Русская война. 1854. Книга 2 - Савинов Сергей Анатольевич. Страница 6

– Ура! – заорал ефрейтор Игнатьев.

– Ура! – заорал я вслед за ним.

– Ура!!! – заорали все остальные.

Мы кричали, но не бежали, все так же печатая шаг, освещенные отблесками затухающих пожаров. Французы споро заряжались, скоро будет еще один залп, но мы уже подошли достаточно близко. Темнота, паника, удачный залп мичмана Прокопьева – все сыграло свою роль. И, едва оказавшись на дистанции броска, штурмовики передней линии тут же закинули вперед абордажные гранаты. Стеклянные колбы разлетелись от ударов, пламя выплеснулось на укрепления, на людей, не столько убивая кого-то, сколько добавляя паники. И света! Свет у них, тень – у нас, мы словно на несколько мгновений выпали из поля зрения.

А потом вернулись. Владимирцы опять обогнали меня в последний момент, нанося первый удар. Солдаты в синих мундирах и красных штанах попытались встретить нас, и, возможно бы, у них получилось. Но им просто не хватило глубины строя. Я давил, меня давили вперед – мы просто снесли всех на своем пути. Раскидали во все стороны остатки гранат. Ракетчики посекли картечью одну крепкую группу с арабскими рожами – наверно, зуавы – собравшуюся ударить нам наперерез. Они не успели, как когда-то части Минского полка на левом фланге при Альме. А мы успели, прорвались, захватили холм с его укрытиями и пушками.

– Заряжено, но не успели повернуть и выстрелить! – крикнул мичман Алферов, первым догадавшийся проверить стволы.

– Доворачивайте! Когда синепузые полезут, будьте готовы дать залп, – я отдал приказ и повернулся в сторону моря.

Там уже должны были показаться «Карпы» Степана, но их почему-то не было. Если так пойдет и дальше, как бы нас не зажали. А французы тем временем начали собираться, окружая холм. После пристрелочного залпа из пушек они не спешили. Часть их построились на расстоянии около четырехсот метров и начали повзводно поливать свинцом наши позиции. Все мимо, как и должно быть на такой дистанции, да еще и в сумерках. Но ходить прямо уже не получалось.

– Нашли сбитый шар, – доложил мичман Алферов. – Это «рыбка» Золотова. Мичман из последнего набора. Активный, талантливый, и так глупо попался.

– А сам Золотов? – спросил я и невольно нахмурился.

– Его нигде нет. Похоже, сразу увели в сторону.

– Понятно, – я нахмурился еще больше. – Шар сжечь и всем собираться на обратной стороне позиции. Если через пять минут никто не появится, будем прорываться сами…

– Идут! В смысле летят! – заорал Прокопьев. – Только не с моря, а со стороны бухты!

Я разом все понял. Ветер успел поменяться, повторить прошлый заход уже не получалось, и пилоты вслед за атмосферным фронтом сменили линию захода на атаку.

– Пятисекундная готовность! – заорал я. – Залп! Прорываемся! Наша задача – чтобы французы даже подумать не смогли задрать головы к небу!

Солдаты мгновенно сосредоточились. Еще недавно покачивающиеся штурмовики подобрались для третьего за вечер рывка.

– Ждем! – придержал я их, пока французы не дали еще один залп. – А теперь вперед!

Снова владимирцы двинулись колонной вперед. Через несколько секунд прямо над их головами разрядились пушки, разбивая французскую линию. Не до конца, но вслед за ядрами ударили последние ракеты, а потом… Серыми тенями над освещенным лагерем пронеслись семь «Карпов». По ветру, они еще и ускорители запалили в последний момент – вышло довольно быстро.

Если бы французы ждали этого, то точно бы среагировали. А если бы среагировали, то перестреляли бы пилотов как курей. Вот только они не ждали атаки сверху, а Степан, наконец, получил возможность сделать то, о чем так давно мечтал. Последние остатки зажигательных абордажных гранат висели в специальных мешочках рядом с пилотами. И, выйдя на линию атаки, они щедро раскидали их во все стороны.

Минимум половина гранат ушла мимо. И это неудивительно, потому что мы хоть и обсуждали возможность такой атаки, но никогда не тренировались бросать что-либо, учитывая скорость полета, ветер и прочие неприятности. К счастью, оставшихся шариков оказалось достаточно, чтобы окончательно расстроить ряды французов. Мы снова почти без потерь добрались до них, а потом пробились сквозь окружение.

– Раненых не бросаем! – увидев, как солдат рядом пошатнулся, я успел подставить ему плечо, и дальше мы шагали уже вдвоем.

– Залп нужно дать, ваше благородие! – прохрипел сбивший дыхание Игнатьев.

– Отставить залп! – запретил я.

Видел я такие попытки задержать преследование на Альме. Ноль попаданий, ноль пользы. Лучше мы лишние метры пройдем и встретим врага хотя бы под прикрытием кладбища… К счастью, никого встречать не потребовалось. Вражеский командир не рискнул отдать приказ о преследовании в темноте. В нашу сторону лишь пару раз выстрелили наугад и остались тушить пожары, осматривать заклепанные пушки и разбираться с другими последствиями нашего рейда.

А мы уже спокойно дошли до нашей половины Карантинной бухты, где нас дожидался отряд Ильинского, готовясь в случае чего прикрывать.

– Помогите с ранеными, – поприветствовал я капитан-лейтенанта, а потом почувствовал, что и сам теряю сознание.

С чего бы это? Попробовал постучать себя по щекам, чтобы очнуться, но руки двигались так медленно. А потом я увидел на пальцах кровь и уже окончательно отключился.

Пришел в себя уже в палате.

– Сколько? – заметив рядом фигуру медсестры, я тут же задал самый главный вопрос. Губы были сухими и отказывались шевелиться, но меня поняли.

– Лежите, у вас порез над правой бровью. Ничего серьезного, но крови вы потеряли немало. Лежите! – повернулась ко мне Анна Алексеевна, и я заметил на столике рядом с ней тазик и мокрые грязные тряпки. Это меня протирали?

– Сколько? – повторил я.

– Сейчас два часа дня, привезли вас сегодня ночью. Вас и еще тридцать четыре солдата с матросами. Что же у вас случилось, если такие потери за раз? И это без боя… – девушка вздохнула.

– Пить, – попросил я и пропустил момент, как Анна Алексеевна оказалась рядом со мной со стаканом воды.

– Это сельтерская, – она помогла мне сделать несколько маленьких глотков. – Доктор Гейнрих ее всем рекомендует при ранениях.

– И это правильно, – согласился я. – Сельтерская – там же натрий, считай, природный регидрон, самое то, чтобы восстановить баланс электролитов. Умный у нас начальник больницы…

Анна Алексеевна тревожно положила мне ладонь на лоб, а потом я снова потерял сознание. Или уснул.

В следующий раз я проснулся уже вечером. Это стало понятно по темноте за окном, тянущемуся из него холодному ветерку и голосу Христиана Людвига Гейнриха, который спорил с кем-то в коридоре.

– Девять часов вечера. Даже вас я в такое время не буду пускать к своим больным.

– Мы просто посмотрим. Если больной спит, то не будем трогать, – я узнал голос. Это был поручик Арсеньев, адъютант Меншикова.

– Я вам говорю, он спит. Если нужно что-то передать, оставьте записку…

Дальше я слушал уже вполуха. Снова начало клонить в сон, и я благополучно проспал до следующего утра. В этот раз я пришел в себя, уже не чувствуя себя овощем. Присел, пощупал повязку на голове – тяжеленькая. Оглядевшись, я увидел, что в палате лежу не один. На других кроватях расположились офицеры Волынского полка. Кажется, они ходили в Шули, деревню к востоку от Севастополя и как раз между Балаклавой и Бахчисараем. Да, не одни мы вчера сражались, пытаясь улучшить положение города.

Постаравшись никого не разбудить, я поднялся, проверил, что голова не кружится, и, подхватив лежащую рядом с кроватью одежду, отправился к комнате, которую занимал доктор Гейнрих. К счастью, Христиан Людвиг оказался на месте. Он немного недовольно отругал меня за самоуправство, потом все же осмотрел рану и дал добро на неспешные прогулки по городу. С обязательным условием заходить к нему каждый день на перевязку.

Пришлось пообещать.

После этого доктор Гейнрих сводил меня к владимирцам и морякам сводного отряда, лежащим в отдельной палате. Раны у ребят оказались гораздо серьезнее, чем у меня, но настроение в целом было бодрое, и я оставил их с надеждой, что уже скоро каждого из них увижу в строю.