Я тебя не отпущу (СИ) - Коваленко Мария Сергеевна. Страница 16

Глава 22

Я подозревала, что с Климом будет непросто, однако реальность оказывается в разы жестче.

После своих слов о выборе он дает мне пять минут на то, чтобы прийти в себя. Дарит дочке огромного розового единорога. Словно все еще не верит в такую реальность, осторожно трогает ее волосы. Но как только Катя с Никой уходят гулять в парк, начинается совершенно другое шоу.

За несколько минут на меня обрушивается целый водопад из «надо», «должна» и «срочно». Это смешно — Клим повторяет слова Германа.

— Вам с Никой нужно уехать отсюда. Желательно поскорее.

— Вообще-то это моя квартира! Ника прожила здесь два года. У нее рядом любимый парк, подруги по песочнице и детский бассейн.

— Здесь небезопасно, — равнодушно выдает Хаванский.

— Ты шутишь?

Это какой-то день сурка. Снова, на этот раз уже другому мужчине, моя квартира кажется небезопасной. Будто мы живем не в элитном закрытом комплексе, а в грязной хрущевке на окраине города.

— Я найду вам другой дом. Там будет отличная охрана.

— «Всем хватит места, и никто не побеспокоит», — по памяти цитирую я Германа.

— Твой любовник предлагал? — догадывается Клим.

— Герман не любовник. Скажи своим сыщикам, что они хреново работают! — Начинает потряхивать.

— Значит, не любовник. Больше?

Еще секунду назад Хаванский равнодушно расхаживал по гостиной, а сейчас вминает меня горячим торсом в стену и ставит руки по обе стороны от плеч. Получается ловушка из большого, сильного тела.

Раньше я бы уже тянулась к губам и шалела от близости, а теперь — нервная система сбоит. Одна часть меня откликается, требует большего — прижаться, обнять, почувствовать каждую литую мышцу. Другая... она как под заморозкой.

Словно что-то чужеродное, ощущаю, как опускаются вниз мои потяжелевшие руки. Слышу сумасшедший стук сердца. Загибаюсь от желания сдвинуть спиной кирпичную стену... любой ценой выбраться из пугающего капкана.

— Угадал. — Переборов страх, я задираю голову и смотрю в глаза Климу. — Больше чем любовник.

— Так что ж ты его не послушалась? Плохо уговаривал?

Хаванский кладет правую руку на мою шею и легонько сжимает.

— Предпочитаю сама решать, что и как мне лучше.

Подняв онемевшие ладони, упираюсь ими в каменную мужскую грудь.

— Ты так и не научилась врать.

Вместо того чтобы сдавить горло еще сильнее, Клим начинает гладить шею. Ведет большим пальцем вдоль вены, очерчивает подбородок. На обратном пути скользит по губам.

Делает это неспешно. Без намека на ласку мажет пальцем по нежным половинкам, будто пытается что-то понять... считать по искусанной коже, сколько мужчин прикасалось к моим губам за два года.

— Ошибаешься. — Чтобы скрыть хрипоту, говорю тихо. — Я стала мастером лжи. Настоящим асом! Но сейчас говорю тебе правду.

— Тогда, может, ответишь честно... У меня всего два вопроса.

Голубые глаза сужаются в хищный прищур.

— Два... — Я в замешательстве.

Мозг тут же начинает генерировать возможные варианты: «Любишь ли ты Нику?», «Почему предала меня?», «Благодаря кому с меня так быстро сняли обвинения?». И еще с десяток других.

За много месяцев порознь я уже столько раз представляла этот разговор, так часто фантазировала, как Клим спрашивает о прошлом, что сейчас теряюсь в догадках. Не знаю, с чего именно он решит начать и что для него главное.

— Да. Всего два. Я выяснил, что Ева солгала мне. Исаев бесплоден. Он уже много лет в курсе, что не сможет стать отцом. Не представляю, на что рассчитывала его жена, изображая верную будущую мать. Только полная дура могла надеяться, что сможет обмануть такого человека, как Исаев. Но сейчас меня волнует не он и не их семья.

— Тогда... — Во рту пересыхает. Чтобы случайно не выдать себя какой-нибудь мелочью, вроде облизывания губ, приходится контролировать каждый жест. — Спрашивай.

— Почему Ева пришла именно к тебе? — Клим нависает надо мной. — Зачем ты забрала Нику?

Он не улыбается, не шутит, вопросы звучат четко. А мне так хочется рассмеяться, что в груди становится больно.

Этот стратег... этот хваткий делец, способный перевернуть землю и договориться с самыми высокими чинами, не понял главного. Того, что лежало на поверхности еще тогда. Одно простое чувство — любовь. Любовь матери к ребенку и любовь женщины к каждой частице своего мужчины... даже к его малышу от другой.

— Она хотела Нике лучшей судьбы.

Нет смысла повторять слова Евы. Ее «вы полюбите мою малышку... всем сердцем, как и ее отца» сейчас может прозвучать как издевка. Клим ни за что не поверит. А видеть, как он смеется в лицо... С меня вполне достаточно клейма трусливой предательницы.

— Допустим. А ты? Тебе это зачем?

Ладони Клима сжимаются в кулаки. Он словно сдерживается, борется с чем-то внутри себя. Такой большой, уверенный, сильный. И одновременно слабый.

— Считай, что я просто хотела ребенка.

Отворачиваюсь. Никакой силы воли не хватает, чтобы выдержать эту пытку.

— Своего с мужем не нажила, так сгодился и мой?

Вопрос — как плевок. Он обжигает ядовитой горечью, пробивает насквозь. Заставляет замахнуться и со всей силы ударить Хаванского по лицу.

— Даже говорить так не смей! — рычу я раненым зверем.

От гнева ничего не страшно. Ни что ударит в ответ, ни что попробует отомстить. Ярость глушит любые здравые мысли.

— А что мне думать?

Клим проводит ладонью по щеке. Медленно, будто стирая боль. С виду спокойный, но с кострищем в глазах.

— Что хочешь!

Замахиваюсь второй раз, однако Хаванский оказывается быстрее. Он ловким движением припечатывает мою руку к стене, а затем с глухим рыком врезается своими губами в рот.

Глава 23

Клим

После невеселого детдомовского детства я считал, что утратил право на слабости. Много лет их и не было.

Я вкалывал, растил сестру Алису, расплачивался с дядькой за его помощь... жил. Пока однажды в моей постели не оказалась одна мелкая зараза. Ни хрена не опытная, перепуганная, как попавший на живодерню породистый котенок, и дико сладкая.

С ней впервые было настолько хорошо, что не хотелось отпускать. Ради новой встречи с этой бабочкой я перетряс все бордели, все службы эскорта и чуть не подвесил за яйца парочку сутенеров.

Нехилый размах для человека, который использовал женщин лишь по прямому назначению, и чаще всего одноразово. «Крыша поехала», — смеялся надо мной Ярослав. «Зацепила босса баба», — шептались за спиной подчиненные. Но я продолжал искать.

Поначалу это было как ленивое хобби: «А вдруг встречу!» Потом как клин: «Какого черта ее нигде нет?» После как наваждение: «Не может быть такого, чтобы я не нашел».

Паранойя порой выдавала совершенно бредовые теории. Казалось, что ту бабочку специально подослали и прокурор проиграл ее умышленно. Я все ждал подвоха, прикидывал, какую информацию она могла украсть, какие фотографии сделать...

Только когда в очередной раз столкнулся с прокурором, смог выяснить правду.

Не шлюха.

Не бабочка.

Не скучающая идиотка, захотевшая острых ощущений.

Жертва. Моя, прокурора, брата.

Все пазлы сложились в одну картинку. Я врубился, почему девушка не взяла деньги. Понял, что означал тот обиженный взгляд, когда я намекал на новые потрахушки и обещал щедрые чаевые.

Черное стало белым. Белое... его не осталось.

Кулаки чесались — так хотелось отмудохать гондона братца, отправившего родную сестру раздвигать ноги перед старым козлом. Глаза застилало красной пеленой, стоило представить на месте девчонки Алису.

Со временем я перестал задумываться, какого хрена все еще продолжаю поиски. Желание качественно потрахаться, теперь уже без геморроя с девственностью, перешло во что-то другое. Мне нужно было хотя бы увидеть ту девчонку. Сказать дурацкое «прости» и убедиться, что рядом больше нет никакого мудацкого родственничка.