Пробуждение. Пятый пояс (СИ) - Игнатов Михаил. Страница 93

— Незаметно, что сделал из тебя.

— Я сопротивляюсь, Илдур, я сбросил с себя его ярмо, а ты? Ты, Илдур, ты теперь его верный слуга?

Дарагал и Красноволосый замерли друг напротив друга, подняв руки и давя друг на друга ярко-сияющими стенами силы. Знаем, проходили — сила и стихия, слитые воедино. Неплохой способ выиграть время на технику.

Сверкнуло. Но на пути смертоносных лезвий возник Седой, прикрывший Красноволосого защитой.

Через миг в него рывком вошёл кто-то из орденцев. Рявкнул, грозя клинком:

— Аранви, прекрати! Остановитесь!

— Это ты мне говоришь, Шаугат? — отбив меч, завопил Седой. — Кто здесь бушует, я или Дарагал? Раскрой глаза!

Именно это я и пытался сделать — как можно шире раскрыть глаза, пусть это и было лишь восприятие.

Дарагал сбросил печать контракта, разрушил её. Но он не мастер Указов. Я не верю, что нет остатков печати, что он стёр её бесследно. Не верю.

Не вижу? Это лишь значит, что я мало стараюсь. Когда-то я вообще не видел старых печатей, но когда мне это понадобилось во время похода к Миражному, то не только научился видеть, но даже навострился читать их условия, просто вглядываясь в них.

Да, я с тех пор стал сильней, но одновременно и разленился, стал замещать силой умение. Остатки печати должны быть. Должны!

Вокруг флага уже сражались. Ну, как сражались… Как по мне, то там только один Властелин Духа пытался сражаться в полную силу — Дарагал. Красноволосый и Седой лишь защищали флаг и самих себя. Шаугат путался под ногами Седого, уговаривая его дать объясниться брату Дарагалу. Ещё один больше мешался вообще всем, чем был на чей-то стороне. Причём чаще словами и своим телом. Двух предателей оттащили к стене, прикрыли защитой ещё два орденца.

Ничем хорошим это закончиться не могло.

Очередной удар превратил остатки пола в труху. Все теперь стояли на два локтя ниже, чем до этого, схватка переместилась на плотно утоптанную землю-фундамент здания. И только Флаги всё ещё висели там, где их установили, сейчас буквально в воздухе.

Удивительно, но я отмечал всё это лишь краем восприятия, пристально вглядываясь лишь в одно место — в пустоту над головой Морщинистого.

Я мастер Указов. Я талант. Я истинный мастер Указов с сильной душой, я должен, должен увидеть сброшенную печать.

Вот только ни дарса не видел.

Если так продолжится и дальше, то…

Вскрикнув, отлетел в сторону один из мешавшихся под ногами орденцев, разбрызгивая кровь из глубокой раны.

Ничем хорошим это не закончится.

Я стиснул зубы. До хруста.

Убить Морщинистого, похоже, другого выхода у меня не остаётся. Толкнул:

— Седой, хватит…

И замолчал, ослеплённый вдруг пришедшей в голову мыслью.

— Молодой магистр, что хватит?

Я не ответил ему, совсем другим взглядом ловя машущего мечом Морщинистого. Даже очередной удар голубых лезвий, который принял на себя и защиту Пересмешник, не помешали мне.

Указы клеймят душу. Можно сбросить клеймо, разрушить его, но нельзя стереть клеймо с души.

Вдох, второй, третий. Мне не мешал ни вихрь, раскрутившийся в зале, ни техники, сталкивающиеся друг с другом, ни яростные и возмущённые вопли вокруг.

Я глядел только на Морщинистого и, наконец, увидел.

Шесть осколков печати. Тёмных, выгоревших, разлетевшихся далеко друг от друга.

Мне понадобилось пять вдохов, чтобы свести их вместе, наполнить силой, заставить стать единым, а затем выдохнуть:

— Замерли.

Печать накрыла весь зал, просуществовала миг, уронив вниз всего по одному символу Древних на каждого в зале, но этого хватило. Мой приказ, мой Указ, впечатанный в них символ, остановили сражение в зале.

Замерли все, и замер Морщинистый.

В неудобной позе, прервав на середине удар и технику, но замер, не в силах сопротивляться.

Вдох — и печать над его головой снова треснула, а Морщинистый шевельнулся, разворачиваясь ко мне.

Я покачал головой и влил в неё силу, восстанавливая.

Через вдох она снова треснула, а Морщинистый поднял ладонь.

Я влил в печать ещё силы и ещё, и ещё, не давая Морщинистому нового мига свободы и возможности использовать технику.

— Молодой магистр, освободите меня! — взвыл Седой.

Но мне было не до него. Два цвета восстановленного Указа мало? Ты слишком силён для Указа в два цвета? Я зачерпнул силы из сгустка Виоистия, зачерпнул эссенции, окрашивая свой Указ в третий цвет. С прошлыми двумя этого хватило, а с тобой, Морщинистый? Опомнившись, добавил запрет убивать себя.

Мы замерли, глядя друг на друга. Он с ненавистью, я с насторожённостью, готовый влить в Указ ещё силы, заращивая трещину. Но Указ держался, хотя на шее Морщинистого уже вздулись жилы, отражая накал его сражения с печатью.

— Магистр Леград! — рявкнул Красноволосый. — Снимите ограничение, либо я тоже сломаю вашу печать.

Освободив немного внимания, я снял ограничение с Седого, Зеленорукого, Пересмешника и Красноволосого, торопливо прошёлся по остальным, добавляя им третий цвет и щедро расходуя эссенцию. Впрочем, с моими похождениями и тренировками там давно уже моя эссенция, а не Виостия, неясно только, почему я могу восполнять её запас сил, а ощутить её так и не могу.

Красноволосый повёл плечами, убрал меч в кольцо и кивнул:

— Благодарю, магистр.

— А мы? — изумился кто-то из всё ещё скованных орденцев.

— А вы, — вместо меня ответил Седой, — только тогда, когда мы услышим, что произошло с Дарагалом.

Я сообщил:

— Над ним Истина. Спрашивайте.

Седой и Красноволосый одновременно шагнули вперёд, переглянулись и обменялись жестами. Кивнули друг другу, и Красноволосый задал первый вопрос:

— Дарагал, верен ли ты Ордену Небесного Меча?

— Что за глупость спрашиваешь ты, уговоривший на предательство трусов, которые боялись остаться в меньшинстве? В этом зале нет ни одного верного Ордену.

Красноволосый покачал головой:

— Я вижу, как дрожат твои веки, я слышу, как тяжело ты дышишь. Мне даже не нужно подтверждения магистра, я знаю и так — ты играешь словами, но даже это даётся тебе через боль. Отвечай кратко. Кому ты служишь?

— Себе!

— Брат, ты забыл, комтур чего я и что мне иногда приходилось делать с врагами Ордена? Не заставляй меня. Кому ты передавал сведения об Ордене?

Морщинистого хватило на пять вдохов, а затем он просипел сквозь зубы:

— Вилорцам.

Седой выругался, а Красноволосый обернулся ко мне и спросил:

— Над ним же была их печать, да?

Я медленно качнул головой из стороны в сторону.

— Нет.

Красноволосый осунулся, посерел, вновь повернулся к Морщинистому:

— Брат, ты же был лучшим среди нас, сильнейшим, ты же был нашей надеждой всё это время, почему?

— Почему? — просипел с ненавистью Морщинистый. — И ты ещё спрашиваешь? Я был талантом, мне пророчили силу Повелителя Стихии в двадцать семь лет. А что я имею? Я застрял на гарховом этапе Властелина на половину столетия! Нам нет больше доступа на Дикие Земли. Я младше тебя, я талантливей тебя, но погляди на меня, погляди! Я искалечен в борьбе за Орден и чего добился? Того, что медленно умираю от старости и ран, сократив свой срок жизни и растеряв впустую потенциал Возвышения?

— Брат…

— Будь проклят Орден! — заорал, брызгая слюной, Морщинистый. — Будь прокляты ваши глупые надежды на его возрождение, на искупление нашей несуществующей вины, будьте вы все прокляты! С этим гарховым Орденом я потерял всё! Будущее, настоящее, друзей, любимую. Всё! В день, когда Орден исчезнет, я не пророню ни слезинки! Хватит ему калечить жизни людей! Хватит!

Красноволосый шатнулся, отступил, прикрывая глаза рукой. Его место занял Седой:

— Ты уговорил сомневающихся пойти за мной. Зачем ты это сделал?

— Если Орден не хочет сдыхать на Поле Битвы клана Кунг, то нужно проследить, чтобы он сделал это в другом месте. И сразу, вместе. Орден должен исчезнуть.

Красноволосый, не открывая лица, пробормотал: