Семь лепестков - Кузнецов Сергей Юрьевич. Страница 6

Горский часто думал, что во всем есть свои плюсы: после того, как в октябре прошлого года, он оказался прикован к инвалидному креслу, у него появилось куда больше времени для размышлений, медитаций и самосовершенствования. Когда американский благотворительный фонд оплатил покупку необходимого инвалидного оборудования, Горский почувствовал себя почти независимым от окружающего мира. Часами он сидел в своей квартире, слушая музыку и читая книги. Раз в сутки приходила женщина — приготовить еду, да еще вечером регулярно заходили гости.

Он опустил глаза. Вот уже полсотни страниц Гроф объяснял про голографический характер истины, которая может быть познана в каждом своем отдельном проявлении. Мысль эта была безусловно верной, но в то же время слишком очевидной для Горского. С тоской он посмотрел в окно: книги все меньше занимали его последнее время, а музыка — все больше.

Выбор музыки, которую слушал Горский, казался странным даже многим его друзьям. Как можно слушать хаус в инвалидном кресле? Как можно любить техно, оставаясь неподвижным? Но Горский, полюбивший этот саунд еще с Гагарин-Пати, считал, что танцевать надо головой, и просил приносить ему все новинки. Неподвижный танец стал для него чем-то вроде хлопка одной ладони. Впрочем, когда он уставал от подобных дзенских упражнений, он просил поставить ему амбиент, который он любил еще с тех времен, когда еще и слова-то такого не было, а был только Брайан Ино. С каким удовольствием он заменил бы сейчас тех же Future Sound of London на Питера Намлука или на второй том Aphex Twin, недавно принесенный Никитой. Может быть, все-таки попробовать сделать это самому?

Горский вздохнул — и в этот момент на стене запищал домофон, разрешив все его сомнения. Чудесное устройство, тоже поставленное на американские деньги, позволяло Горскому открывать дверь квартиры, не выходя в прихожую — одним нажатием клавиши. Точно так же, как в богатых домах открывали дверь подъезда.

— Кто там? — спросил он.

— Это Алена, — раздался искаженный голос.

— Заходи, — сказал Горский и нажал кнопку, установленную на высоте подлокотника. Несмотря на импортные лекарства, состояние Горского ухудшалось, и он все чаще думал, что если не сделать операцию, то через год его ждет полная неподвижность. Он даже знал, где и какую операцию нужно сделать — но денег не было ни на саму операцию, ни даже на то, чтобы добраться туда, кудане ходят поезда.

Алена повесила плащ на вешалку и вошла в комнату. Она кинула сумку на диван и спросила:

— Есть хочешь?

— Пока нет, — ответил Горский.

— Я тогда чай поставлю, — сказала Алена и пошла на кухню.

— Курить будешь? — спросила она, вернувшись через минуту.

— Да, — кивнул Горский, — только поставь сначала музыку…

Алена подошла к стойке CD:

— Давай Adventures Beyond The Ultraworld? Под нее хорошо идет.

— Давай, — неохотно согласился Горский. В принципе он не имел ничего против, хотя идея уже второй год курить под один и тот же диск казалась ему идиотской. Но, что поделать, таковы были минусы совместного курения травы. Иногда он предпочел бы обойтись без подобнойсинхронизации.

Пока Алена трудилась над положенным на низкий столик листком бумажки, превращая беломорину и сигарету L&M в пригодный к употреблению косяк, вскипел чайник. Заслышав с кухни свистящий звук, Алена отложила недобитую гильзу и через несколько минут вернулась с подносом. Поставив его на пол, она продолжила прерванное занятие.

— Как тебе работа? — спросил ее Горский.

— Мне нравится, — сказала Алена, — у нас работают чудесные люди, очень душевные.

Трудилась она в каком-то совместном торговом предприятии. Должность ее называлась секретарь-референт, но в глубине души Горский подозревал, что это был красивый термин, позволявший получить за одну зарплату секретаршу и переводчицу одновременно. Чем больше он узнавал про ее работу, тем больше он сомневался, что в такой конторе могут быть не то что чудесные, а просто приличные люди. Тем не менее, он вежливо слушал аленин щебет о ежедневных разговорах в курилке и совместных посещениях «Рози О'Грэдис» по пятницам, пытаясь понять, что заставляет эту вроде абсолютно нормальную девушку вот уже год каждый день ходить на работу, переводить никому не нужные факсы и разливать по чашечкам кофе. Он не совсем понимал, сколько денег ей за это платят (двести долларов? триста?), но в любом случае это было явно мало, чтобы променять свою свободу на совместную жизнь с десятком незнакомых и социально чуждых людей.

Алена закрутила кончик и облизала папиросу, чтобы бумага не выгорела раньше времени.

— У меня всю последнюю неделю чудесный роман по факсу, — сказала она, доставая из сумочки зажигалку. — Совершенно замечательный американец из Бостона.

Она закурила и, втянув дым, передала косяк Горскому. С трудом удерживая его в пальцах, он сделал одну затяжку. Его сразу вставило и, закрыв глаза, он сказал:

— Мощная трава.

— Это васина, — ответила Алена, затягиваясь. После паузы она добавила: — ему кто-то принес целый рюкзак, так что он теперь всех раскуривает направо и налево.

Вася, известный всей Москве как Вася-Селезень или — иногда — Вася-Растаман, был аленин брат. В отличие от Алены, уже год снимавшей квартиру где-то в Выхино, он жил с родителями, нигде толком не работал, слушал Боба Марли с Питером Тошем и, разумеется, постоянно курил.

— А ты куришь на работе? — спросил Горский, делая еще одну затяжку.

— Нет. Я попробовала один раз в обед покурить, так потом застремалась, что с работы попрут.

Она подвинула свой стул поближе к Горскому, чтобы не слишком тянуться за косяком, откинулась на спинку и начала рассказывать.

— Я тогда только начала и дико напрягалась. Димка мне тогда сказал: ты, типа, дунь в обед, сразу станет легче. Ну, он принес травы, я набила дома косяк, положила в пачку к сигаретам, а когда обедала — зашла в скверик, быстренько пыхнула и вернулась. Причем мне показалось, что меня совсем не вставило… просто ни капельки… только идти до офиса было дольше, чем обычно.

Горский кивнул — мол, знамо дело, совсем не вставило, как же, как же — и тут же закашлялся. Алена протянула ему пятку и он слабо качнул головой — добивай сама, мне хватит. Она сделала последнюю затяжку, растерла окурок в пепельнице и продолжила:

— Ну, я вернулась, а Виталик говорит, что пришел факс и надо его срочно перевести. Я сажусь и тут вижу, что факс-то — на итальянском, а я его не знаю. Ну, я хочу уже Виталику об этом сказать, как понимаю, что села на измену. Факс наверняка на английском, просто я обкурилась и ничего не соображаю. Я дико перепугалась. Думаю, ну все, сейчас меня попрут отсюда в два счета. Думаю, надо потянуть время, чтобы трава выветрилась, — Алена довольно улыбнулась, — хорошая идея, да? Трава же никогда не выветривается, правда?

— Ну да, она… это самое… вымывается. Примерно за 3-4 дня. Период полувыведения у тетрагидроканнабиола такой, — внезапно Горский сообразил, что совершенно неясно, к чему он это сказал. — Но обычно часа за два все проходит. Или за четыре.

— Или за шесть.

Их разобрал смех, и минуту они смеялись, гладя друг на друга. Стоило одному перестать, второй тут же затихал — но только для того, чтобы через несколько секунд снова взорваться приступом беспричинного веселья.

— На ха-ха пробило, — сказал Горский.

— Не, — сказала Алена, — я на измену села. Просто дико села. И тут открывается дверь и появляется человек… ну, как тебе его описать? Собственно, он выглядел как Будда.

— А как выглядит Будда? — заинтересовался Горский

— Не знаю, — задумалась Алена, — ну, в зависимости от перерождения, наверное. По-разному.

— А на этот раз?

— Ну, на этот раз он выглядел обычно. Невысокий, в очень дорогом пиджаке, в золотых очках, кажется… короче, он входит в приемную, а я стою с чашкой кофе посредине… как столб. Я кофе хотела попить, чтобы в себя прийти, — пояснила она. — И он как посмотрел на меня, я сразу поняла: вот человек, который меня понимает. Который меня, так сказать, спасет. Потому что было сразу видно: он во все врубается.