Русская пятерка. История о шпионаже, побегах, взятках и смелости - Гейв Кит. Страница 5

Теперь же команда Гомельского отправилась в тур по США, чтобы провести серию матчей против лучших американских студенческих команд. Результат был в общем-то предсказуем. У русских был опытный коллектив, где собрались взрослые игроки уровня НБА. Они долгие годы играли вместе и без особых проблем обыграли таких лидеров студенческого баскетбола, как «Нотр-Дам», «Индиана» и «Пердью». Однако тем вечером «Мичиган» дал им настоящий бой.

Мне досталось одно из лучших мест во дворце «Дженисон Филд Хаус» – я сидел на скамейке советских баскетболистов рядом с Гомельским. Если возникал спорный момент, мне следовало переводить его слова арбитрам. Но до этого дело не дошло. Тренер спокойно наблюдал за тем, как ведомые Мэджиком «спартанцы» разгромили его команду со счетом 76:60.

После игры Гомельский хвалил стремительные контратаки «спартанцев», которые в том сезоне привели их к чемпионскому титулу NCAA. Что любопытно, хоккейная сборная СССР блестяще использовала ту же самую стратегию – молниеносный переход из обороны в атаку, который демонстрировали мичиганские баскетболисты, как только забирали мяч на подборе.

После баскетбола меня пригласили на прием в дом администратора мичиганского университета. В какой-то момент я оказался совсем один. Именно тогда ко мне и подошел какой-то человек, забрал у меня из рук пиво и дал вместо него стакан чистой холодной водки – именно так пьют ее русские.

– Na zdarovye, – сказал он, после чего мы чокнулись и выпили. – Меня зовут Виктор. А тебя?

Мы стояли в углу, где нас никто не смог бы случайно подслушать. Пожали друг другу руки. Танец начался.

Виктор был вежлив. Я понимал, что все вопросы он задает не просто так. Мы уже виделись – он обедал с тренерами, а на игре сидел вместе со всеми на скамейке. Я решил, что он либо один из наставников, либо кто-то из медперсонала, и сказал ему, что учусь на журфаке, к чему он отнесся скептически:

– Кто ты на самом деле? На кого работаешь? Где ты так хорошо выучил русский?

Я начал понимать, почему представители советской делегации вежливо избегали меня весь день. Они мне не доверяли. Я настаивал на том, что говорю правду. Что тренер университетской команды действительно просил меня помочь ему, если гостям из СССР потребуются услуги переводчика. Я сказал: это мое личное дело, где я учил язык. Поблагодарил его за комплимент и попытался на этом закончить беседу.

Виктор же настаивал на продолжении.

– Американцы не знают иностранных языков, не говоря уже о русском, – сказал он.

Я согласился и улыбнулся. Решил, что в этой быстро растущей конфронтации лучше сказать правду. Мы беседовали по-русски. Правда, я то и дело вворачивал английские выражения, когда мне не хватало словарного запаса. Рассказал ему, что учил русский в лингвистическом институте при Министерстве обороны США.

Тут уже и Виктор кивнул, улыбнулся:

– Монтерей – знакомое место. Значит, военным был, да? Чем занимался, после того как выучил наш язык?

– Да, был военным. В армии служил, – ответил я. – Но если откровенно, это не ваше дело, чем я потом занимался. Я бы вам все равно не смог бы рассказать, даже если бы хотел.

Честно говоря, тогда еще и года не прошло, как я ушел из Агентства. Все, у кого был доступ к засекреченной информации, боялись ее разглашать, опасаясь тюрьмы или чего пострашнее. Виктор, конечно, об этом знал. Тем не менее я продолжал выпивать и чувствовал эффект международной сыворотки правды. Я решил немного с ним поиграть.

– После языковых курсов меня отправили на задание в Западный Берлин, – признался я.

Его глаза снова сверкнули:

– О, дружище, так я был в Восточном Берлине!

Посмеялись, чокнулись и выпили еще раз – теперь уже за наше тайное прошлое. После непродолжительной, но интенсивной беседы мы узнали друг друга поближе. Затем я посмотрел ему в глаза и сказал по-английски:

– Слушай, Виктор, я шесть с лишним лет отслужил в армии своей страны. Ты отслужил в Красной армии. Ты по-прежнему на службе у своей партии – просто в другой роли. Ты прекрасно понимаешь, чем я занимался в Берлине. Равно как и я понимаю, чем ты занимаешься здесь. Но, поверь мне, я больше в эти игры не играю.

Я еще раз подчеркнул, что всего лишь простой студент и пытаюсь пробиться в журналистику, чтобы однажды стать международным репортером и работать в Москве.

– Ну что ж, может быть, мы еще когда-нибудь увидимся, – сказал он.

Мы вновь пожали друг другу руки, после чего я вежливо с ним простился.

– А сейчас мне надо идти, – сказал я, взглянув на часы. – У меня дедлайн, так что пора бежать в редакцию.

Я сказал ему, что если все будет хорошо, то в завтрашней газете он увидит мою заметку. Мы чокнулись еще раз, и я ушел.

В редакции я сел за пишущую машинку. У меня все плыло перед глазами, пальцы совсем не слушались из-за водки Виктора, бродившей в моей крови. Но я все же написал статью о визите советских гостей в Ист-Лэнсин.

На самом деле в этом не было ничего необычного – они приехали, пообедали и сыграли еще один матч против очередной американской студенческой команды. Конечно, я приукрасил историю хвалебными комментариями в адрес соперников сборной СССР, для которой эта тринадцатиматчевая серия была этапом подготовки к московской Олимпиаде-1980. Однако львиная доля заметки была посвящена событиям вечернего приема, из которых особенно выделялся тост самого маленького игрока российской команды – Станислава Еремина.

– За всю поездку мне нигде не было так хорошо, как здесь, – обратился он к жителям Ист-Лэнсина. – Трудно подобрать подходящие слова, но кажется, что сегодня я действительно ближе узнал американцев и подружился с ними.

Моя статья вышла на следующий день под заголовком «Вечеринка после игры как урок примирения». Ее напечатали на первой странице на самом верху. Это была моя первая передовица.

В тот день я окончательно и бесповоротно влюбился в журналистику.

Я стоял у раздевалки на арене в Хельсинки и краем глаза следил за очередным Виктором, продолжая нескладную беседу с Сергеем Федоровым и Владимиром Константиновым. Мой новый знакомый и переводчик говорил по-русски очень здорово, как и по-английски. Я был безмерно счастлив, что встретил его. Он представил меня, и я поздравил хоккеистов с отличной игрой.

Они пожали плечами. Для них это была очередная, ничего не значащая игра против еще одного заведомо слабого соперника в начале нового мучительного сезона, который будет длиться еще одиннадцать месяцев. Они всего лишь выполняли свою задачу в системе, где лучше было не проигрывать.

Я показал игрокам то, ради чего и хотел взять у них интервью, – список игроков, которых «Детройт» выбрал на драфте полтора месяца назад. Они говорили только по-русски, но я не сомневался, что их знания английского алфавита хватит на то, чтобы узнать собственные имена. Я повернулся к Сергею и указал на его имя – «Ред Уингз» выбрали его в четвертом раунде.

Как он отреагировал? Никак. Стоял с каменным лицом. Даже если его это хоть как-то заинтересовало или обрадовало, по холодным голубым глазам этого было не понять. Как я потом узнал, он вообще не подозревал, что его выбрала команда НХЛ из Детройта.

Затем я повернулся к Владимиру и указал на его имя – он был одиннадцатым в списке из двенадцати человек. Константинов с трудом сдерживал восторг, как маленький мальчик, обнаруживший под новогодней елкой глянцевый красный велосипед. Его зеленые глаза искрились от счастья, он прямо-таки светился. Повернулся и поймал мой взгляд, будто пытаясь убедиться, что его не разыгрывают. Очевидно, он впервые узнал, что и его хотят видеть в НХЛ.

Я сказал, что привез им еще кое-что из Детройта, и открыл свою кожаную сумку. Оттуда достал и вручил всем, включая переводчика, по значку «Ред Уингз» и своей визитке. Я сказал, что прекрасно понимаю: сейчас не самое подходящее время для интервью, но мне хотелось бы взять его в ближайшее время. Я пообещал поработать над своим русским, чтобы мы смогли нормально поговорить. Помимо этого раздал им визитки представителей «Детройта», включая Джима Лайтса и генерального менеджера клуба Джимми Дэвеллано. Наконец, достал последние подарки – два медиагида «Ред Уингз», из которых торчали тайные послания.