На байдарке - Квадригин Феликс. Страница 6
Информация, которую можно почерпнуть у населения, по способу добычи делится на две категории: береговую и глубинную.
Информация береговая
Школ рыболовов, как известно, существует великое множество. Одни из них учат, что самое благодатное время для ловли рыбы – раннее утро, другие отстаивают жаркий полдень, третьи – часы перед закатом, четвертые считают, что самый жор начинается глубоким вечером. Точно так же существуют различные мнения относительно погодных условий. Есть приверженцы ловли рыбы до, во время и после дождя. Многие придерживаются комфортабельной доктрины, что рыба, как и человек, не любит ненастья, а предпочитает хорошую погоду. Возникают разногласия и относительно силы и направления ветра, высоты берега, красоты ландшафта и времени года. Вот почему практически во всякое время дня и ночи (последнее, разумеется, сказано ради красного словца – см. раздел «Движение») на берегах любой реки, начиная Узловкой и кончая Голубым Нилом, можно встретить рыбаков. Опыт показывает, что даже в глухой «ненаселенке» рыбаки встречаются не реже чем один раз на четыреста погонных метров. Поскольку рыбаки, как известно, начинены всякого рода информацией, от души советуем использовать этих почтенных людей для уточнения сведений, почерпнутых из карт и схем.
Вам сегодня во что бы то ни стало надо дойти до Залещиков, чтобы пополнить отощавший продуктовый мешок хлебом и закупить кончившиеся несколько дней назад сигареты «Шипка». Ради этого вы решили даже сломать привычный регламент движения и идти днем, в самую жару, чтобы поспеть в Залещики до закрытия магазинов. Да и, кроме того, честно говоря, не мешало бы наверстать километры, потерянные в прошлые дни.
По карте до Залещиков восемь километров. Но карты, как известно, врут, и поэтому вы с надеждой спрашиваете у деда, что квалифицированно восседает на берегу за внушающей уважение батареей из семи удочек, далеко ли до Залещиков. Ответ почтенного старца наполняет ваши сердца гордостью, ибо оказывается, что до Залещиков всего два километра. Здорово же мы рванули сегодня утром! Километров двадцать за три часа прошли! Ай да мы!
Пропустив двух рыбаков, вы решаете уточнить дедовскую информацию у симпатичного молодого человека, дремлющего над одинокой донкой, и спрашиваете, действительно ли дома, виднеющиеся вон там, у поворота, – это уже Залещики. Парень меланхолически ответствует, что там, у поворота, – Гусенцы, и снова покойно засыпает. Зато теряет покой Адмирал. И осуждать его за несдержанность трудно, так как, судя по всем картам, схемам и описаниям, Гусенцы должны были остаться далеко позади еще вчера, ну, от силы сегодня утром. И вообще от Гусенцев до Залещиков – посмотрите сами – километров тридцать! Черт знает что такое! Парня будят и повторяют вопрос.
– Ей-богу, Гусенцы! – отвечает парень и делает попытку заснуть снова. Но ему это не удается, потому что вопрос повторяют в третий раз, причем с интонациями, весьма далекими от почтительных.
– Гусенцы же, Гусенцы! – с убежденностью Яна Гуса утверждает абориген.
– А ты, товарищ, сегодня с утра пораньше ничего не принял? – ехидно осведомляется капитан первой байдарки.
– А ты мне подносил? – обижается молодой человек столь решительно, что становится ясно: этот источник информации потерян.
У поворота выясняется, что это и впрямь Гусенцы. Последние робкие надежды, что парень, быть может, напутал, разгоняют две девчушки такого невинного возраста, который исключает малейшие предположения о возможном розыгрыше.
Адмирал с интонациями короля Лира осведомляется, кто добывал эту карту и что, по мнению экспедиции, следует сотворить с этим...
Сразу же за Гусенцами забрасывает спиннинг предельно интеллигентного вида гражданин.
– Это действительно Гусенцы? – обреченно спрашивает Адмирал с видом игрока в рулетку, оставившего в казино все свое состояние, включая закладную на тещин дом, и нашедшего двугривенный в карманах, в которых он шарил в поисках револьвера.
Интеллигент аккуратно скручивает на катушку леску и охотно поясняет, что на этот вопрос, собственно говоря, однозначно ответить трудно, ибо, с одной стороны, это действительно Гусенцы, но с другой стороны, это село Комбайное, в каковое его переименовали в прошлом году, дабы не происходило ненужной путаницы с Гусенцами, которые находятся выше по реке километрах в двадцати. Но сила традиции, видите ли, велика, и, хотя о вкусах трудно спорить, местным жителям новое название почему-то не очень нравится. Доцентская внешность гражданина исключает всякую возможность фамильярности, и только поэтому Адмирал не выскакивает на берег, чтобы облобызать благодетеля.
– Да, а сколько же все-таки до Залещиков?! – спохватывается кто-то, когда, радостно помахивая веслами, группа отходит от Гусенцов-Комбайного километра на два. Дальнейшие попытки почерпнуть информацию о местоположении Залещиков вкратце сводятся к следующему.
Группа мальчиков: – Не знаем дяденьки!
Три хмурых гражданина, сидящих почему-то к удочкам спиной: – Далеко!
Одинокий рыбак средних лет: – Километров десять.
Старушка, которая свирепо бьет воду мокрой простыней: – Залещики? Отродясь не слыхивала!
Дед с огромным куканом рыбы: – Не, не клюет! Совсем не клюет! Что? Лещи? Лещей здесь не бывает! Вот сома прошлый год я вот такого чуть не вытащил...
Рыбак с мотоциклом: – Километров пятнадцать.
Рыбак с велосипедом: – Километров двадцать.
Просто рыбак: – Верст (верст!) двадцать пять.
Поскольку все же надо двигаться, решают больше никого ни о чем не спрашивать. И ровно через восемь километров от того места, где начали сбор информации, на левом берегу появляются Залещики.
Информация глубинная
Один-два раза за весь поход возникает необходимость получить основательную информацию, какую у рыбака на берегу не почерпнешь. Даже вытвердивший наизусть рыбацкую энциклопедию Сабанеева любитель не сообщит вам, проходит ли через поселок Штукари поезд Новосибирск-Мытищи, и если проходит, то останавливается ли, а если останавливается, то когда и на сколько. За такого рода информацией приходится выбираться в «глубинку», то есть в село на берег.
Идти в цивилизацию, понятное дело, никому не хочется. На этот раз и Адмиралу неохота употреблять власть и поэтому жертва выбирается малоинтеллигентным способом: нехорошей азартной игрой «очко». По неумолимому закону зловредности тяжкий жребий падает на Кока, который, проявляя естественные качества своей натуры, восемь раз подряд «делает перебор».
С горя Кок отправляется «в народ», забыв переодеться, и это обстоятельство становится причиной всех его дальнейших злоключений.
Где брать информацию, Коку объясняли достаточно подробно и вразумительно: надо направить стопы в сельсовет, где должно находиться расписание поездов, следующих через Штукари. Если же расписания не окажется или выяснится, что оно устарело, попытаться из сельсовета или с почты дозвониться в Штукари и выудить у дежурного по станции все необходимые сведения.
Все это Кок твердит про себя, горестно зачерпывая пыль башмаками, разношенности которых позавидовали бы склонные к безудержной гиперболизации клоуны провинциальных цирков начала века. Что же касается платья, которое прикрывало тело Кока, то ему не позавидовал бы и хитровский нищий той же эпохи. Спортивные брюки уже в начале похода были отнюдь не первой молодости, а теперь они состоят в основном из прорех и пропалин, самая большая из которых неоспоримо свидетельствует о том, что плавки Кока ярко-рубинового цвета. Что же касается тельняшки, то она может служить лишь красноречивым конспектом меню всех дней похода, но отнюдь не одеянием.
Экзотичность внешности и острые запахи, источаемые тельняшкой, немедленно привлекают всех окрестных собак, и Кок избавляется от первой (увы, столь незначительной по сравнению с грядущими) неприятности с помощью дрына, счастливо подвернувшегося под руку. Впрочем, в смысле собак Коку больше помогает не его отвага и не суковатая палка, а толпа ребятишек, которые оттесняют отчаянно лающих друзей человека и смыкаются вокруг Кока плотным и также отнюдь не безмолвным кольцом.