Чужой среди своих 3 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 30

Он вопрошающе уставился на меня с печальным видом, напоминая пожилого, усталого бассет-хаунда. Да и вся обстановка в кабинете, который он делит ещё с несколькими мелкими начальниками, отсутствующими в настоящее время, такая же усталая и печальная, навевающая тоску и напоминающая не то дрянной ломбард где-то в безнадёжной глубинке, не то давно заброшенную кладовку, которую начали было приводить в порядок, но бросили на полпути.

Пол, недавно покрашенный, но уже ободранный от постоянного передвижения столов, сдвигаемых при совещаниях или тогда, когда кто-то из мастеров перебрал и решил заночевать на работе, что случается не так уж редко.

Стулья все как один пожившие, из разных гарнитуров, каждый со своим характером, ревматичные колченогие инвалиды.

Стен крашены на высоту человеческого роста синей краской с вкраплениями разной мелкой дряни, а дальше — белёные, пыльные… и разумеется, наглядная агитация, грамоты, графики, вымпелы, таблицы и схемы, половина из которых, скорее всего, давно устарела, а может быть, изначально не имела никакого отношения к Трёхгорке.

Общее впечатление бедности, обветшалости и наплевательства… а ведь это Москва, одна из ведущих фабрик страны! Если же вспомнить станки конца девятнадцатого века, составляющие основу производственных мощностей, становится совсем грустно.

Какое там спасение СССР, какая перезагрузка и перестройка… Вот она, вся суть страны — обветшалая комната со старой разносортной мебелью, с покрывшимися пылью лозунгами и вымпелами, и похмельный начальник, выполняющий свои обязанности чёрт те как.

— Недели две точно, а потом, скорее всего, ещё столько же лёгкий труд, — отвечаю с печальным вздохом, стараясь выкинуть из головы несоответствующие моменту мысли, — и это в лучшем случае.

— Да тьфу ты… — начальство ничуть не фигурально сплюнуло в кадку с большим, разлапистым, но изрядно потрёпанным фикусом ветеранского вида, привыкшему ко всякому обращению, — одно к одному всё! Грипп, да скользота эта чёртова… работать некому, а тут ещё и ты со своей гитарой!

Виновато развожу руками и выскакиваю из кабинета, тут же врезавшись в профорга.

— О! Савелов! — нешуточно обрадовался тот, — Ты-то мне и нужен!

Не слушая ничего, он потащил меня в кабинет, схватив за больную руку.

— Саныч! Да мать твою! — вырвалось у меня.

— Ты у меня… — с угрожающим видом развернулся мужчина, выпятив редкозубую челюсть, и тут споткнулся глазами и выставленную вперёд забинтованную руку.

— Ах ты ж чёрт, — раздосадовано сказал он, поджимая губы, — вот незадача! Но ты это… с такими словами, да на старших⁈ Другой не посмотрит, и уши накрутит!

За каким-то чёртом затащив меня в кабинет, он долго и нудно сверлил мне мозг, выясняя, что именно я могу сделать для завода, пока бездельничаю на больничном? Ведь я же комсомолец… ах нет? А почему, к слову?

Комсомольская тема надоела мне так, что просто сил нет! Но я, не желая вступать ни в комсомол, ни в говно, упорно перевожу разговоры на личный конфликт с комсоргом, и, действительно, успел несколько раз показательно поскандалить с ним на публике.

— … щепу вытащили, — ною в ответ, не желая принимать на себя никаких обязательств и упорно не понимая разговоров о том, что я же советский человек, и вот в войну…

Это, к слову, тоже надоело, но всевозможные замполиты, как бы они не назывались, очень любят нажимать на такое. А ещё, пусть несколько реже — на давным-давно окончившуюся Гражданскую, военный коммунизм первых лет, и угнетённое положение пролетариата при царизме.

Разговоры о том, как много дала Советская Власть своим гражданам, ведутся, как правило, тогда, когда от человека что-то нужно, чтоб бесплатно, и притом с полным энтузиазмом. Ну или когда тебе что-то нужно от Советской Власти, будь то отпуск в положенное время, продвижение в очереди на квартиру и тому подобные блага, а Советская Власть, в лице конкретного начальника, давать тебе ничего не хочет.

Сразу заводятся разговоры о том, как в войну спали вповалку в окопах, о ржавой селёдке и куске дрянного хлеба в Гражданскую, и о том, что тогда никто не думал ни о каких благах. Всё это, разумеется, с подтекстом, будто требуя своё законное, ты предаёшь память павших в Борьбе за Это советских граждан. Все всё понимают, как правило… но когда с одной стороны работяга, а с другой — профессиональный демагог с обкатанными тысячи раз речами, да ещё и с репрессивным аппаратом, незримо стоящим за плечами, спорить бывает проблематично.

Ни петь, ни плясать, ни ещё каким-то образом участвовать в самодеятельности или оформлять стенды для фабрики, я не хочу вот ни капельки! Этому дай только волю, и нагнёт так, что ни вздохнуть, и всё это не через отгула́ и премии, а через сознательность советского гражданина и высокую честь, которую он, как представитель Партии и Общественности, решил мне оказать.

Вырвавшись наконец, заскочил к Петровичу, «порадовав» бывшего наставника. Впрочем, как бывшего… На разряд я сдал, и теперь, с официальной записью в трудовой, числюсь слесарем-наладчиком третьего разряда.

Но возраст… так что с одной стороны, я вполне самостоятельная рабочая единица, а с другой — Петрович отвечает за меня, как за несовершеннолетнего. Двусмысленностей такого рода у меня, в силу возраста и других факторов, полно, и, несмотря на декларируемую защиту детства, гнуть это дышло можно в обе стороны…

… и обычно гнут меня.

— Да ёб… — сморщился Петрович, узнав новость, с силой затянувшись и сплюнув табачную крошку, — ещё один! Серьёзно, иль так?

— Серьёзно, — снова виновато развожу руками, как и положено в таких случаях. Дескать, я бы с радостью (нет!) на родной завод, но вот обстоятельства…

— Катись давай, — благословил он меня, собираясь морщинами на лбу. Понятно, не в восторге… грипп, да улицы… в общем, работать сейчас не то чтобы совсем некому, но привычной прохладцы, возможности уйти на перерыв сильно пораньше, вернувшись сильно попозже, нет!

Выкатившись, удачно попал на знакомого снабженца возле проходной, неторопливо шествующего с какими-то папками и свертками на выход.

— Здорово, Михаил! — обрадовался он мне, тряся руку, и, человек бывалый и наблюдательный, сразу заметив травму, — Серьёзно?

— Ага… — рассказываю в красках о сути проблемы, не жалея времени. Ну, выговориться надо… особенно о, мать его, профорге поведать хочется! У снабженца с ним тоже контры, и меня он понимает, как никто.

— В поликлинику? — интересуется Иваныч, дойдя до машины и закуривая, — Подбросить?

— Спасибо, — киваю благодарно, — не откажусь!

С ним мы в хороших отношениях, притом (залог всех по-настоящему хороших отношений) взаимовыгодных. Я ему время от времени то билеты, то ещё что… ну и Иваныч, по возможности, помогает, а на заводе, несмотря на какую-то ничтожную официальную должность, он может немало. Да и помимо завода бывает…

Всего-то за полтора часа обойдя всех положенных медиков, вышел, щурясь на блёклое февральское солнце, и закурил, в кои-то веки не за компанию, а просто так. Впрочем, раз затянувшись, уставился недоумённо на сигарету, и, чуть помедлив, забычковал её и положил на укрытый от непогоды уступ, на радость местных алкашей.

Дохромав до остановки, спрятался от ветра, периодически выглядывая в поисках автобуса, но первым увидел не автобус, а Леру, неподдельно обрадовавшуюся мне. Впрочем, и я ей… мы в последнее время как-то незаметно сдружились, человек она очень интересный и яркий.

— Больничный, — сходу сообщаю ей, рассказывая о своей травме.

— Ой… — она прижала ладони в варежках к щекам, — а как же концерт?

— А вот как-то так, — мрачновато ответил я. Утешать меня девушка не стала, знает уже, как много надежды вкладывал я в этот концерт.

— Я вот из школы отпросилась, — нарушила она неловкое молчание минуту спустя, с несколько преувеличенным оживлением начав рассказывать о лекарстве, которое она должна забрать.

— А ты очень устал? — поинтересовалась она, — Может, компанию составишь?