Берта Исла - Мариас Хавьер. Страница 101

– Но не для возвращения, насколько я понимаю, – сказал ему Саутворт, желая подбодрить Тома или по крайней мере помочь ему выбраться из оцепенения. – Ты уже поговорил с женой, позвонил ей?

– Нет. Такой разговор не для телефона, – ответил Томас, и взгляд его оставался рассеянным и одновременно пристальным. – И даже письмо тут не годится. И я еще не принял окончательного решения, надо все как следует взвесить. Податься-то мне особенно некуда, вот в чем беда. Возвращение к Вэлери и Мэг исключено. Снова запереть себя там? Как бы я ни любил девочку, они обе – часть моей ссылки, того времени, когда я был лишен собственного имени и собственного лица, хотя уже и сам не знаю, какое оно в действительности, мое лицо. Но я задаюсь вопросом, а не будет ли мое возвращение худшим из всего, что я могу сделать для Берты, а я ничего плохого ей не желаю, наоборот… Она наверняка не будет знать, как со мной поступить, куда поселить и как ко мне относиться. Но это если она меня примет. Остается выяснить, примет ли. О моих детях не будем и говорить.

– Я понимаю твои сомнения. Эти слова мало что передают, но я не хотел бы оказаться в твоей шкуре. А с Тупрой – на том все и закончилось? – спросил Саутворт.

– Остался еще один вопрос, Невинсон, – сказал Тупра и помахал бумажником у него перед глазами, чтобы привлечь его внимание. – Хоть ты и уйдешь со службы, связь с нами не оборвется. Ничего серьезного, не волнуйся. Сообщай нам о своих передвижениях и своем местонахождении, это само собой. Связь с тобой будет поддерживать все тот же Молинью, пока мы его не заменим, если заменим. Воспринимай парня как мой придаток. Корона умеет быть благодарной, сам знаешь. Ты хорошо ей послужил, и поэтому все эти годы мы содержали твою семью. – Он использовал именно этот глагол, ничего не смягчая. Не сказал “помогали” или “поддерживали”. – А ты завел еще одну, уж не знаю, как ты до такого додумался. И без нашего участия тебе будет весьма сложно обеспечивать обе. Короче, если ты вернешься в Мадрид, тебя опять примут либо в посольство, либо в Британское консульство, там будет видно.

В худшем случае можно будет устроиться в Британскую школу, где для тебя всегда найдется место, а ты будешь прекрасным преподавателем, учитывая твои способности. Если, конечно, не захочешь подобрать себе другую работу по своему усмотрению, тут ты совершенно свободен. Не найдешь – жалованье от нас так или иначе будет тебе поступать, как и основное жалованье твоей жены. Мы не покидаем тех, кто защищал Королевство, в этом ты сам убедился. Но по-другому относимся к тем, кто его предает и не держит язык за зубами, кто болтает о том, о чем болтать не следует. Твоя жена начнет задавать вопросы, когда ты появишься, этого не избежать, и другие тоже, например твои дети, которые вряд ли что-то поймут, а значит, захотят услышать рассказы про военные сражения. Но главное – жена, ведь она и так уже знает больше, чем остальные. Плети ей все, что придет тебе в голову: что мертвые не приняли тебя в своем царстве, что у тебя случилась амнезия. Она не поверит – ну и пусть не верит. Только не рассказывай ничего честно, если не хочешь, чтобы мы перестали тебя содержать. – И он опять употребил обидное слово “содержать”. – Это будет сделано немедленно, но не только это. Мы можем судить тебя. Ты по-прежнему связан Official Secrets Act — до конца жизни, не забывай. И тот закон, что был создан в одиннадцатом году, и тот, что переписан в восемьдесят девятом, по сути, между собой не различаются, можешь сравнить, если будет охота.

К ним наконец подошла официантка, и Тупра протянул ей купюру. Ожидая сдачу, он добавил:

– Короче, я хочу, чтобы мы правильно поняли друг друга: ты все равно что продолжаешь служить в УПВ Сефтона Делмера.

Но последнее добавление было явно лишним. Томас уже стал ветераном и такие вещи не забывал. Он не был тем впечатлительным и напуганным юнцом, как при первой встрече с Тупрой. Кроме того, ему намертво врезалось в память сказанное тогда Тедом Рересби (так Тупра представился незабвенной профессорше из Сомервиля, Кэролайн Беквит, и не исключено, что той же ночью они оказались в одной постели): “Мы нигде не числимся – ни официально, ни неофициально. Мы кто-то, и мы никто. Мы есть, но нас не существует, или мы существуем, но нас нет. Мы что-то делаем и ничего не делаем, Невинсон, или не делаем того, что делаем, или то, что мы делаем, как бы никто не делает. Мы просто вдруг возникаем ниоткуда”. Слова Тупры показались ему тогда похожими на цитату из Беккета, и он их не до конца понял. Сейчас Том про Беккета уже не вспоминал, а главное, все понимал, потому что сам прошел через это – сам несколько раз вдруг возникал ниоткуда. Но отныне с этим покончено.

Рересби не оставил чаевых, ни пенни. Обычно он бывал щедрым, даже расточительным, на взгляд склонных к бережливости соотечественников. А сейчас решил наказать официантку за нерасторопность. Он всегда любил награждать и наказывать, и Том это хорошо усвоил. Оба поднялись, и уже на улице Тупра протянул ему руку, как англичане поступают, только когда расстаются надолго или навсегда, поскольку в их ежедневный ритуал рукопожатия не входят. Томас машинально вынул свою из кармана плаща, и жест был скорее испанским, чем английским, хотя он всегда старался не выдать себя такими вот дурацкими мелочами. Он вроде бы был готов сразу перейти от поглаживания рукоятки револьвера к пожатию руки. Но счел это лишним, поскольку Тупра причинил ему зло, хотя зло стало уже доисторическим и ничего нельзя было ни исправить, ни перечеркнуть. Поэтому Том снова сунул руку в карман. Тупра с достоинством убрал свою и зажег новую сигарету с помощью верткого пламени. Он не показал даже намека на обиду. Наверняка это его ни в малой степени и не задело, и он не собирался как-то наказывать Тома.

– Прощай, Тупра.

Вряд ли ему представится возможность встретиться с Тупрой в будущем, но Томас подумал, что никогда больше не сможет называть того просто по имени, как часто называл раньше, считая товарищем по нелегким делам и заданиям. Они и были товарищами в отдельных случаях, чего нельзя отрицать.

– Прощай, Невинсон, и удачи тебе. Передай привет своей жене, когда встретишься с ней в Мадриде. Очень приятная женщина – и умная к тому же.

В голове у Томаса промелькнула некая мысль, которую он поспешил отогнать: “Надеюсь, он не приударил за ней?” Время было совсем не подходящим для пустых вопросов, обращенных в прошлое. А Тупра добавил с веселой улыбкой:

– Думаю, что ты, хотя и привык числиться мертвым, все-таки рад, что не умер.

X

Какое-то время я не была уверена, что мой муж – это мой муж, а может, просто нуждалась в такой неуверенности и поэтому сама ее в себе подпитывала. Иногда мне казалось, что да, иногда, что нет, а иногда я принимала решение вообще ни во что не верить и продолжать как ни в чем не бывало жить с ним – или с похожим на него, но сильно изменившимся мужчиной, который был старше, чем он, который выплыл из таинственного марева, но в царстве мертвых никогда не бывал. А значит, про него нельзя было сказать:

Зато можно было уверенно сказать:

Но ведь и я тоже, в свою очередь, стала старше за время его отсутствия.

Когда я решала вообще ни во что не верить и просто жить дальше, то в такой период чувствовала себя почти в безопасности. Будто снова возвращалась к ожиданию и неопределенности, а это состояние всем нам идет на пользу и помогает одолевать день за днем, поскольку нет ничего хуже чувства, что все стабильно и неколебимо или вошло в более или менее нужное русло, а то, чему предстояло произойти, уже произошло или как раз сейчас происходит, и впереди не будет никаких волнений или неожиданностей – до самого конца пути, а если какие и возникнут, их на самом деле можно считать вполне предсказуемыми, хоть в этом вроде бы и есть противоречие. Большинство обитателей земли врастают в свою повседневность и довольны уже тем, что видят начало рабочего дня, а потом видят, как день описывает дугу, клонясь к завершению: именно так сама я мечтала жить, когда была молодой и впереди у меня намечалось лишь гладкое будущее, ничем не похожее на занозистые настоящее и прошлое. Но коль скоро мне досталась другая жизнь и с ней пришлось свыкаться, именно такой жизни я теперь и желаю: тот, кто привык жить в ожидании, никогда в полной мере не смирится с наступлением развязки, как будто лишающей его воздуха.