Крымское зарево - Тамоников Александр. Страница 5

Майор Тарасов снова нахмурился, на лице проступили жесткие складки:

– Ни техника, ни боеприпасы не помогут Гитлеру удержать позиции. Мы наступаем, Красную армию не удержать, оттого генералы вермахта отчаянно пытаются заполучить секретные сведения о нашей тактике действий. На все готовы ради секретной информации! Сейчас разведка уже не то что в начале войны: через нейтралку перешел, пленного назад привел – и герой. Так-то, капитан! Сейчас нашему государству и армии другие методы и другие разведчики нужны. Такие как ты – опытные, с чутьем, чтобы людей чувствовали и вычисляли предателей. Именно этим и будет заниматься СМЕРШ. Так что, капитан, считай, получил счастливый билет. Подготовишь себе замену и будешь служить в другом подразделении. В тепле, в сытости, при звании. Хватит уже по окопам на передовой вшей давить, бегать по лесам, не мальчик ведь. Голова у тебя наполовину седая, руки трясутся после контузии, ранен несколько раз. Какой из тебя теперь разведчик – комиссуют подчистую в инвалиды: ни стрелять, да что там стрелять, ложку ты держать не можешь ровно. – Майор сурово глянул в глаза Глебу. – Я-то знаю, дело твое читал. Голова у тебя золотая! Немецкий знаешь, опыта много – готовый контрразведчик. Будешь служить, пользуясь уважением, а не мыкаться по частям ненужным бездельником. Я у твоего врача спросил про твою болезнь. Лечение долгое, хирург ничего не обещает, может, и останешься навсегда с трясучкой этой. Так что ты носом не крути. Разведка на фронте теперь не по тебе, зато ждет хорошая должность.

Выкуренная до последних крошек самокрутка рассыпалась в черные точки прямо в руках, но у Тарасова на лице не дрогнул ни один мускул, хотя искры жгли пальцы. Майор НКВД только хмыкнул, довольный, что капитан Шубин не возражает в ответ.

Глеб же был ошарашен новой информацией, тем, что, оказывается, за его головой идет настоящая охота. И от слов особиста, что из разведки его почти списали, считают почти инвалидом, внутри поднялся яростный протест. Хотя он понимал, что его биографию проверили вдоль и поперек, перед тем как предложить службу в новом подразделении разведки, и все равно от того, что в его болезнях и ранениях копаются, от едких слов Тарасова об инвалидности внутри все перевернулось. Он едва сдержался, чтобы не нагрубить в ответ.

Лишь через несколько минут капитан смог, наконец, говорить. Руки он спрятал в карманы, так сильно они тряслись из-за пережитого волнения:

– А что будет, если… не получится? Если я откажусь или не смогу?

Лицо майора потемнело, он скрестил руки на груди.

– Каждый из вас дал подписку о неразглашении. Никто не знает о разведшколе, поэтому лагерь у вас будет в лесу, а не на базе гарнизона. За нарушение государственной тайны – трибунал по законам военного времени. Или расстрел, или штрафная рота для тех, кто хочет смыть позор кровью. После этого позора ни в разведку, ни даже на кухню картошку чистить не возьмут.

– А парни… они… их тоже под трибунал? Вдруг у кого-то не получится, они ведь мальчишки. – Разведчик никак не мог поверить в слова особиста.

Тарасов был неумолим:

– Это не дети, я уже говорил, все успели повоевать, себя показать. Они молоды, но войну повидали. Их отбирали по особенным принципам – владение немецким, боевые заслуги, отсутствие семьи, здоровое тело! Это не просто бойцы, а будущая элита разведки. Тем более предатели в их рядах нам не нужны. Если не выдержат проверку, сдадутся, то обратной дороги нет. Они знали, в какое подразделение идут служить!

От таких слов Глеб совсем растерялся. Во время службы он привык действовать быстро и решительно, но это когда противостоишь врагу. В этой ситуации все гораздо сложнее, ему было не по себе от мысли, что из-за его отказа отважные бойцы окажутся не в разведке, а в штрафной роте с предателями и преступниками. Офицер НКВД ведь дал ясно понять, что если отказаться, то трибунал ждет не только его самого, а еще и этих совсем юных ребят. Ответственность ему придется нести за себя и за бойцов, за будущих разведчиков.

Майор Тарасов мгновенно оценил растерянность разведчика и вдруг миролюбиво предложил:

– Капитан, уже время обеда. Знаю, что голова сейчас кругом. Ты пообедай, приведи мысли в порядок, потом проверим, что там твои орлы соорудили в лесу.

Капитан Шубин еле нашел в себе силы, чтобы кивнуть в ответ. В голове и правда все смешалось в кучу, он никак не мог понять, как же ему действовать дальше. Майор НКВД, наоборот, был доволен их разговором: он потянул носом, чуя ароматы полевой кухни, потом кивнул, приглашая разведчика идти с ним, и направился прямо в сторону аппетитных запахов, разносившихся по деревенской улице.

У Глеба Шубина же после этого тяжелого разговора аппетит пропал напрочь: перед слишком тяжелым выбором поставили его. Вместо гарнизонной кухни, куда сейчас стекались людские потоки в преддверии обеда, разведчик отправился на окраину Дмитровки. Мысли его метались, пальцы сжимались в карманах от волнения, которое захлестывало все сильнее после осознания того, в какую сложную ситуацию он попал. Он уходил подальше от разговоров, шумихи, чтобы остаться наедине с собой и принять важное решение.

Глеб не заметил, как оказался вдруг на другом конце деревни. Здесь не было слышно голосов или других звуков обычной жизни, стояла тишина. Разведчик дошел до деревенского погоста. Со всех сторон на него смотрели почерневшие кресты и памятники.

Но и при полном безмолвии у разведчика вдруг пробежался холодок по спине, он ощутил, что рядом кто-то есть и наблюдает за ним из укрытия. «Это все нервы после контузии, видится всякое. Еще этот майор наговорил об охотниках за моей головой, откуда они тут возьмутся в тыловом расположении», – подумал Глеб и пристроился на перекошенной лавке у ограды кладбища.

Хотя чувство, что за ним наблюдают, не оставляло его. Разведчик медленно сунул руку за пазуху, расстегнул кобуру, взвел предохранитель и, выдернув табельное оружие, направил его на накренившийся забор:

– Руки вверх!

Над досками поднялись две узкие ладошки:

– Не стреляйте, товарищ капитан. Это я, Пашка Зинчук!

В щели мелькнуло тонкое белесое лицо.

Шубин опустил ТТ, и парнишка бесшумно выскользнул из-за забора. Опытный разведчик не удержался от похвалы:

– Умеешь следить, я ни одного звука не услышал, только взгляд твой почуял. – Он передернул плечами при воспоминании о неприятном ощущении между лопаток. Потом вдруг сообразил: – Ты что, с остальными не пошел? Как же обед, вы ведь голодные. Подслушивал разговор с майором?

Пашка Зинчук мягко опустился рядом с командиром. Движения у него были мягкими по-кошачьи, со стороны казалось, что он прогуливается беззаботно, а не идет. Только, как у лесного зверя, за этой легкостью скрывалась сила, резкая, собранная в одно целое. Глеб сразу почувствовал эту мощь, скрытую за грациозной небрежностью. Паренек в ответ на его вопросы равнодушно дернул плечом, будто молча соглашаясь – ну и подслушивал, ну и не пошел.

Капитан ругать его не стал: странный парень, уж нотации точно на него не действуют. Даже глазом не моргнул при общении с майором НКВД, смотрел в лицо Тарасова, прямо в темные от злости глаза. Будто и не боится белесый ефрейтор ничего во всем мире, всегда спокойный и отрешенный. Двигается бесшумно абсолютно, говорит мало, похож на лесного, осторожного зверька.

Разведчик не удержался от вопроса:

– Тебе сколько лет?

Пашка ответил мгновенно:

– Восемнадцать. Скоро будет, в ноябре.

– Так это почти через год, – поправил его капитан и задумчиво протянул: – А ефрейтора когда ты получил?

– Летом, когда партизанским отрядом командовать стал, – по-прежнему тихо отозвался парнишка.

Они замолчали, капитан вдруг спохватился – голодный ведь будущий разведчик. Он вытащил из кармана пряник, бережно завернутый в носовой платок, протянул своему молчаливому собеседнику. Тот так же без единого слова принял угощение и начал есть аккуратно, откусывая по кусочку и замирая каждый раз с закрытыми глазами.