Зеленое солнце (СИ) - Светлая Марина. Страница 16

Ляна была молоденькой студенткой Левандовского университета, по классике жанра влюбившейся в препода. Препод — тоже по классике, но совсем другого жанра, ее обрюхатил, но ушел в несознанку и ответственности на себя не принял — у самого было семейство с двумя дочками и любимой супругой. Сама, дескать, виновата.

Потом был академ. Декрет. Перевод в другой вуз. Попытки что-то из себя изображать. До тех пор, пока Ляна не бросила учебу окончательно. Сначала на нее махнул рукой отец, после Стах — позволил жить как живется, раз на большее сестра оказалась не способна. Все равно он в Рудославе почти не бывал, все больше они с Ириной в Кловске обретались. А Ляна изображала из себя эдакую помещицу в отцовской вотчине, из которой и получила-то — часть прибыли от унаследованных акций и этот дом, утопающий в розах.

Но даже в нем Назар не чувствовал себя на своем месте, как будто бы должен был проживать совершенно другую жизнь. Все надломилось в тот день, когда на его шестнадцатилетие на их пороге появился отец. Да, именно тогда. Не раньше. До этого он принимал вводные — как свою данность, в которой семья состояла из матери, любимого дяди, двоюродного брата и тети Иры, которая старалась быть к нему справедливой и не сильно разделяла их с Митькой. После этого — мир пошел трещинами. И каждый переживал свой собственный Армагеддон.

Дом встретил его тишиной и покоем. Здесь не было слышно музыки, гремевшей с террасы. Задний двор. Дальше парк, за парком лес. Неподалеку вольер с Тюдором. Принять душ, смывающий этот день и жару, переодеться в чистое. Собрать все, что больше не наденет, в корзину с грязным бельем.

В холодильнике банка пива. И можно пожарить картошки на ужин. Потом лечь спать, потому что рубит на ходу. На часах почти полночь. Ему вставать в три и ехать на клондайк. Потом, если днем дел не появится, как сегодня, то можно перекемарить позже. Устал как собака, нахрен. Какие могут быть еще мысли? К чему мысли? Не думать. Костя правильно сказал — столичная Барби. А он все «панночка», «панночка». Она даже и не смотрит, все правильно. У Остапа Наугольного явно и язык лучше подвешен, и зарабатывает неплохо, и голова на плечах. И он уж точно куда лучше Голованова или Пономаря.

Кречет перевернулся на другой бок. Взял телефон в руки, подсветил экран — 00:22.

Элис Сиболд. Милые кости.

«… когда меня убили, мне было четырнадцать лет…»

А наутро каждый ловил свой собственный отходняк.

Кто-то после ночной пьянки-гулянки.

Кто-то после обслуживания данного мероприятия.

А кто-то — после поездки на копальни еще до света.

Пружинистым шагом Назар Шамрай пересекал двор, закрыв глаза очками от солнца. В черной футболке, выгодно подчеркивавшей его широкие плечи и узкий таз, шортах и кроссовках. Сейчас — Тюдор. Дальше — спать. Потому что ночные чтения еще никого не доводили до добра.

И он бы обязательно выполнил свой план без промедления, если бы не одно обстоятельство, в это самое время показавшееся на террасе. В слитном купальнике шоколадного цвета с одной широкой бретелью и парео, повязанном так, что оно выглядело короткой юбкой с замысловатым бантом на талии. В руках шляпа с широкими полями. Милана… Александровна, мать ее! Вид у нее, будто и не было накануне бурной вечеринки до рассвета. На билборд ее такую размести — все шею сломают.

Она неторопливо спустилась по ступенькам, обогнула угол дома и направилась прямиком к бассейну. Ничуть не смущаясь тем, что после вчерашних развлечений здесь было еще безлюдно и тихо. Слишком рано для начала нового дня.

Назар сглотнул, разом позабыв о вчерашней мантре про слюни. И двинулся в том же направлении, выбросив из головы, куда шел. Куда ноги понесли, туда и потопал.

— Привет! — крикнул он ей еще на подходе, издалека, чтобы заметила.

Милана повернулась и осмотрела его с головы до ног, чуть склонив голову на бок. Экземпляр был все-таки любопытный. Но не более.

— Привет, — вяло сказала она в ответ, скинула парео и присела на один из шезлонгов, на котором уже был привязан коврик и лежало полотенце.

— Чёт ты рано после вчерашнего. Жаворонок, что ли?

— А что?

— Гудели долго.

— Лично у меня — каникулы, — пожала плечами Милана, легла и накрыла лицо шляпой.

— Порядочные люди после такого по стеночке за минералкой ползают, — не отставал Назар. — Или ты уже коктейлем каким похмелилась?

— Мне нравится быть непорядочной, — раздалось из-под шляпы, с которой разговаривать было, по крайней мере, странно. Разворачивайся да уходи. А он отчего-то так и стоял, сунув кулаки в карманы. И глядел — оторваться не мог. Потому как и кроме мордашки было на что посмотреть. Слишком уж было…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Резко вспомнилась ночная Анькина болтовня про Остапа Наугольного с винодельни. Вчера не все разъехались, кто далеко живет — после пьянки остались. Тачка Наугольного на месте как раз, значит, здесь. Назар перевел дыхание и отстраненно спросил:

— И как тебе наши? Никто не обижал?

Милана приподняла шляпу, успела заметить его взгляд в районе собственных ног и хмыкнула:

— А что?

— Ну если вдруг чего… ты говори, я решу.

— Я даже могу представить — как… — равнодушно проговорила она и снова накрыла лицо шляпой. Назар заставил себя выдохнуть. Чертов взгляд не отводился, хоть она и заметила, хоть и было стыдно. Ужасно стыдно и невозможно не смотреть. Ноги, линия бикини, выпирающая грудь, которая из-за тоненьких рук казалась еще больше. Сдуреть можно. Хоть в бассейн прямо в одежде сигай. А что? Жара же!

— Угу, — отозвался Назар, резко отвернулся и ломанулся подальше отсюда. Потому что это ненормально, когда мысль затащить живую чужую и почти незнакомую девушку куда-то в укромное место и там наконец попробовать, какая она на вкус, под губами и языком, какая на ощупь под пальцами, начинает через несчастных четыре дня казаться вполне приемлемой.

На ходу вытащил телефон и набрал Лукаша.

— Ты на дежурстве? — без приветствия рявкнул он.

— Э-э-э! Полегче! Может, поздороваемся для начала? — отозвался тот сонным голосом. Значит, не на дежурстве. У обычных людей — выходной. Это только он в режиме нон-стоп крутится.

— Через час буду в спортклубе, подъедешь? — проигнорировал его замечание Наз.

— Во припекло! Да буду, буду, все равно разговор есть.

Да. Да, черт подери. Пусть говорит, о чем хочет. Хоть всю душу вытрясет.

Только б голова не взрывалась от недосыпа. И яйца б поменьше мешали от недотраха. Надо было найти какую-то девчонку из своих подружек и выпустить пар, но как-то не до того, да и раньше не было необходимости. Назар в принципе считал себя достаточно холодным в том, что касалось секса, и за каждой юбкой не бегал. Было у него несколько приятельниц, с которыми можно весело провести время, тем и ограничивался. Ему вполне хватало и на приключения не тянуло. Он так упахивался на работе в своем бешеном, почти нечеловеческом ритме, выполняя всю черную работу, чтобы чистые оставались чистыми, что иногда на баб совсем сил не оставалось. А потому и не страдал, хотя ему вслед половина Рудослава женского полу облизывалась. И поди ж ты… из-за кого крышу рвет. Вот так резко, сразу, с первого дня, с первого взгляда, черт подери.

Но вместо того, чтобы искать, кого срочно трахнуть, Назар поперся тягать штангу в тренажерке и достигать умиротворения путем душеспасительной беседы с Лукашем. Явился первый, переоделся. Ушел в зал. И уже делал разминку, когда подтянулся его закадычный еще со школы товарищ, почесывая грудь — сонный и довольный жизнью.

— Не выспался, что ли? — буркнул Назар, глядя на него и не прекращая кардио на беговой дорожке.

— Не выспался, — беззаботно буркнул Лукаш и уселся на скамью пустующего тренажера, устроив себе наблюдательный пункт за Назаром.

— Что так?

— Полночи слушал, какой ты придурок.

— Надька?

— Ну а кто? — Лукаш задумчиво почесал щеку, заросшую щетиной. — Ей среди ночи Аня звонила, рыдала. Что у вас произошло? Надя говорит, ты ее вчера обидел сильно. Ну вот нахрена ты, баба же все-таки. С детства дружим. Не можешь, что ли, по-человечески?