотрит на лицо маньяка и медленно опускает глаза на грудь, живот и, наконец, на детородный орган извращенца. В её глазах вспыхивает ужас“. Так написано в сценарии. Так должно было быть по замыслу режиссёра. Но, как известно, ещё ни один замысел режиссёра никогда не воплощался в жизнь, т. е. в фильм.

Как только она (актриса) опускает глаза, её одолевает смех. Маньяк какой-то ненастоящий.

Режиссёр, пытаясь настроить артистку на рабочий лад, переходит на мат и ручное управление.

— Катя!

— Я не Катя, я Ира, — кокетничает артистка.

— Да мне пох*й, кто ты! Когда я скомандую, Катя, ты должна выполнять мои команды. Понятно?

— Да!

— Всё, мотор, камера…

Молодая девушка появляется в кадре с чёрно-белой хлопушкой.

— Сцена первая, дубль четвертый, — и исчезает.

— Живём!.. Начали!

— Катя! — кричит режиссёр. — Так, хорошо, взгляд испуганный делаем… смотрим на лицо… на живот… на пенис.

— А пенис?.. Это куда надо смотреть? — спрашивает актриса.

— Чтоб твою мать!.. Пенис, Катя, — это х*й, только очень маленький.

— Я знаю про это… но я имела в виду другое. Там у него между ног камера, так мне в камеру смотреть или не смотреть?

Все, кто слушал этот диалог, — съёмочная группа, актёры, костюмеры, гримёры и т. д… все валятся от хохота.

Эту сцену сняли только с шестого раза. То кто-то из зрителей в кадр влезет… никто не хотел её смотреть на плейбеке, всем было интересно смотреть вживую. То кто-то из актёров заулыбается (не забывайте, мы снимаем преступление — похищение с изнасилованием). То вторая жертва, лежащая на диване нежно и с вожделением смотрит на маньяка. Ну, с грехом пополам сняли эту сцену.

Камера перешла на нас Валерием.

Мы с ним (это по сценарию так) привязали свою жертву на тренажёр для тренировок (наклонную гиперэкстензию) головой вниз.

Жертва — это красивая полненькая девушка с тыквенными грудями и приятная во всех отношениях, в зелёном платье. На всякий случай она надела черное эротичное кружевное бельё, а в сумочке, которая очень гармонировала с её платьем, лежали противозачаточные таблетки.

Не подумайте плохого: и черное кружевное бельё, и таблетки она взяла на съёмки так, на всякий случай. Никогда не знаешь, где встретишь настоящего мужчину.

Итак, очень красивая и счастливая жертва висит головой вниз. В воздухе эротично пахнет духами „Шанель № 5“ с феромонами… горит камин… в комнате полумрак.

Во рту у девушки огромный банан как символ того, что с ней только что сделали маньяки, т. е. мы с Валерой.

И вновь раздаётся команда режиссёра:

— Мотор… Начали…

Мы с Валерой рычим, корчим физиономии, изображая что-то среднее между зомби и человеком, страдающим запором. Я-то себя не вижу (может, я тоже красиво выгляжу). А, вот Валерий со стороны смотрится хорошо… И кожаные красные трусы, и огромный огурец, выглядывающий из них, и тонкие старческие ножки с синими прожилками. А лицо! Боже мой, какое страшное лицо он делает! Даже я, его коллега по маньячному делу, стою рядом и дрожу от страха.

Раздаётся вторая команда режиссёра:

— Срывай, — командует он мне.

И я лёгким движением руки разрываю на ней (жертве) платье, обнажая её груди, похожие на дыньки-колхозницы.

— О-о-о, — кричит заложница и бьётся в экстазе.

— Ха-ха-ха, — смеётся маньяк Валера и пускает пузыри из носа (видимо, от напряжения).

Да, талантливый человек талантлив во всём, он действительно очень красиво выдувал пузыри из носа.

А что делает третья потерпевшая? Лежит на диване со связанными руками, наблюдает всё это безобразие и немного завидует своим подружкам. Всё-таки тех снимают крупным планом, а её нет. Их маньяки за титечки дёргают, „бананы“ им в рот суют, в смысле кормят, а до неё даже никто не „домагивается“.

Далее, господа читатели, дорогие мои коллеги по актёрскому цеху и мастерству, всё пошло строго по сценарию.

Жертвы, возмущённые бездействием маньяков, подняли восстание. И я их понимаю. Девушки всё сделали для того чтобы их поимели. И пришли в это злачное место, и старичкам глазки строили, и даже коньяк с клофелином пили, и что? Уже и ночь кончается, и между ног всё зудит (видимо, „писять“ хочется), а деды, блин, не шевелятся, только рычат да зомби из себя изображают, и всё.

Заложницы развязались и побежали к двери, мы их догнали и вновь напали на них.

А, у актрис лица счастливые, они улыбаются, в глазах радость, то ли от того, что мы их вновь поймали, то ли от того, что осталось снять две последние сцены.

— Что вы там, бл*дь, заулыбались? Вам же пи*дец пришёл, — раздался по рации голос режиссёра. — Серьёзнее… Страх… Испуг… Начали по новой, на том же моторе.

Мы всё повторяем вновь.

С шумом открывается дверь, и появляется спаситель, папа одной из любительниц приключений на нижние девяносто. Кстати, папа, — это каскадёр и талантливый актёр, правда, чаще всего играет небольшие эпизоды. Спаситель делает девочкам знак головой, те убегают.

Папа-спаситель — здоровый бугай, ростом, наверное, под два метра, оглядывает нас свирепым взглядом, рвёт на себе рубаху. На его могучей груди синеет наколка — парашют, как у десантников, и надпись крупными буквами с ошибками, в стиле уголовников времён Сталина: „НЕЗОБУДУ МАТЬ РАДНУЮ И ТИБЯ ОТЕЦ“.

Нам, маньякам, выражаясь словами режиссёра, пришёл полный пи*дец.

Юре повезло, его убили первым. Бугай схватил его за голову и швырнул на диван. Юрий замер, повернув голову на бок. Красиво у них получилось. Сняли со второго дубля.

Мы с Валерием бросились бежать.

Меня он (папа-бугай) нашёл за портьерой и отвернул голову. Я тоже красиво упал, выставив свою голую ж*пу на всеобщее обозрение.

Ну, конечно самой страшной смертью умер Валерий, его папа-мститель нашёл в туалете и утопил в унитазе.

Всё. Съемки закончились. Раздаются бурные аплодисменты,

Звучит красивая песня молодой певицы KATI ZORINOI — „С днем рождения меня“ (на эту песню мы снимали клип). Времени четыре часа. Наступило обычное питерское утро. Нас развозят по домам на такси. Первым домой отправили Валерия, как главного отрицательного героя.

И остались от него только огурец в кожаных трусах да парик с женскими колготками (он их забыл на площадке).

Вторыми на такси уехали мы с Юрой. От нас вообще ничего не осталась, так как костюмы — стринги и ремни (фу, какая гадость) мы отнесли костюмерам. Остались от этих съёмок только приятные воспоминания да денег кругленькая сумма.

Вот приехал домой уставший, не выспавшийся, а позвали бы сейчас опять на съёмки, не задумываясь развернулся бы и обратно поехал.