Полёт совиного пёрышка (СИ) - Предгорная Арина. Страница 47

– Потому что Дасс довольно близко, а ты и так навёл шороху на всю округу.

– Я? – вежливо удивился Рене.

– О дрессированной птице-воровке всё ещё говорят, и ты бы слышал, какими невероятными подробностями обросли слухи! То ли дрессированного, то ли магически зачарованного филина видели в нескольких населённых пунктах, а ещё ястреба, и кошельки он срезал с помощью острых как ножи перьев, которые подобно ножам и метал прямо с воздуха!

В первое мгновение Рене мигнул с искренним недоумением, а потом заливисто расхохотался.

– Тихо! Рене, тихо! – шикнула я.

Сыч ответил новым взрывом хохота.

Опасаясь, что шум может привлечь слуг, я потянулась и закрыла ему рот ладонью.

– Тише, ненормальный! Стены, конечно, толстые, но прислуга, когда не надо, обладает слишком острым слухом и чрезмерным любопытством.

Так же резко смех оборвался. Вельвинд быстро накрыл мою руку своей и поцеловал ладонь, которую я не успела отнять от его лица. Я вздрогнула от щекотного и…да, приятного прикосновения, дёрнулась, но Рене удержал, перевернул ладонь и прижался губами к тыльной стороне запястья, свободного от брачной татуировки.

Верген никогда так не делал.

Я вытащила ладонь из цепких полуптичьих коготков, ругая себя на все лады. Дура, сама дала повод, сама создала щекотливую ситуацию! Рене потянулся следом, мягко заправил мне за ухо непослушную прядь. Янтарные глаза жгли не хуже огня.

– Лиро…

Я вскочила, отошла к окну, поправила на шее идеально прилегающий высокий воротничок. Птиц не так уж и напорист и не прав в своём тактичном стремлении прояснить ситуацию. Это я закрывала глаза, делала вид, что ничего не вижу, в надежде, что он остынет. Рене смотрел на меня из-под полуприкрытых век, откинувшись на спинку кресла.

– Лирэн, думаю, нам надо поговорить, – тяжело вздохнула я.

Глава 15.2

Воздух между нами загустел, а меня, как часто случалось в минуты сильного волнения, начало мелко потряхивать, от плеч к запястьям пополз холод, вызывая острое желание завернуться в тёплую шаль. Смотрела я в острый вельвиндов подбородок, не смея поднять взгляд выше.

– Давай поговорим, – кивнул Рене. Акцент в его голосе проступил ярче. – Например, о том, почему ты упорно не замечаешь моё отношение к тебе. Убегаешь, переводишь тему.

– Я не убегаю…

И прикусила язык: ровно минуту назад я сидела в уютных объятиях кресла, а не подпирала стену возле окна. Потёрла запястье, там, где под брачным узором зудела и чесалась кожа. Светлые линии проступали под пальцами и снова размывались. Я не убегала, я только не хотела делать ему больно. И ещё хотела, чтобы всё оставалось как прежде.

Тишина повисла набухшим от дождя плащом; Рене не торопил, а я никак не могла подобрать слова. Не было ни лёгких, ни правильных. Факты, правда, были, самый весомый, по имени Верген, я и напомнила. Рене в ответ презрительно фыркнул и не без доли цинизма просветил, что им, мужчинам, наличие законного супруга ничуть не мешает любить женщину, мечтать, желать и добиваться. Напомнил, в свою очередь, что от мужа я собиралась сбежать. Интересный у нас разворачивался разговор, тяжестью свинцовых туч давил на плечи, даже темнее будто бы сделалось в помещении. Будничным тоном птиц заявил, что без колебаний сделает меня вдовой, чтобы никаких досадных помех в виде дэйна Уинблейра не стояло между нами, чтобы я стала по-настоящему свободной. Я воздухом подавилась от его рассуждений и поспешно потребовала клятву не приближаться к Вергену.

– Этот подлец тебе всё-таки дорог? – удивился Рене, нехорошо прищурившись.

Какое жёсткое у него стало лицо. Не скованного тёмным колдовством пленника, а того, прежнего, незнакомого мне, быстрого и сильного, уверенно владевшего оружием, кому бескрайнее небо ­– дом. А только ли животных альнардец убивал..? И почему-то ни крупинки сомнения не возникло, что и такой, не в полную силу живущий, он сумел бы привести в исполнение свою угрозу.

– Дело не в том, что Верген подлец, а в том, что я не смогла бы быть с убийцей.

– Я предлагал тебе другой вариант, мирный и биез…беес…бескровный, – легко отказался от убийственных идей Рене.

…Судя по порывам ветра за окном и в одночасье упавшей на Бейгорлаун темноте, на нас шла гроза. Я молча проверила, крепко ли закрыла ставни. Могла бы снова напомнить, что положение Рене ненадёжно, неясно, что у него осталось после восьми, девяти почти, лет отсутствия дома, есть ли у него этот самый дом и поддержка семьи, но только крепче сжала зубы, не желая уязвлять его сильнее, чем есть. Повернулась на звук жалобно скрипнувшего кресла: вельвинд намертво вцепился в подлокотники, до побелевших костяшек.

Как всё непросто-то. И пить хотелось ужасно.

– Не надо никаких вариантов, лирэн, – мягко, как сумела, заговорила я. – Ты стал мне родным, но…наверное, не так, как хотел бы. Ты моя единственная компания и отдушина в этом унылом месте, ты…

– В сочетании с твоим нарочито ласковым тоном и твоим лицом это звучит как оскорбление, – нервно усмехнулся Рене.

Потёр шею под свободным воротом рубахи, словно мягкая ткань стала натирать.

– Нет! Нисколько! Но…ты мне как брат. Близкий друг, которому я могу доверить самую страшную тайну и знаю, что…

– Замолчи.

У меня заныло сердце. Подлокотники скрипнули ещё жалобнее, и тут только я заметила, что полуптичьи загнутые когти частично вошли в обивку и вспороли её. Я опустила голову, продолжая жаться в угол между стеной и окном, за которым быстро собирались чёрные, разбухшие от воды тучи. И ведь при всей искренности – невольно лгала ему. Не всем я могла бы поделиться, есть в недолгой моей жизни только моё, очень личное, во что не хотела бы посвящать даже родного брата. Но всё-таки – многим, и доверяла, несмотря на недоговорки и тайны, как себе.

– Я не могу, Рене, – беспомощно развела руками я. – Я не слепая, и ты… прости меня, я не могу ответить тебе так, как ты ждёшь.

– Понятно, – бесцветно отозвался Рене. Выдернул матово поблёскивающие ногти-когти из обивки, оставив тонкие порезы в ткани. – Я никогда не стану тебе братом, лиро. Ни братом, ни другом. Но пока я связан с этой дурацкой птицей – не буду досаждать. Как-нибудь справлюсь.

– Прости меня, – кое-как выговорила я, не поворачиваясь к сычу лицом.

Рене ничего не ответил; краем глаза я увидела, как он вынул себя из кресла, приблизился ко второму окну, оценил налетевшую непогоду. Бесновался за высокими стенами ветер; я плотно задёрнула портьеры и с помощью заклинания, охотно прыгнувшего на кончики пальцев, зажгла светильники. По ту сторону замковых стен дождь упал стеной, ветер с силой бился в окна, а по эту сторону вынужденные делить одну комнату мы до самого оборота сыча больше не проронили ни слова. Рене отошёл в не освещённый угол за ширму и принялся за очередное самоистязание, а я мучительно подбирала слова, способные растопить обиду, но всё, что лезло в голову, только ещё сильнее запутало бы всё.

Гроза ещё бесновалась, расчерчивала тёмное небо росчерками молний, когда из-за створок ширмы выпорхнул сычик и, обогнув моё кресло, взлетел на самую высокую жёрдочку. Одежды в углу не оказалось, но это, столь приятное и радостное маленькое достижение, подтверждающее, что чары работали, оставило меня равнодушной.

Он не притронулся к горсточке любимых сухофруктов и вёл себя так тихо, что, если бы не наглухо запертые окна и бушующая снаружи стихия, я решила бы, что Рене улетел. Но из комнат он настойчиво, сердито чуточку, попросился ранним утром, когда самый сладкий сон. Ливень закончился в середине ночи, сверкало и громыхало страшно, Мейда прибежала в ночи простоволосая, белая вся и, смущаясь и заикаясь, попросилась переночевать у меня, хоть в уголочке. Я выдохнула с облегчением: еду со стола успела убрать, полотенца, которыми пользовался Рене, аккуратно сложила на полочку в стопку похожих полотенец, а больше ничего не выдавало в спальне присутствия второго человека. Мейда прикорнула на диванчике, завернувшись в выданное покрывало, и только зашевелилась, не просыпаясь, когда я открыла окошко и выпустила сычика на волю.