Исчезнувшая стражница - Альварес Марта. Страница 24

– Твоя мама оторвет тебе уши!

– Я не виноват! Меня заперли в ванной. Как в фильме ужасов. Я тянул и тянул за ручку, но дверь не открывалась, – он произносит это глубоким, мрачным голосом, который Хана обычно называет «театральным»: именно его она использует, когда играет, или когда рассказывает страшные истории в летнем лагере (хотя она никогда их не заканчивает, потому что пугается, так и не дойдя до конца). – А потом… Я не знаю. Все было очень странно. К счастью, брат Ирис проходил мимо и нашел меня.

– Крис?

– Ага. Но когда он вызволил меня из туалета, было уже поздно и…

Габриэль продолжает рассказывать о своем приключении, но Хана уже его не слушает. Упоминание об Ирис напомнило ей о вещах, которые она успела забыть. Сейчас ее единственная мысль: «Да забей на Ирис!» – но переваривание этой идеи в голове не очень помогает выкинуть из головы мистикал Ментального центра.

Габриэль похлопывает ее по плечу.

– Хана, ты меня не слушаешь!

– А, что… – она колеблется. – Да нет, я слушаю!

– Ну-ка, и что я только что сказал?

– Что математика – это план по захвату мира, разработанный агентами ЦРУ?

Габриэль пристально смотрит на нее.

– Тебе повезло, – говорит он, и Хана едва сдерживает вздох облегчения.

– Колись, что с тобой?

Хана знает, что не может сказать Габриэлю правду. Она всегда была сторонницей того, что время от времени можно приврать, но обманывать Габриэля ей кажется… неправильным. Затем она вспоминает слова, которые часто говорит дедушка (кроме «Не рассказывай маме, что я доел пиццу»): «Если хочешь что-то спрятать, оставь это на виду». Совет не очень-то помог, когда он разбил любимую вазу отца и сложил осколки на кофейном столике, но, возможно, стоит попробовать еще раз.

– Я только что сражалась с единорогом, – выпаливает она и ждет несколько секунд, затаив дыхание. И кажется, на этот раз трюк удался, потому что Габриэль даже на нее не взглянул.

– Кончено, конечно, – смеется он. – Как я сам не догадался? Ты и вправду выглядишь так, будто только что сражалась с единорогом, – сказав это, он делает глубокий вдох. Парень не смотрит в ее сторону, Хана может поклясться, что он вовсе не заинтересован ее признанием, когда тот добавляет. – Это ваши девичьи штучки?

Хана смеется.

– Что ты имеешь в виду под «девичьими штучками»?

А вот теперь Габриэль переводит на нее взгляд, ничего не понимая. Ну что тут скажешь. У него даже веснушки покраснели.

– Я не знаю! Но про это всегда говорят по телевизору.

– По телевизору говорят много чепухи. Например, что молоко помогает расти. А я измеряю рост с начальной школы.

– Но ты не пьешь молоко.

– Ой, замолчи!

Хана мягко толкает Габриэля, не в силах сдержать смех. Друг начинает толкаться в ответ, а затем снова она, и так продолжается на протяжении всего их разговора, пока они пересекают одну улицу, затем другую, входят в пустой переулок и, наконец, спускаются вниз, чтобы срезать путь до кинотеатра. Их сражение обостряется настолько, что Хана чуть не врезается в мусорный бак. Она ловко изворачивается (по крайней мере, настолько, насколько это возможно), чтобы не столкнуться с ним, и опускается на корточки на тротуаре. Вылитый ниндзя!

С этого места ее взору открывается участок улицы, который они преодолели.

Участок, на котором только что появилось пятно синих волос.

Хана стоит и смотрит, как к ним приближается Ирис. Она не знает, хочет ли она с ней разговаривать или нет. Когда их догоняет подруга, Хана все еще не может принять решение.

– Привет, Габриэль, – Ирис без особого энтузиазма приветствует его. – Хана, я думаю, нам нужно… поговорить. Я…

Хана ошибалась: все-таки она знает, что хочет сделать. Увидев выражение лица подруги, девочка очень ясно это осознает.

– Ты мне не доверяла, признайся, – начинает она. – Это из-за слов Эрин? Потому что я не заучка? Ты думала, я не знаю, что делать? С одной стороны, я все понимаю, но меня злит, что ты себя так ведешь, – упрекает она подругу. – Я всегда доверяю каждому твоему слову. Ну, только кроме того, что мне надо есть овощи, но…

– Хана, дело не в этом.

– Они зеленые, Ирис! Зеленые! И похожи на сопли и всякую гниль! Ты разбираешься в цветах, но не можешь поверить, что зеленый может быть таким…

«Хана, послушай меня», – мысленно уговаривает ее Ирис. «Мне очень жаль».

– Да не хочу я, чтобы ты передо мной извинялась! – вырывается у Ханы. – Расскажи, почему ты злишься на меня, что я сделала?

– Я не злюсь.

– Но что тогда… – Хана бросает быстрый взгляд на Габриэля, прежде чем добавить, – …произошло в парке?

Ее друг откашливается в нескольких шагах от девочек.

– Э-э-э, девчонки… вы хотите, чтобы я ушел?

Ирис отвечает:

– Извини, но нам надо поговорить о чем-то очень важном.

Но Хана выкрикивает громкое: «Нет!»

Как бы она ни сожалела об этом, она прекрасно понимает: нельзя говорить об их силах при Габриэле. Даже потрясающие актерские способности не смогли бы обратить в шутку разговор о том, как «моя лучшая подруга толкнула меня прямо на рог единорога».

Она собирается все исправить и сказать Габриэлю, чтобы тот шел вперед к кинотеатру и что они его сейчас догонят, но не успевает. Ирис переводит пристальный взгляд с Ханы на Габриэля и наоборот. Очень быстро. В ее глазах уже нет и следа сожаления. Лицо Ирис приобрело странное выражение: как будто она ощутила нечто настолько болезненное, что в это трудно поверить. Такое же лицо было у нее за секунду до того, как толкнуть Хану на единорога.

– Ты хочешь остаться одна и рассказать ему все, да?

– Ирис, что ты говоришь? – Хана пытается заставить подругу уловить ее мысль и так сильно напрягает челюсть, что чувствует боль в зубах. Однако, непохоже, чтобы Ирис ее слышала.

– Что здесь происходит? – бормочет Габриэль. – Ирис?

«Он не должен ничего заподозрить!» – голос подруги раздается в голове Ханы, глубокий и низкий, как у злой королевы из Диснея. «Я позабочусь о том, чтобы он все забыл».

– Ирис… – шепчет Габриэль, делая шаг вперед. – Ты в порядке?

Парень обеспокоенно протягивает к ней руку. У Ирис такое лицо, что Хане кажется, будто она вот-вот ударит Габриэля. Но нет. Пальцы подруги, как капкан, обвиваются вокруг запястья и крепко сжимают его. Как только Ирис и Габриэль прикасаются друг к другу, оба начинают кричать. А затем падают на колени. Хана приседает на корточки, стараясь разделить их, но это бесполезно. И Ирис, и Габриэль держатся за головы. Габриэль корчится на асфальте, запуская пальцы в волосы.

– Что здесь происходит? – заикается он. – Зачем ты мне это говоришь?

Хана приближается к Ирис, которая оперлась спиной на стену здания. Ее глаза закрыты, веки сморщены, и она так сильно выкручивает кисти рук, что оставляет на коже розовые следы.

– Ирис, остановись, пожалуйста! – кричит Хана. Она хватает ее за запястья, чтобы та не поранилась. – Отпусти его!

Подруга, кажется, ничего не слышит. С ее сомкнутых губ срывается бессмысленное бормотание – по крайней мере, бессмысленное для Ханы, которая едва его распознает из-за стонов Габриэля.

– Пусть она остановится! – парень смотрит на Ирис в ужасе, закрывая уши руками. – Почему она не замолчит? Пожалуйста, оставь меня в покое…

Хана не знает, кому бросаться на помощь. Она тянется к Габриэлю и сжимает его руку, давая ему понять: она рядом. А вот Ирис… Хана продолжает с ней говорить, просит остановиться, но та не слушает. Или даже не слышит. Хана трясет подругу свободной рукой, пытаясь вывести из транса.

«Нора», – вспоминает Хана. Нора успокоила Ирис, когда той стало плохо в школьном туалете во время погрома с зеркалами. Что она ей сказала?

– Ирис, ты помнишь свою комнату? Этот… э-э… потолок… – Габриэль перестает стонать. Хана еще раз сжимает руку Ирис, продолжая. – Однажды ты рассказала мне, что нарисовала это звездное небо вместе со своим отцом. Это небо с множеством синих и желтых спиралей и… м-м-м… а еще у тебя дома много скомканных бумажек, и одежды, и всякой странной, но крутой ерунды, которую ты сама мастеришь…