Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Плескачевская Инесса. Страница 28

Укрощение стихии

Первой любовью Майи был артист балета Вячеслав Голубин, тоже из знаменитой балетной династии. Его отец Владимир Голубин был солистом Большого театра и танцевал в том числе и с Суламифью Мессерер. Слава Голубин оказался, пожалуй, единственным ровесником Майи из всех мужчин, с которыми ее связывали близкие отношения. Плисецкая всегда тянулась к молодым – и в искусстве, и в жизни. В интервью по поводу вечера, посвященного 50-летию ее творческой деятельности (он прошел в Большом театре 10 октября 1993 года), она, смеясь, говорила: «Меня больше устраивает партнер, которому двадцать лет, а не сорок. Замечательный испанец Хоакин Кортес, который танцевал фламенко, – вот бы мне партнера такого…» Борис Акимов подтверждает: «Очень любила молодежь – посидеть там, поговорить… Очень любила».

Роман с Голубиным был недолгим: на репетиции «Лебединого озера» в Праге в 1947 году Майя случайно сломала ему локтем нос. Слава срочно улетел в Москву, больше они вместе не танцевали, а вскоре и отношения разладились. Как рассказывал в книге «Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров» Азарий Плисецкий, все мужчины в семье Голубиных, к сожалению, пили. Вячеслав покончил с собой, когда ему было 30 лет.

Известно и о молодом романе Майи с артистом балета красавцем Эсфандияром Кашани, наполовину персом: его отец родом из Ирана. В 1956 году из-за полуиностранного происхождения его не пустили на гастроли: вдруг сбежит? Майя тогда тоже осталась в Москве. Говорят, именно Кашани, стоя у театра с группой «неблагонадежных» артистов, провожавших коллег в Лондон, вдруг предложил: «Они все в Гайд-парк, а мы айда в зоопарк!» – и Плисецкая с оставшимися без гастролей коллегами станцевали несколько раз на сцене Большого «Лебединое озеро» так, что задыхавшуюся от восхищения публику вызывали на собеседования в КГБ: а не политический ли это демарш? Я рассказывала об этом в главе «“Лебединое озеро” как оружие».

Кашани был на пять лет моложе Майи и жил в коммуналке на Шаболовке. Отношения казались вполне серьезными: Майя познакомила Эсфандияра с мамой, его хорошо приняли в семье Плисецких. Но роман внезапно оборвался, и о причинах разрыва ни она, ни он никогда публично не говорили. В 1969 году Кашани вышел на пенсию (балетную, конечно), ушел из Большого театра и начал работать с тренером по фигурному катанию Татьяной Тарасовой. Он ставил хореографию для танцев на льду, в том числе знаменитой паре Ирина Моисеева – Андрей Миненков, дважды чемпионам мира (1975, 1977), серебряным призерам Олимпиады-1976 в Инсбруке и бронзовым призерам Олимпиады-1980 в Лейк-Плэсиде.

Во время фестиваля латвийского искусства в Большом театре Майя познакомилась с Марисом Лиепой, который был на одиннадцать лет младше. «Не увлечься Марисом было невозможно, – писал в своей книге Азарий Плисецкий. – Высокий статный красавец, очень самоуверенный, породистый, по-европейски холеный…» Роман (если это был роман) оказался ярким и стремительным. Лиля Брик, в доме которой Майя часто бывала, написала в письме в Париж своей сестре Эльзе Триоле 5 февраля 1956 года: «Майя вышла замуж за прелестного мальчика – великолепного танцовщика, и сегодня улетает с ним в Будапешт танцевать “Лебединое озеро” и “Бахчисарайский фонтан”».

Брак с «прелестным мальчиком» официально продлился всего три месяца. Многие, размышляя на тему «что это было», говорят, что брак изначально был не настоящим, а фиктивным, заключенным ради этих самых гастролей в Будапеште, куда неженатого Лиепу не хотели брать. Стал мужем Плисецкой – поехал. Но Азарий Плисецкий все же вспоминает об этом браке как о самом настоящем, пусть и очень коротком: «Майя с Марисом не ссорились, не колотили тарелки, просто очень скоро осознали, что не подходят друг другу. Официально их брак просуществовал около трех месяцев, но совместная жизнь продолжалась не больше пары недель».

В личном архиве Плисецкой, который сейчас хранится в Театральном музее имени Бахрушина, сохранилась телеграмма, которую 30 марта 1956 года Марис из Риги отправил Майе в Москву:

«Москва Большой театр Союза ССР Плисецкой Майе

Сердечно поздравляем присвоением звания Народной артистки Лиепа».

Действительно, суховато для любящего мужа.

Они еще долго танцевали вместе, но не всегда ладили в жизни и на сцене. Помните, как Михаил Лавровский рассказывал о том, как они сидели в разных углах сцены в балете «Дон Кихот»? Но все же, как говорят коллеги, Марис всегда восхищался Майей – для него лучше балерины на свете не было. Часто повторял, что от ее глаз могут загореться декорации, такой у нее темперамент.

В 1989 году популярный в Советском Союзе эстонский журналист Урмас Отт спросил Плисецкую:

– Извините, с Щедриным у вас первый брак?

– Да, – ответила она без тени сомнения.

Так, значит, брак с Лиепой был фиктивным? И поэтому не был для Майи настоящим? Однажды в программе «Судьба человека» с Борисом Корчевниковым у дочери артиста Илзе Лиепы спросили об этом. Илзе отрезала: «Они договорились о джентльменском соглашении никогда об этом не говорить. Я думаю, что мы будем соблюдать эту договоренность». Наверное, и нам гадать смысла нет. Да и не важно это уже сейчас: партнерство на сцене, даже если иногда и омрачалось разногласиями, важнее.

С главным мужчиной ее жизни Майю свела Лиля Брик – легендарная женщина, муза поэта Владимира Маяковского, в светском салоне которой (если понятие «светский салон» в принципе применимо к советской жизни) бывали самые интересные и разнообразные люди – от сотрудников спецслужб до легендарного французского актера Жерара Филиппа. Хотя, конечно, не будь балета, и Лиля Брик не помогла бы «Маюшке» (так ласково называл Плисецкую Щедрин) и «Робику» (так называли Щедрина близкие, знавшие, что при рождении ему дали имя Роберт, а потом поменяли на более русское Родион, все-таки он внук священника, и семья всегда была крепка православными традициями) встретить друг друга.

Сначала Щедрин Майю услышал: было у Лили Брик и Василия Катаняна увлечение – записывать на магнитофон голоса друзей. Плисецкая спела им балет «Золушка» Сергея Прокофьева. Щедрин, которому Брик – Катанян дали эту запись прослушать, был потрясен: балерина в этом своем «хореографическом» пении изображала и барабаны, и «звенящие флейты, и пленительные, терпкие прокофьевские мелодии». Потом он будет говорить, что у Майи абсолютный слух. Личная встреча произошла у Бриков в 1955 году. Искра как будто вспыхнула, но быстро затухла – романа не случилось. Тогда.

Но в 1958 году Родион Щедрин увидел Плисецкую в роли Эгины в балете «Спартак» в постановке Игоря Моисеева и не устоял – позвонил после спектакля и рассыпался в комплиментах. В то время по заказу Большого театра он работал над партитурой балета «Конек-Горбунок» и напросился к Майе на репетиции – посмотреть вблизи, что такое балет, чтобы «лучше понять жанр». Говорил, что это поможет писать музыку. Но Майя прекрасно понимала: дело не только в музыке. И достойно подготовилась к встрече с молодым (Родион на семь лет моложе) композитором: «Занималась я в черном обтягивающем трико – была одной из первых, кто репетировал в купальнике-эластик. Он к моей фигуре здорово подошел, выгодно выделив ее достоинства. То соблазнительные па Эгины, теперь часовая разминка в облегающем торс одеянии! На Щедрина обрушился ураган фрейдистских мотивов». А он и не отрицает: действительно обрушился. Разве может кто-то устоять перед Майей? Он и не пытался: «Я, как теперь модно говорить, “запал” окончательно. Я был очень настойчивым – когда мужчине нравится женщина, его мало что может удержать. И Майя ответила мне взаимностью. Меня считают большим любителем балета. Но это не так. До сих пор балетоманом я себя назвать не могу. Я – майяман».

В семье Плисецких Щедрина встретили с распростертыми объятиями: «Мы с Аликом обрадовались появлению в нашем доме Щедрина, – пишет в своей книге Азарий. – Приняли его как третьего брата. Подкупали не только природное обаяние, легкость и талант, но и сходство увлечений. Так же как мы с Аликом, Щедрин любил лодки, автомобили, водные лыжи, занимался спортом, поэтому общий язык с новым ухажером сестры был найден моментально. К тому же ему удалось невозможное – укротить стихию по имени Майя, за что к нему сразу очень прониклась и мама. Она непрестанно переживала за дочь, буйный и взрывной характер которой часто толкал ее на необдуманные поступки. Когда она “взбрыкивала”, мама обреченно констатировала: “Ну вот, Майечке опять вожжа под хвост попала”. Щедрин с самого начала уверенной рукой взялся за эти вожжи и всю их с Майей совместную жизнь мастерски справлялся с ее неконтролируемым и спонтанным характером».