Золотая дуга - Болдырев Виктор Николаевич. Страница 26

Мощность вечной мерзлоты здесь пятьсот метров, Осевой штрек проложен по древнему руслу реки на тридцатиметровой глубине.

Где-то близко стучал мотор. Мы вошли в горизонтальный туннель высотой в два человеческих роста. Четырехметровый слой золотоносной черно-серой породы, перемешанной с осколками сланца, с кусками и целыми глыбами кварца, выгребали отсюда машинами.

Шагаем по дну древнего руслового потока. Здесь речка размывала когда-то баснословно богатые коренные жилы и оставила отложения, переполненные золотом. Вовсе стороны от осевого уходят больше штреки. Они упираются в «лавы», откуда шахтеры выбирают золотоносные пески, а скреперные лебедки подают их на транспортер.

Выбирая породу, шахтеры ставят клети опор. Бревра прогибаются от страшного давления пластов. Но кровля, намертво скованная вечной мерзлотой, держится довольно прочно. Мерзлота здесь союзник шахтеров.

Повсюду в шахтах — у машин, в «лавах» — встречаем людей в брезентовых шахтерских робах. Чем-то они похожи на Зенина.

— Ну и богатыри… откуда они такие?

— Народ отборный, — улыбнулся инженер, — а в шахтах особенно. Слабые духом — не задерживаются. Остаются самые закаленные, всю накипь смывает. Работаем и на земле, и под землей в дьявольских условиях. И заработать здесь можно, если не «тянуть резину».

Эту шахту заложил Зенин со своими ребятами. Начали выгребать грунт вручную, на «пене» — железном листе на полозьях. Потом уже появились лебедки, тракторы, канатный скрепер… Работаем круглый год: и зиму, и лето. Вот и подобрались у нас люди, как говорится, «плечо в плечо, голос в голос, волос в волос», добрые молодцы!

Черная лента транспортера все несет и несет наверх бесценные сокровища. Покидаем «золотые катакомбы» с чувством глубокого восхищения мужеством простых людей.

Выбрались из шахты. Долина, залитая солнцем, гудит у наших ног. Транспортер нагромоздил длинный вал черно-серой золотоносной породы. Всю зиму он гнал эти пески наверх. У вала копошатся бульдозеры, подавая породу в бункер прибора. На эстакаде грохочет барабан, похожий на вертящийся паровой котел. Идет круглосуточная промывка. Золото древнего Кулара оседает в стальных ящиках. Долина Бургата вздыблена машинами. Машины работают и у нас под ногами, глубоко под землей.

— Золото, — тихо проговорил инженер, словно отвечая на наши мысли, — можно взять лишь мощной техникой. Даже с этими механизмами мы повышаем добычу металла ежегодно на двадцать процентов.

В поселок вернулись к обеду. Пригласили инженера пообедать в столовой прииска.

— Рано еще, — безнадежно махнул он рукой. — Поеду на дальний участок, новый полигон открываем…

В конце дня мы забрели в палаточный городок. Среди мохнатых лиственниц повсюду белеют палатки. И вдруг свежесрубленный крошечный домик. В лучах солнца смолистые бревна отливают золотом. Крыши еще нет, но аккуратно выструганные рамы и дверь уже вставлены. Бревна тщательно подогнаны, добротно проконопачены. Среди палаток домик выглядит респектабельно.

Невысокий, крепко скроенный носатый человек в кепке, клетчатой ковбойке, с лицом, выдубленным загаром, орудуя блестящим, острым как бритва топором, выстругивает стропило. Из-под густых бровей смотрят добродушные, ясные глаза. Поздоровались. Чуть грустное лицо оживилось. Лучики морщин собрались у глаз, человек улыбнулся. Такие улыбки освещают лица людей, умудренных опытом, проживших нелегкую трудовую жизнь.

Присели на бревнышко, разговорились. Строитель оказался вовсе и не плотником, а старателем-ветераном. Величали его Алексей Васильевич Дмитриев. Всю жизнь он посвятил поискам золота. Еще в бурные двадцатые годы мыл золото в старательских артелях Алдана, принимая участие во всех золотых лихорадках, потрясавших якутскую тайгу. Одним из первых, с котомкой за плечами, явился он на знаменитый Аллах-Юнь. Ему не «пофартило» — золотишко не шло и не шло. Прожился в пух и прах. Все спустил. А времена были не теперешние. Золото добывали вольными старательскими артелями. Сдаешь государству — денежки получаешь. Зарплату не платили.

Пришел к начальнику прииска, рассказывает Васильич, а тот говорит: хочешь — строй баню и людей мой, заведующим будешь. Только в помощь никого дать не могу, сам знаешь — план, и денег на строительство нету. Сам строй, сам топи, сам и деньги получай.

Нечего делать — согласился. Своими руками один баню смастерил. Сам и топил ее. Сам и деньги получал. А старателей на прииске видимо-невидимо. Валом повалили. Круглые сутки топил. К вечеру на столе — гора денег: бросали кто трешку, кто пятерку. Заработал в три месяца больше, чем самый фартовый старатель за год. Гладкий стал, и пьян, и сыт был. На весь прииск прославился. Потом совестно стало. Пошел опять к начальнику, сказал: заберут нас с тобой фининспекторы.

— Молодец, Васильич, — говорит начальник. — Ждал, что придешь. Совесть у тебя старательская.

— Подарил я баньку прииску. Талончики ввели, деньги в кассу сдавать стали. А мне тут и золотишко привалило, крепко на ноги стал. С той поры и балуюсь, — кивнул Васильич на избенку. — Вместо палатки на каждом новом месте строю… Да и баба моя избаловалась. Как на новое место переезжаем, говорит: «Приеду к тебе, как дом построишь». Ничего, хорошо живем…

Старатель замолчал, о чем-то задумавшись. Затем встрепенулся:

— Много я разных приисков за свою жизнь перевидел, а такого «дурного золота», как на Куларе, нигде не видывал.

— Алексей Васильевич, но ведь старательская добыча на Куларе запрещена. Как же вы будете обходиться?

— Осенью разрешат, — убежденно ответил старатель, — много струек, жилок, карманов останется, где машинами его не возьмешь. Вот тут-то мы и понадобимся. А пока вот — дом ставлю. Баба отписала — скоро приедет.

Долго еще слушали истории из прежней старательской жизни. Жаль, магнитофона не захватили. Тонкий юмор бьет из глубин речи Васильича, точно золотые жилки пронзают глыбу кварца.

В разведке

Путь к золоту

На прииске Кулар мы остановились в бревенчатом общежитии. Нас приютили в комнатке, где жил цвет дизель-электростанции: слесари и механики во главе с заведующим станцией и парторгом прииска Михаилом Алексеевичем Новиковым. Семьи у всех остались «на материке», жили по-холостяцки, маленькой коммуной. По очереди мыли комнатушку, вечером готовили чай и ходили на дежурство.

«На огонек» забредал сюда приискательский люд, и начинались рассказы, обмен новостями. Здесь можно было узнать все, что творится на прииске. Особенно было весело, когда старый механик, умудренный скитальческим опытом, с лысеющей головой, с красноватым носом бульбой, очень чистоплотный и прижимистый — «носуля», намывшись в самодельной душевой при электростанции, распаренный и благодушный, заваривал крепкий чай, закуривал козью ножку и принимался рассказывать свои «истории» — уморительные новеллы, выхваченные из жизни. Развязка всегда была неожиданной, как блеск клинка. Все покатывались со смеху, и только «носуля» сохранял олимпийское спокойствие.

После очередного взрыва хохота дверь распахнулась, вошел парторг и ввел новых гостей — двух юношей-. — К вам пришли… говорят, читали ваши книги, хотят познакомиться…

Один высокий, широкоплечий. Круглое, почти детское лицо, обрамлял пушок. Но весь вид юноши говорил: это окладистая борода заправского землепроходца. Держался он уверенно, с большим достоинством.

— Владимир, — пустым ломающимся басом представился, он, протягивая большую ладонь.

— Нурис, — улыбнулся его товарищ, черноволосый юноша с лицом монгольского типа.

— О-о, какое красивое имя. А что значит оно по-русски? — заинтересовалась Ксана.

— Восходящее солнце, — немного смутившись, ответил Нурис.

— Он действительно «Восходящее солнце». Взвалил на свои плечи бремя ответственности за просвещение казахского народа и спешит закончить университет, чтобы ехать на свою жаркую родину просвещать сородичей, — полушутя-полусерьезно заметил Володя.