Воскресенье - Лафазановский Эрмис. Страница 27

Ага! как так нет, а почему я очутился здесь? Почему дверь открылась именно передо мной и сразу после меня сломалась? Почему все люди вокруг так или иначе связаны друг с другом, и только я как с неба свалился?

Я начал быстро обдумывать свое прошлое, вспоминать все более или менее значительные события за последние пять-десять лет, чтобы обнаружить какое-то действие, какой-то акт, какое-то событие, которые могли бы ответить мне, почему выбрали именно меня и почему именно сейчас.

К своему удивлению, я понял, что в последние годы моя жизнь была настолько среднестатистической и такой однообразной (что противоречит моим устным эссе, утверждающим обратное), что, видимо, заговорщики решили ликвидировать меня как ненужного потребителя пищи на планете Земля. Это лишь один из возможных ответов на вопросы, которые я себе задавал, хотя их намного больше. Но со мной и на самом деле за последние годы не произошло ничего значительного, я не записался добровольцем в армию, я не сделал ничего заметного для общества, за что я получил бы общественное признание, я даже никого не убил и не ограбил! Я не мог найти ничего, ни малейшей зацепки, ради которой на меня могли бы завести досье в полиции. А, может быть, как раз в этом и причина. Не бывает такого, чтобы на гражданина не было заведено личное дело. Если не в полиции, то в банке, в системе социального страхования или здравоохранения. Поскольку у меня нет ни медицинской, ни социальной страховки, поскольку у меня нет банковских кредитов, и я не совершал никаких общественно опасных злодеяний, это значит, что, возможно, на меня нигде не заведено никакого личного дела. А человек без личного дела опасен не только для нашей страны, но и для всех стран мира. С этой точки зрения уличные нищие потенциально являются самыми опасными террористами на земном шаре. Их невозможно отследить, потому что они нигде не зарегистрированы.

Может, все дело в моих подрывных эссе? Но я передаю их грядущим поколениям исключительно в устной форме именно из страха быть пойманным. Значит, такая возможность исключена. Если только кто-нибудь из моих приятелей, с которым мы расслабленно обсуждали мировые проблемы в приятной атмосфере, не был стукачом!

Это правда, что я читаю. Да, за это меня могут привлечь. Не знаю, почему и как я читаю, но читать я люблю. У меня есть куча книг всяческих форматов, и я их читаю. Благодаря им я узнал о заговорах и покушениях в мире, о политических движениях и о великих политических и эзотерических загадках, которые все еще занимают человеческое воображение. Я не только читаю их, но и верю в их истинность. Может, кто-то где-то узнал, что я читаю такие книги и внес меня в список нежелательных лиц. Чтение всегда было опасно для общества. Особенно, если читать не то, что предлагается для массового чтения, а то, что отвергнуто, скрыто, маргинально и неизвестно. А я читаю в основном такое. Мои мысли схожи, если не совпадают полностью, с мыслями людей, которые пишут и думают на периферии цивилизаций. Как я могу быть уверен, что Марта не перестала со мной разговаривать из-за них?

Поскольку я не обнаружил никакого другого мотива, по которому меня могли бы обвинить и по причине которого мне подстроили такую ловушку, кроме чтения запрещенных книг, в которых говорится о мировых заговорах, мои мысли продолжали развиваться в этом направлении. Я все больше убеждался, что полиция, которой я уже давно подозрителен, преследует меня и следит за мной. Но она бессильна перед моей моральной и этической чистотой, бессильна перед моими христианскими жизненными принципами, бессильна из-за моего невмешательства в чужие дела. И это бессилие привело к появлению у нее огромного желания меня схватить на месте преступления. И что ей остается, кроме того, чтобы подставить меня? Игра.

И эта игра называется искушение.

Дело в этом, и ни в чем другом. Но вот только игра в искушение движется в направлении, которого никто не ожидал. Например, тайные агенты, проникшие в этот магазин, надеются, что я совершу здесь какое-то преступление, что-то украду, и тогда они с легкостью смогут меня схватить и обвинить. И хотя причины мне совершенно неведомы, поводом наверняка станет мой сенсационный арест в магазине уважаемого и высокопоставленного члена общества, так называемого господина Лазо. Но этого я никак не допущу. Даже если для этого мне придется погибнуть.

28.

Рука, опустившаяся мне на плечо, прервала мои теоретические размышления о заговоре, в который меня впутали. Веда. Спросить ее, что связывает ее с мужчиной на фотографии, или просто промолчать? Я решил пока не обнаруживать, что все знаю и что мне все известно. Я хотел дать себе еще немного времени, чтобы подумать, прежде чем делать следующие шаги. Я повернулся к ней и увидел, что она все еще не пришла в себя: изо рта у нее выходил еле заметный дым, под глазами набрякшие синяки, и она держалась за плечо Божо, как будто он был единственной опорой в ее жизни.

— Ну, что, придумал что-нибудь? — спросил Божо, который тоже появился позади меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, придумал что-то, какой-нибудь план, как нам выйти из этой ситуации, потому что у нас не так много времени. Сегодня воскресенье, и очевидно, что раз хозяин до сих пор не пришел, сегодня он уже не появится. Но завтра понедельник, и тогда все будет по-другому.

— Ну, вот я жду, когда кто-нибудь подойдет к двери, хотя прохожих очень мало, и надеюсь, что дверь снова…

— Ничего не получится, — уверенно сказала Веда и провела рукой по волосам, при этом ее браслеты и золотые серьги застучали, издавая звук металлолома.

— Почем ты знаешь?

— Знаю, — сказала она. Хотя непонятно, откуда такая уверенность. И пьяница, и нищий вполне могли бы открыть дверь.

Не исключено, говорю я, что они просто прошли вне зоны действия датчика и что еще есть вероятность, что дверь откроет кто-нибудь с улицы.

Я сказал это не потому, что был в этом убежден, а потому, что хотел посмотреть, как далеко они могут зайти со своей ложью.

— Ну, тогда остался только один способ. Давайте найдем какую-нибудь веревку или сделаем ее из подручных средств, я тогда протиснусь через окно, понятно, когда стемнеет, спущусь и попробую открыть дверь снаружи.

— А почему мы должны быть уверены, — сказал Божо, — что ты вернешься? Откуда нам знать, что ты не бросишь нас и не убежишь, оставив на произвол судьбы?

— Потому, Божо, что у меня высокие моральные принципы! Кроме того, меня так воспитали, что я всегда помогаю человеку в беде.

— Ха, — воскликнула Веда, — высокая мораль? Откуда она возьмется, когда сейчас брат брату не верит, а мы должны доверять тебе, совершенно неведомому бандиту?

— Теперь, когда ты снова назвала меня бандитом, я принял окончательное решение, что я больше пальцем не пошевелю, чтобы сбежать отсюда, а завтра утром дождусь владельца магазина и все ему детально объясню. Я даже готов написать заявление в полицию, а потом, конечно, и в суд и представить доказательства того, что я всего лишь невинная жертва.

Веда и Божо враз замолчали, как будто увидели привидение.

Очевидно, они не ожидали услышать то, что я сказал, и поэтому немного запаниковали. По каким причинам, мне по-прежнему было непонятно.

— Доказательства? Ты, приятель, видно, не слишком разбираешься в юриспруденции, но позволь сказать тебе несколько слов, которые могут разубедить тебя в твоих намерениях. Во-первых, мы оба можем очень легко дать показания против тебя, и мы так и намереваемся сделать.

— Против меня? Да что я сделал, что вы собираетесь свидетельствовать против меня? Во-первых, у вас карманы наверное полны турецкого золота, с которым вы собираетесь убежать отсюда. Напомню вам, что какое-то время, пока я обмысливал планы, как нам выйти отсюда, вы отсутствовали. Кроме того, здесь кто-то упомянул сейф. Так? Все это легко может стать аргументом против вас.

— Не радуйся раньше времени, потому что после того, как ты узнаешь истину, ты раскаешься в том, что сказал, да еще и прощения попросишь.