Эскапада - Саттертуэйт Уолтер. Страница 62
Глава тридцать четвертая
Госпожа Бландингз оказалась высокой, сухопарой женщиной с узким ртом, узким подбородком и узкими карими глазами, сверкавшими по обе стороны узкого крючковатого носа. Когда-то она была красивой женщиной, но от времени и забот морщины на ее лице сделались глубже, а само лицо — грубее. Волосы седые и так круто закручены, что местами меж завитков проглядывает розовая кожа. На ней было черное хлопчатобумажное платье, так жестко накрахмаленное, что оно шуршало, как мертвые листья, при каждом ее вздохе.
Руки она положила на кухонный стол и переплела пальцы. Руки были худые и почти изящные, хотя суставы покраснели, как будто она стучала ими по кирпичу.
— Я не буду зря терять время, — печально сообщила она инспектору Маршу. — Я не умею зря тратить время. Характер такой.
— Мы не отнимем у вас много времени, госпожа Бландингз, — заверил ее Марш. Он сам не любил тратить время понапрасну. Мы примчались сюда почти бегом, и он даже ни разу не процитировал Шекспира.
Мы сидели за столом в углу кухни. В огромном помещении футов, наверное, тридцати высотой. Камины и печи были встроены в каменные стены. Там стояло пять или шесть деревянных буфетов и висело шесть или семь длинных деревянных полок, прогнувшихся под тяжестью фарфоровой посуды в несколько рядов. В мраморный стол были вделаны четыре большие раковины. На стенах были развешаны кастрюли и сковородки, а также поддонники, дуршлаги и котлы. В полу — проделан широкий железный сток, так что при желании здесь вполне можно было освежевать целого кита и спокойно все смыть.
— Леди Перли сказала мне, — начал Марш, — что вы были с ней, когда услышали ружейный выстрел.
— Браконьеры, — сказала она. — В наши дни уважения не дождешься.
— И где именно вы были, когда услышали выстрел?
— В оранжерее. Мы с миледи обсуждали ужин.
— Давно здесь работаете, госпожа Бландингз?
— Всю свою жизнь.
— Значит, вы должны хорошо знать эту семью.
— Да.
— Как вы считаете, это счастливая семья?
— Конечно.
— Никаких раздоров, разногласий?
— Никаких.
— Но даже в самых благополучных семьях наверняка…
— Не мне рассуждать о других семьях. Вы спросили об этой. Были ли они счастливы. Я ответила — да.
Марш кивнул.
— Да, я слышал. Вы готовы поговорить насчет привидений, госпожа Бландингз?
Она с недоверием подняла брови.
— Привидений?
— Вы знали, что одна гостья, мисс Тернер, утверждает, будто в пятницу ночью ей явился призрак.
— Чушь. Эта женщина наверняка истеричка.
— Значит, вы не верите в призраков?
— Конечно, нет. А то, во что я верю, вряд ли вас касается, так?
Марш улыбнулся.
— Верите ли вы, госпожа Бландингз, что покойный граф покончил жизнь самоубийством?
— У меня нет на этот счет никакого мнения.
— Никакого?
— Никакого.
— Граф был болен какое-то время, — сказал Марш.
— Три года.
— Были ли у вас основания думать, что его состояние улучшилось?
— Улучшилось? Да он же был парализован.
Марш кивнул.
Госпожа Бландингз нетерпеливо оглядела кухню и снова повернулась к Маршу.
— Вы закончили? У меня много дел.
— Да. Пока. Но я хотел бы поговорить с вашей кухаркой. С девушкой по имени Дарлин.
— С Дарлин О'Брайен? Зачем?
Марш улыбнулся.
— Простите, госпожа Бландингз, но это вряд ли вас касается, так?
Она моргнула, поджала губы и встала.
— Я ее пришлю, — сказала она и ушла.
Марш повернулся ко мне и улыбнулся.
— Из нее ничего не вытянешь, верно?
— Может быть, с Дарлин будет по-другому.
С Дарлин действительно все было по-другому. На ней были черные лакированные туфли и черное хлопчатобумажное платье в розовых цветочках и на пуговицах. Весьма скромное одеяние, вернее, оно казалось таким, и, вероятнее всего, она была в нем сегодня в церкви. Я почувствовал жалость к священнику.
Дарлин было двадцать с небольшим, и ее тело под черным платьем казалось таким роскошным, таким цветущим, что она вполне могла бы ходить нагишом, и для нее это был не секрет. Она вошла в кухню, подрагивая, как породистый жеребенок, отбросила назад взмахом головы копну густых рыжих волос и усмехнулась, глядя на нас.
— Что вы тут сделали с бедной госпожой Бландингз? Бедняжка выпускает больше пара, чем экспресс.
Мы с Маршем встали.
— Мисс О'Брайен? — спросил он.
— Я собственной персоной, — заявила она, наклонила голову и улыбнулась. Глаза у нее были зеленые и яркие, а щеки покрыты бледными веснушками — сиреневыми на кремовом фоне. — А вы полицейские, как я слышала. Приехали из такой дали, из великого Лондона.
— Я инспектор Марш. Это господин Бомон. Пожалуйста, мисс О'Брайен, садитесь.
Дарлин плюхнулась на тот же стул, на котором только что сидела госпожа Бландингз. Она вытянула длинные ноги и скрестила их в лодыжках, руки положила на колени, как маленькая девочка, играющая во взрослых. Она улыбнулась сначала мне, потом Маршу.
Мы с Маршем тоже сели.
— Мисс О'Брайен, — сказал он, — я собираюсь говорить с вами откровенно.
— Конечно, — сказала она, откинулась назад и распахнула глаза, изображая насмешливую невинность. — Разве полиция бывает неоткровенной?
— Вам уже приходилось общаться с полицией, не так ли, мисс О'Брайен?
— Как и всем ирландцам. Имею опыт общения с «Гардой» [42] и английской полицией. — Она улыбнулась. — Но ведь это уже позади, правда? К нам наконец-то пришел Гомруль [43] — лучше поздно, чем никогда.
— Да, — сказал Марш, — конечно. Мисс О'Брайен, мы знаем о ваших ночных хождениях в комнату покойного графа. И что продолжалось это довольно долго.
Дарлин снова улыбнулась.
— Бриггз. Он и есть тот самый птенчик, что вам это начирикал. Мерзкий, напыщенный клоун.
— Значит, вы этого не отрицаете?
Она пожала плечами.
— А толку-то?
— Совершенно никакого.
— Выходит, так. Можете идти к ее светлости миледи и все ей рассказать. И крошку Дарлин снова уволят. Что ж, и поделом. Мне все едино в Ирландию возвращаться. Мы выставили красномордых англичан, и как только дадим пинка красномордым попам, на нашей земле наступит рай.
— Мисс О'Брайен, поскольку вы нам помогаете, я не вижу необходимости сообщать леди Перли или еще кому-то о ваших отношениях с покойным графом.
— Помогаю? — Она ухмыльнулась и поставила локти на стол. — О какой такой помощи вы говорите?
— Всего лишь об ответах на наши вопросы.
— Ладно, задавайте. Всегда приятно отвечать на вопросы полиции. — Она взглянула на меня, потом на Марша и кивком показала на меня. — Он что-то не больно разговорчив, а?
— Господин Бомон только наблюдает.
— И чертовски хорошо это делает, а? — Она улыбнулась мне.
Марш начал задавать вопросы. Да, она навещала графа раз или два в неделю в течение месяцев четырех. Чаще просто не могла вырваться. Да, она приходила только ночью. Да, она ждала, пока Карсон, камердинер графа, уснет, потом прокрадывалась мимо его комнаты. Да, от других слуг она слышала, что граф часто спорит с сыном, лордом Перли, но с ней граф о сыне никогда не говорил.
— И ни о чем другом тоже, — улыбнулась она. Нет, в самоубийство графа она не верит.
— Тогда как же он умер? — спросил Марш.
— Может, несчастный случай? Говорят, дверь была закрыта, когда раздался выстрел.
— Как же, по-вашему, у него оказался револьвер?
— Кто-нибудь из слуг принес.
— У вас, мисс О'Брайен, здорово получается скрывать печаль по поводу смерти графа.
Она несколько мгновений смотрела на него. Затем сказала:
— Послушайте, господин инспектор Марш из Лондона. Я хорошо относилась к бедному старику. Он был довольно милым. Эта жаба Бриггз наверняка упомянул про деньги, не сомневаюсь. И не дождетесь, что я стану отрицать, будто старик иногда не давал мне крону-другую. А почему бы нет? Ему хотелось, чтобы я могла купить себе новенькие нарядные платья, приличные туфли, шелковые чулки, чтобы я выглядела как леди, когда приходила к нему. И кто я такая, чтобы отказываться? Господь знает, он мог себе это позволить. Но я хорошо к нему относилась. Он был ласков со мной, как дитя, благодарен за то, что я была с ним. Что ж, он умер, очень жаль. Надеюсь, он счастлив как жаворонок там, где он сейчас, и это истинная правда, но если вы хотите, чтобы я начала рыдать и выть напоказ, тогда вам придется долго ждать, господин инспектор.