Сильнее ветра - Аструм Лия. Страница 11

Игра была на честность, и я испытывала неприятное тянущее чувство от того, что придётся солгать.

– Нет, почему ты так решил?

– Просто… – он запнулся и несколько секунд задумчиво смотрел мне в глаза, словно решал, стоит ли сказать или нет. – Наверное, показалось.

Тебе не показалось!

– Ладно, – как-то нехотя принимая мой ответ, кивнул он и передал эстафету: – Теперь ты.

В голове нарисовался сразу целый список вопросов. Почему они переехали в Майами? Когда у него день рождения? Какое у него хобби? Действительно ли ему так понравились мои родители или это банальная вежливость? И ещё целая куча вопросов и мысленный поиск того, ответ на который я бы хотела услышать в первую очередь.

Но мои душевные метания прервал неожиданно раздавшийся справа оглушительный грохот. Я испуганно соскочила со стула, и уставилась в окно, в центре которого сейчас очень не кстати застрял небольшой металлический столик с террасы. Стекло пошло кривообразными трещинами и грозилось в любую секунду рассыпаться вдребезги.

Я ошарашенно захлопала глазами. Пальмы гнулись как акробаты на арене, а небо заволокли синевато-чёрные тучи, выглядящие довольно устрашающе и уже практически не оставляющие сомнений в надвигающемся урагане. Но никаких же прогнозов не передавали! Грёбаная Флорида!

Из-за страха, скручивающего тугим узлом все мои внутренности, я чуть не словила инфаркт, когда в напряжённой и без того обстановке раздалась оглушающая мелодия его телефона. Эйден с невозмутимым спокойствием на лице принял звонок, поднёс трубку к уху и, в упор смотря на меня, внимательно выслушал говорящего.

– Да, пап, я понял, – это всё, что он сказал, прежде чем скинуть вызов.

Убрав телефон в карман шорт, он молча взял меня за руку и повёл на выход из кухни. Быстрым шагом мы прошли через уже знакомый холл. После чего свернули направо и дальше куда-то вниз по узкой лестнице, пока перед нами не предстала тяжёлая металлическая дверь. Она выглядела довольно внушительной и складывалось ощущение, что её не пробьёшь даже с гранатомёта. Но Эйден легко открыл её и, не отпуская моей руки, прошёл внутрь, где нас тут же окутала сплошная темнота. Не видно было абсолютно ничего. Я только слышала странный скрежет, похожий на возню с тяжёлыми задвижками. Пуленепробиваемая дверь закрывалась на замок.

– Эмили, – раздался голос Райса где-то в паре шагов от меня. – Ты не бойся, я сейчас включу свет. Подожди немного.

Эта ободряющая фраза прозвучала как самая злая шутка, потому что в своей жизни я до красных пятен перед глазами боялась всего двух вещей: темноты и ураганов. Поэтому его «не бойся» пролетело мимо смазанным и почти неуловимым звуком, не усвоилось головным мозгом, а, следовательно, не запустило процесс выработки жизненно необходимого мне сейчас серотонина.

Кончики пальцев нервно подрагивали, и я, обхватив себя руками, глубоко вдыхала воздух с концентрированным налётом сырости, чтобы заглушить бунтующий и пытающийся вырваться наружу отчаянный крик.

Некоторое время не происходило абсолютно ничего. Я слышала лишь лёгкую поступь его шагов, шорох одежды, звук передвигаемых предметов, а затем комнату залил тусклый жёлтый свет от масляной лампы. Я прищурилась и осмотрелась.

Это был подвал. Или, точнее, бункер. Только очень обустроенный бункер. Два кожаных тёмно-коричневых дивана стояли по углам друг напротив друга. По левой стороне почти во всю стену тянулся стальной стеллаж, с аккуратно расставленными по полкам консервами, бутылками с водой, медикаментами и стопками потрёпанных журналов. На глаза попалась жёлтая надпись Playboy, и я, мгновенно смутившись, сразу же отвела взгляд.

– Присаживайся. – Эйден гостеприимно указал на один из диванов и, схватив поверх стопки тот самый неприличный журнал, сел на второй. – А предыдущие хозяева были со вкусом, – дразняще протянул он, демонстрируя мне первый разворот.

Там красовалась блондинка с длинными волосами и огромными сиськами. Её купальник даже сложно было назвать купальником: какие-то тонкие верёвки, еле прикрывающие интимные части тела. На плечи была накинута кожаная потёртая куртка, а широкая белоснежная улыбка выглядела такой же неестественной, как и её надутые шары. Какого они размера вообще? Десятого? Эйдену нравилось такое? Я сложила руки на груди, пытаясь сдержать собственную нервозность, вызванную стыдом за неимение тех самых форм, от которых большинство парней сходило с ума. Как бы странно это не звучало, я искренне боялась, что у меня никогда не будет нормального размера груди.

Не обращая внимания на отсутствие ответа с моей стороны и вызывающий взгляд из-под нахмуренных бровей, он пролистал ещё несколько страниц вперёд и, потеряв интерес, откинул журнал в сторону.

– Итак. – Лениво развалившись на диване, он посмотрел мне в глаза. – Продолжим игру?

Сверху раздался грохот, а затем оглушительный треск, и я от испуга чуть не подскочила с дивана, в последний момент с трудом сумев совладать с собственными инстинктами. Ещё подумает, что я трусиха. Хотя, что тут думать? Всё максимально прозрачно. Как стекло. Самое тонкое и натёртое до блеска.

Лицо Эйдена потеряло всю шутливость.

– Боишься?

– Немного.

Лгунья. Сама не понимала, почему, живя в одной из стран с самым большим количеством подобных явлений, я продолжала трястись, как в первый раз.

Будь сейчас на месте Эйдена Стеф, я бы утопила её в слезах. Но Эйден не Стеф, и реветь при нём я не собиралась. По его виду вообще не скажешь, что его как-то заботило то, что происходит снаружи.

– Ты когда-нибудь целовалась?

ЧТО?! Мои глаза буквально вылезли на лоб. Нет. Они покинули лицо, а затем планету.

– Что?!

– Ты когда-нибудь целовалась? – буднично повторил он, словно спрашивал сделала ли я домашку.

Я забыла про всё вокруг. Про ураган, про проблемы с родителями, про идиотский торт. После его вопроса в голове воцарилась полная тишина. Дрожь прошла, и я даже перестала моргать, смотря на наглого пацана с наглыми вопросами. Он так дерзко улыбался мне в ответ, что я вспыхнула и залилась краской до самых пяток. По ощущениям горели даже мизинцы.

Какие поцелуи? Вряд ли к поцелую можно отнести тот убогий случай, который я старалась тщательно выскрести из памяти: я, Дин, школьный шкафчик, и слюнявый чужой язык, активно пытающийся выяснить точное количество пломб у меня во рту. Он постоянно принимал моё «нет» за «да», и я уже не знала на каком из трёх языков ему сказать, чтобы он наконец понял точное значение этого простого слова.

– А разве сейчас твоя очередь?! – резко вспомнив, что так и не задала свой вопрос из-за вписавшегося в окно столика, возмутилась я.

– Подловила, – нехотя протянул он. – Но уже поздно. Придётся ответить. Потом задашь два.

– Я не буду отвечать! –  гордо задрав подбородок, опротестовала я. – Это личное.

– Ты играешь нечестно… Мили.

Я стрельнула в него убийственным взглядом. Это я нечестно?! И тут же следующая мысль: «Как он меня назвал?!».

– Что ещё за Мили?

– Эмили слишком длинно, я решил сократить.

Он совсем обнаглел.

– На одну букву?

– Но сократил же. Так, что? Целовалась?

Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Мне было мучительно сложно открыть рот и вообще издать хоть один звук. Но это всего лишь безобидная игра, и мне не хотелось обманывать его вновь.

– Нет, – с непосильным трудом выдавила я, словно признавалась в самых страшных народных грехах. Горели уже не то, что мизинцы, горела печень, селезёнка и левая почка.

Карла любила пошутить на тему, связанную с моей девственной смертью в окружении так и не познавших удовольствия монахинь. Мои одноклассницы постоянно шушукались о парнях. Кто-то встречался, кто-то просто зажимался по углам. Стеф уже целовалась с двумя мальчишками из нашей школы!

А у меня никто ни разу не вызвал желания обменяться слюной. Даже я сама находила отсутствие этого желания странным. Подруга однажды решилась спросить, нравится ли она мне… в этом плане. А услышав мой твёрдый отрицательный ответ, ещё час убеждала, что любит меня любой. Мы тогда впервые сильно поругались, потому что она отказывалась слышать и принимать тот факт, что я полностью гетеросексуальна.