Великий диктатор. Книга вторая (СИ) - "Alex Berest". Страница 57

— Не, деда. Я его управляющему отдал. Пусть сам деньги в банке получает.

— Ну, в принципе, правильно поступил. Я сам сглупил, что не отдал ему, а поручил тебе. С другой стороны, если бы не отдал тебе, то банк бы ограбили. Хе-хе-хе.

Долго мы всей семьёй в Гельсингфорсе не пробыли, но дали время маме, чтобы она пробежалась по столичным магазинам. И через два дня, рано поутру отправились домой. Матушка с дедом завалились на полки досыпать, а отец занялся разбором каких-то своих бумаг. Я от нечего делать подсел к нему и попытался понять, что он делает.

— Эх, надо было мне вместе с Кауко пробовать попасть в новый Сейм, — вздохнул батя и, отложив очередную бумагу, как-то жалобно взглянул на меня. Будто ища поддержи.

— А что так? Ты же ещё до июля будешь старостой, — не понял я его вздохи.

— А затем? Что дальше? Назад на озеро — рыбу ловить? Так отвык уже. В чиновника превратился. На какой-нибудь наш завод управляющим? Так не потяну. Опыта нет.

— Хм. Па, а сколько населения в нашем Яали? — у меня в голове забрезжила одна идея, как помочь отцу.

— Минутку, — он зашуршал бумагами. — Всего, с детьми и с Кирпичным посёлком на первое января этого года четыре тысячи тринадцать человек. А что?

— Проведи в селе сбор подписей для признание Яали городом. И подай прошение на имя нашего губернатора. Пока его не сменили, и он ещё относится к нашей семье с симпатией.

— Город? Ну у тебя и замашки! Хотя? Что-то в этом есть. Так, пойдём в тамбур, — отец достал свою трубку и направился к выходу из купе.

Так-то он уже бросил курить. Вернее, его заставила бросить матушка. Но привычка сосать трубку, когда надо о чём-то серьёзно подумать, у него осталась. Даже пустая трубка сильно раздражала маму, и отец предпочитал в такие моменты уединяться.

В тамбуре оказались два откидных кресла, на которых мы и расположились. Под стук колёс и треск горящих дров в печке мы пару минут просидели молча.

— Кто же нам позволит из села город создать? — первым нарушил молчание отец. — Как я знаю, город в уезде должен быть один. И уездное начальство точно не захочет перебираться из Улеаборга в нашу глушь.

— Пфф, — фыркнул я. — Папа, кроме уездных городов, есть ещё безуездные и заштатные. Это в принципе одно и тоже, но с некоторыми различиями. Появление заштатного города в нашей губернии, а тем более в уезде, по идее, должно быть очень выгодно властям. Чем больше городов в губернии, тем больший процент от налогов можно оставить.

— Это что? Вас такому учили в лицее? — удивился мужчина.

— Да. Учили. Но не всему. Что помню, то и рассказываю, — вздохнул я.

Может, к этому времени я бы знал и больше, а может и не попал в эти приключения в банке, если бы учился в Коммерческом училище. Но пока мы с Миккой ждали приезда деда из Бельгии места в училище закончились, и дед, даже за деньги не смог нас устроить туда. Придётся поступать на следующий год. А ведь именно в этом училище читали лекции по устройству княжества, налогооблажению, тарифам и сборам. Микку дед пристроил помощником и переводчиком к Йоргену Расмуссену на автомобильный завод. А я болтался с завода на завод и из хутора в город.

— И ты думаешь, что наше Яали может стать городом?

— Да, отец. В Эстлянской губернии есть заштатный город Балтийский Порт или Балтиски, откуда родом родители жены Томми Сала. Вот его население всего тысяча человек. А у нас целых четыре. Фабрика, магазины, лавки, рынок, библиотека, больница, народная школа и храм. Даже железная дорога и телеграф есть. Если хочешь стать городским Головой, то стоит попробовать, а не сомневаться.

— Ты прав, сын. Попробую, — покивал отец. — А что ты ещё помнишь про устройство города?

— Ну. Городской Голова может избираться на четыре года три раза. В империи можно только два срока, а у нас три. Что ещё? — я почесал голову. — А, точно. Ты должен будешь создать городскую управу и можешь ввести городской налог на содержание города. Ещё, каждые четыре года надо выбирать городской Сейм. В заштатном городе с населением до десяти тысяч должно быть не больше двадцати пяти депутатов.

— А в городах больше десяти тысяч, сколько? И почему в нашем Улеаборге, в городском Сейме их шестьдесят, а в Гельсингфорсе сто двадцать? — засыпал он меня вопросами.

— В уездных и губернских с населением до ста тысяч — шестьдесят Гласных. Ой. Гласный, это в империи, как у нас депутат (varajäsen). В губернских, свыше ста тысяч — восемьдесят депутатов, а в Петербурге и Москве по сто шестьдесят. А у нас всё немного запутаннее. В империи действует закон от 1870 года, а в княжестве — закон 1831 года. Вот поэтому и такая разница. Ах да. И если власти присвоят нашему селу статус города, то наш старший констебль, дядя Раймо Коскинен, тогда станет главным городским инспектором.

— Ну да, это самое главное, — улыбнулся отец и протянул мне руку для пожатия. — Спасибо, сын.

И я опять купился на эту уловку. Ухвативший меня за руку отец притянул к себе и начал щекотать. Щекотки я боялся ещё сильнее чем матушкиных дерганий за волосы.

— Ха-ха-ха-ха! — ржал я как конь, благо ломка голоса давно прошла. — Ха-ха-от-ха-пу-ха-сти-ха-ха!

Меня спас проводник, который с улыбкой на губах выгнал нас из тамбура, сославшись на то, что ему надо срочно подкинуть дров в печь.

……

— Всё проверили? Ремень натянули?

— Да, Матти-сэмпай, — отозвался наш японец, опять обозвав старшим.

Насколько я помнил из всяких японских дорам и манг — сэмпай, это обращение младшего к старшему. Я один раз поправил его, что я скорее кохай чем сэмпай, что привело к целому граду вопросов, откуда я знаю про их именные суффиксы? Пришлось врать, что прочитал в одной научно-популярной статье про Японию.

— Тогда, с Богом! Запускайте!

И Раймо, средний сын дяди Тапио, повернул рычаг стопора, и под легкий шелест ременной передачи наша стиральная машина начала свою работу. Я же, невзирая на грязный пол, плюхнулся на живот и с надеждой уставился под нище нашего агрегата.

— Вроде не течёт, — Раймо лежал с обратной стороны машинки и тоже с надеждой вглядывался в сплетение трубок.

— Ладно, пусть поработает минут десять, а там посмотрим, — принял я решение и, встав на ноги, попытался отряхнуться.

Из Гельсингфорса мы приехали к кульминации самой необычной забастовки на нашем кирпичном заводе. Забастовали прачки, которые стирали рабочую одежду, выдаваемую нашим работникам. Посчитали, что им мало платят за их труд и решили устроить модную ныне забастовку.

Наш управляющий Кевин Райт уже и грозил им набрать новых прачек взамен бастующих и предлагал всякие льготы. Но упёртые бабы ни в какую не соглашались, прекрасно осознавая, что быстро им замену не найдут. И продолжали требовать дополнительные пять пенни за час своей работы.

В принципе, можно было и согласиться. Тем более, что работали они только два дня в неделю по субботам и воскресеньям. Но дядя Тапио и дядя Каарло, оставшись без руководства деда Кауко, решили отдавать стирать рабочую одежду самим рабочим в семьи. Но как только дед вник в суть происходящего, он тут же отменил решение сыновей.

— Они же в этой одежде будут работу и по дому и по хозяйству выполнять! Вы что, помпо, не подумали про это? — орал он на мужчин. — Она из-за этого в разы быстрее станет изнашиваться, и нам придётся работнику новую выдавать!

— И что делать? Согласиться на требование прачек? — пробурчал дядя Тапио.

— Можно мне? — влез я в разговор взрослых.

— Конечно, Матти, — легко согласился дядька.

— А зачем нам прачки? Давайте построим машину для стирки.

— О! Точно! Gravite washer! Я же недавно видел рекламу в газете! — воскликнул Кевин Райт. Правда, там аппарат маленький и дорогой.

— А ещё он ручной. Надо постоянно ручку крутить. На подобной приспособе наши плотные рабочие штаны и куртки не постираешь, — дополнил я. — Но ведь можно построить большую машину и запитать от наших приводов.