Старуха (СИ) - Номен Квинтус. Страница 36

— Ну да…

— По Киселеву?

— Конечно!

— Значит университетский курс быстро освоите. Вы, под предлогом, скажем, наблюдения за учебным процессом, на лекции походите, на семинары… вам же экзаменов потом сдавать не надо будет, так что спокойно знаний и наберетесь. В вашей работе без знаний ведь никуда…

— А студенты еще с преподавателями непонятные вопросы разбирают — а мне как в таких случаях быть?

— Вот это вообще не вопрос. До прошлого года шесть лет в университете и математику, и физику преподавали в расчете на людей, которые Киселева в глаза не видели, а математику учили по тезисам очередного съезда партии. И прочие науки тем же манером, а потому науки давали в настолько запутанном и непонятном виде, причем давали в виде кастрированном, ориентированном на полных неучей, что хороший результат в учебе показать могли лишь те, кто еще и самостоятельно, причем по старым, дореволюционным учебника занимался. То есть показать успехи они могли, но даже не на экзаменах: экзамены ведь на то, что студентам под видом науки преподносилось, ориентировались. Мы сейчас… вы сейчас стараетесь вернуть обучение в нормальное, традиционное академическое русло — и вот в процессе этого, прямо скажу, непростого разворота возникает у студентов очень много вопросов. НТК, понятно, в стороне от проблемы стоять не может, вы — как представитель НТК — просто обязаны выяснить, как преподавательский состав на подобные вопросы отвечать собирается…

— Да… мне говорили, что ты на придумки шустра, но чтобы так… А что, может и получится! Ты права: мне подучиться точно придется — ну, чтобы хотя бы понимать что ты придумываешь. Только давай договоримся: если что, то ты мне в науке-то поможешь.

— Не договоримся. Не потому что не хочу, а потому что времени на это у меня не будет, так что вы уж других учителей подыщите. По математике я вам посоветую мою квартирную хозяйку, она действительно математик от бога, а по физике… сейчас никого не посоветую, но обещаю подумать.

— Ну, с этим ты меня, можно сказать, порадовала. А вот если вернуться к правилам отчисления…

— Вы список задач, которые университету решать придется, видели?

— Видел. Слова некоторые запомнил, но все равно почти ничего не понял.

— Тогда попробую на пальцах объяснить, а заодно уточнить зачем вы вообще здесь нужны. Задачи эти очень непростые… а еще я сегодня и о кое-чем новом узнала, нужно будет списочек-то расширить… но суть такова: одни профессора их не решат, там просто нужно привлечь толпу грамотного народа. Тех же студентов — но при этом нужно, чтобы студентам этим никто задачки мелкие, которые будут частью задач уже больших, решать не мешал. Простой пример: когда я отрабатывала синтез каучука из угля, я могла бы все за пару месяцев сделать — но мне мешали, причем непосредственно в лабораториях, тупые неучи, которые в неизвестно какой раз пытались учебные работы выполнить. Они реактивы дефицитные на всякую дрянь тратили, ту же посуду били… В общем, наличие в коллективе нескольких двоечников снижает продуктивность такого коллектива на порядки. Да еще и снижает мотивации для других студентов хорошо учиться: человек от природы ленив — а если можно ничего не делать и учебу продолжать как ни в чем не бывало, то зачем лишний раз напрягаться? Поэтому по результатам каждой сессии всех, эту сессию не сдавших, нужно гнать из университета немедленно и безусловно!

— Тут спорить не буду, а вот насчет родственников…

— Тут еще проще: университет должен готовить именно советских ученых. Поэтому мы должны безусловно не принимать на обучение тех, у кого близкие родственники являются гражданами или подданными других стран. Пока что за границей жизнь выглядит несколько более сытой, что ли, соблазна после окончания университета к родне уехать достаточно — и зачем таких учить?

— Но ведь многие за границу уехать и не захотят.

— А мы не знаем. Но опять повторю: университет не резиновый, у нас нет возможностей — да и желания — готовить ученых для зарубежных стран. Мы должны быть полностью уверены, что университет готовит людей именно для нашей страны!

— Не совсем разделяю это мнение… я насчет, что «заранее не допустить».

— Тогда рассмотрим вопрос с другой стороны. В той программе, которую вы все же прочитали, больше половины пунктов касаются обороноспособности страны. То есть результаты этих работ будут государственными секретами. У вас есть уверенность в том, что кто-то не пожелает материально помочь близкому родственнику за границей, продав через него иностранцам эти секреты? Вот то-то же!

— А вести эти разработки в других местах? В том же НИИ химии при университете?

— Не получится. Я же сказала: потребуется толпа исполнителей, обладающих хотя бы зачатками научных знаний, и студенты для этого очень даже подойдут. Вы же не сможете в НИИ химии набрать еще несколько сотен сотрудников, тем более нужных, знаниями обладающих, сейчас в стране вообще не найти? Так что тут только студенты, без вариантов… а если эти студенты в процессе работы свои зачатки еще и разовьют, причем в нужную для страны сторону, то будет вообще замечательно. И для науки польза, и для обороноспособности всей страны. Поэтому придется ряды студентов чистить, тут уж точно выбора у нас не остается…

— Я знаю, что тебе девятнадцать. Но гляжу на тебя — и вижу школьницу, стащившую мамкину одежду…

— И вы туда же!

— Но слышу-то я действительно… старуху, полвека проработавшую в органах. И, наверное, из-за этого я не сразу воспринимаю то, что ты говоришь. Но, подумав немного, потихоньку соображаю, что ты в целом говоришь совершенно правильные вещи. Так что тебе тоже придется понять: окружающие тебя понимают… не сразу. Поэтому дам тебе один небольшой совет: ты особо не спеши.

— Так дела-то не ждут!

— Дослушай. Я уже начинаю понимать, что ты все что говоришь, говоришь всерьез, и обдумываешь сказанное тщательно. Поэтому мне тебя понимать становится проще — а вот другим… Так что ты, если чего нового придумать сможешь, сначала ко мне зайди. Мы вместе обсудим, как это людям представить, возможно, кое-что мне лучше от своего имени высказать… я не претендую на авторство, ты не беспокойся…

— Не беспокоюсь, мне вообще плевать, кого автором идеи назвать.

— А я беспокоюсь. Вот ты с профессором Зелинским чуть не разругалась — а вдруг это на учебе твоей скажется? Или на разработках резин тех же? А если бы то же самое я сказал, то поворчал бы профессор, да и смирился бы. Они-то, профессора, знают, чем занимается НТК…

— Вижу, не зря вы в реальном штаны протирали, думать точно хорошо научились. А я вот об этом не подумала — но, надеюсь, с Николаем Дмитриевичем я все же отношения не испорчу. Он в молодежи вообще хорошо относится, мелкие шалости прощает, а уж ко мне…

— Пристает?

— Вы, Валентин Ильич, еще раз не меня внимательно посмотрите: могу я вызвать у мужчины желание поприставать? Просто я у Зелинского лучшая ученица, можно сказать, гордость отделения и всего факультета — а если в голове у девчонки какие-то тараканы водятся, разве это повод на нее обижаться? Разве что посмеяться про себя над глупостью нынешней молодежи… У вас еще вопросы есть? Меня Куйбышев на сегодня зачем-то вызвал срочно, опаздывать нехорошо — а я с утра ничего не ела. Так что если вопросов больше на сегодня нет, то я побегу. Перехвачу чего-нибудь пожевать и помчусь к начальству.

— А на сколько он тебя вызвал? Успеешь?

— Успею. Я на мотоцикле поеду, тут быстро.

— Быстро не езди! Если о себе думать не хочешь, то подумай… хотя бы обо мне подумай: если ты разобьешься, то с меня голову снимут!

— Хорошо, подумаю. Но вам про придуманное говорить не стану. Все, до свидания, побежала…

Вообще-то день выдался какой-то… нервный, так что Вера даже не задумалась о том, зачем к Куйбышеву заходил Берия. Мало ли у начальства вопросов важных, ей-то какое до всего этого дело? Тем более, что Лаврентий Павлович обсуждать их при ней явно не захотел. И Вера надеялась, что еще долго не захочет…: к разговору с наркомом (скорее всего, будущим) она была еще совершенно не готова…