Берта Исла - Мариас Хавьер. Страница 21

“Значит, вот он из каких, – подумал Том, – из тех, кто способен отложить, а то и вовсе забыть важные дела ради того, чтобы перемигнуться с женщиной, заставившей его распушить хвост, или ради того, чтобы всего лишь зацепиться у нее в памяти”. Том терпеливо ждал – уже целиком подчинившись Тупре, – пока тот вволю насладится прекрасным зрелищем, а это случилось, только когда несравненная профессорша из Сомервиля (она и Тому тоже с каждой минутой казалась все более несравненной) наконец выпрямилась, изящно пригладила юбку (которая теперь доходила ей почти до колен) и стала спускаться по лестнице с выбранной книгой в руке. Кассы располагались на нижнем этаже, откуда двери вели на улицу. Тупра проворно схватил с полки в отделе поэзии такой же томик, какой листал Томас, “Литтл Гиддинг”, и сделал им с Монтгомери знак следовать за ним, как будто они составляли его свиту. “Быть такого не может, – подумал Том. – Неужели этот тип намерен продолжать крутить амуры, забыв о моем присутствии и моих бедах, ведь он вздумал тоже купить книжку, лишь бы оказаться у кассы вместе с профессоршей, и, судя по всему, хочет таким манером к ней подъехать. Остается надеяться, что встречу они назначат на вечер и он не бросит меня ни с чем, иначе проблема не будет решена до завтра, а ведь с каждым часом мое положение только ухудшается: не исключено, что явится тот же полицейский Морс со своим сочувственным и честным взглядом и арестует меня”. Но тут рьяный поклонник Монтгомери положил свою железную руку ему на плечо и мягко подтолкнул к лестнице:

– Нам пора, Невинсон. Пошли. – И снова обошелся одной фамилией.

Это прозвучало как приказ, отданный через посредника. Том снова почувствовал себя униженным, однако подчинился, а что еще ему оставалось делать, пока не было никого другого, на чью помощь он мог бы надеяться. В очереди к кассе Тупра пристроился сразу за профессоршей, не соблюдая пристойной дистанции. Он буквально прилип к ней сзади, и она наверняка ощущала на затылке его дыхание или прикосновение полы его пиджака к верхней части своей юбки, потому что плащ она тоже, как и он, несла, перекинув через руку. Но профессорша и не подумала сделать хотя бы полшага вперед, чтобы избежать столь навязчивой близости, а осталась стоять, где стояла, дожидаясь своей очереди. Тома восхитила ловкость Тупры: он не только не получал отпора и не вызывал недоверия у предполагаемой добычи, но наоборот: дама незаметно и молча его поощряла; наверное, его серые или голубые глаза посылали какие-то пылкие и обволакивающие сигналы, которые в принципе не могли оскорбить или напугать, а скорее приглашали опустить щит и снять шлем, ослабляя оборону. Затем Тупра позволил себе комментарий по поводу тяжелой книги большого формата, которую профессорша собиралась купить (“Надгробная скульптура” Эрвина Панофски, как сумел прочитать Том на суперобложке, сразу задавшись вопросом: что, черт возьми, может тут комментировать тип, который, надо полагать, воспитывался в бильярдных, подвалах, притонах, кегельбанах, на площадках для собачьих бегов или в местах еще похуже, расположенных в самых захудалых предместьях; “Надгробная скульптура: четыре лекции о ее меняющихся аспектах от Древнего Египта до Бернини” – так ни много ни мало гласило название). Потом Тупра, видимо, позволил себе какую-то шутку – во всяком случае, дама расхохоталась, и откровеннее, чем можно было ожидать от образованной женщины (то ли она действительно не умела сдерживать эмоций, то ли уже протягивались все более прочные нити от пожиравших ее без малейшего стеснения глаз к ее глазам, которые это пожирание одобряли). Том мало что мог услышать, поскольку Тупра говорил понизив голос, но можно было разобрать, как они представились друг другу: “Тед Рересби, к вашим услугам”, – сказал он. “Кэролайн Беквит”, – сказала она. “Рересби?” – изумился Том, пока не сообразил: он ведь уже успел получить от амбала подтверждение, что это действительно мистер Тупра. Значит, решил Том, тот предпочитает не всегда называться настоящим именем, если, конечно, имя, названное Уилером, тоже настоящее. Не исключено, что ему не хотелось произносить свою до неприличия иностранную фамилию, ставя под угрозу уже совсем близкую и почетную победу, ведь в некоторых снобистских кругах Англии это еще могло вызвать недоверчивое или презрительное отношение. Его английский был безупречным – с мягким оксфордским выговором, что заставляло предположить две вещи: Тупра учился в здешнем университете, несмотря на нелепый пижонский наряд, или он, как и сам Том, был талантливым имитатором, способным мгновенно перенять нужную ему в данный миг манеру речи. Том и здоровенный генерал Монтгомери стояли сзади как два телохранителя и делали вид, что тоже ждут своей очереди в кассу. Тут Томас не удержался, так как ему не терпелось рассеять возникшие вдруг сомнения, поскольку именно этот “Монтгомери” чуть раньше сухо, но все-таки заговорил с ним, в то время как его предполагаемый шеф упорно отмалчивался.

– Он сказал Рересби? – спросил Том тихо. – Разве его зовут не мистер Тупра?

Здоровяк так и не снял своего берета и не расстегнул дафлкота, хотя капюшона не надел. Его усы идеально повторяли усы Монтгомери, жаль только, что фигурой он разительно отличался от знаменитого генерала-спартанца, как его тоже величали. Он косо глянул на Тома, настолько косо, что это граничило с презрением.

– Мистера Тупру зовут так, как ему больше подходит в каждом отдельном случае, вернее, как это нам больше подходит, – ответил он резко. – А вам пока еще не полагается задавать вопросы, Невинсон.

Подручный Тупры не менял своего сурового тона, и было странно, что он так преданно служит человеку, явно более молодому, чем он сам, ведь поклоннику победителя в сражении у Эль-Аламейна было никак не меньше тридцати пяти. С Томасом он обращался, как со школьником или как с субъектом, стоящим очень низко на служебной лестнице. Он был, вне всякого сомнения, человеком военным, просто носил полу-гражданскую униформу. И с каждой минутой только усиливалось впечатление, будто он оказывает Тому одолжение уже только тем, что стоит с ним рядом.

Импозантная профессорша Беквит заплатила за книгу, потом заплатил за свою Тупра, она немного замешкалась – видимо специально, чтобы выйти вместе с ним на светлую и широкую Брод-стрит. Тупра – или Рересби – упорно не смотрел на Тома и не заговаривал с ним, так как все еще был занят флиртом. Том и “Монтгомери” шли за ними – так слуги в былые времена сопровождали своих господ, но эти двое старались держаться от пары на приличном расстоянии, пока Тупра с профессоршей обменивались телефонами, визитными карточками и прощались, перекидываясь шуточками. Как догадался Том, прощались они всего на несколько часов. Затем Тупра лихо, с особым шиком накинул плащ на плечи и быстрым шагом, с развевающимся за спиной плащом направился в сторону улицы Сент-Джайлс, даже не обернувшись, чтобы дать им знак не отставать от него. Дойдя до паба “Орел и дитя”, который в конце жизни каждый вечер посещал Толкин, он решительно туда завернул, и двое его спутников поспешили за ним, при этом студента, как и прежде, направляла огромная и очень крепкая ручища “маршала”, которая, однако, теперь не решалась его подталкивать.

Они сели за стол у большого окна, взяв по пиву. Тупра наконец обратился к Тому, но так и не счел нужным сперва формально представиться. По его мнению, оба они и без того должны знать, кто есть кто, и Тупра всем видом своим показывал, что терпеть не может ничего лишнего. К этому часу воля Томаса была окончательно сломлена, он чувствовал себя униженным и являл собой клубок нервов – или не столько нервов, сколько страхов, поскольку, едва раскрыв утром глаза, только и делал, что перебирал в уме все самое худшее, что может с ним случиться, от неизбежного ареста до не подлежащего обжалованию приговора и пребывания в английской тюрьме (а эти учреждения славились своими немилосердными условиями), и вспоминал всю свою жизнь, едва начавшуюся и уже погубленную. Пренебрежительное поведение Тупры и нежданное присутствие его сурового телохранителя еще больше напугали Тома и привели в полное уныние. Если он чуть-чуть успокоился после телефонного разговора с Уилером, то теперь от этого спокойствия не осталось и следа. Он суеверно повторял про себя самые обнадеживающие фразы профессора (“Тебе поможет один мой лондонский знакомый, мистер Тупра”, “Он что-нибудь тебе подскажет”, “Мой тебе совет: отнесись к этому разговору со всей серьезностью”, “Он присоветует тебе что-нибудь дельное”, “Он человек многоопытный”), и поэтому чем менее любезно вели себя с ним оба незнакомца, тем больше Том верил, что его судьба зависит от них, и тем охотнее демонстрировал готовность слушать и принимать их инструкции. Они окончательно сокрушили его волю, оттягивая разговор, а также своей показной безучастностью, и в результате он ухватился за них как за последнюю соломинку.