Великий князь Владимирский (СИ) - Лист Банный. Страница 35

На седьмой день делили трофеи. Дядя получил, монетой и товаром, 500 000 гривен новгородских. После чего задумчиво почесал бороду и заявил:

— Где еще Батый? Дайте двух!

Понять его можно, доход с Новгородской, Псковской земель и Прибалтики оставлял от 40 000 до 50 000 гривен в год. За этот поход он получил, в сумме, как за двенадцать-пятнадцать лет от налогов и поборов. Потеряв при этом меньше людей, чем в одной стычке на границе с Литвой.

Бачману и эмиру отошло по 250 000 новгородок. Часть, в монетах, они взяли с собой, на расходы, остальное попросили присоединить к уже хранившемуся у меня. Им еще предстояло многое свершить, так что таскать с собой все доставшееся богатство было не с руки.

Мне, соответственно, перепало 1 500 000 гривен. С учетом уже имевшегося от разграбления ставки — 2 миллиона. Из этих средств я выделил 100 000 гривен князю Мстиславу Давыдовичу, как его долю в добыче. Еще 600 000 уйдет моему войску, выплаты наследникам погибших и ставшим инвалидами. Таким образом в казну поступит 1 300 000 новгородок. Астрономическая сумма!

— Напоминаю! Чтобы не обесценить наши трофеи, пускать в оборот следует не более 10 % в год от полученного при дележе. — Еще раз предупредил союзников. — В следующем году соберемся, как планировали, и уточним. Но пока придерживаемся такого количества. А лучше — меньше.

Те согласно кивнули. Никто не хотел потерять существенную часть неслыханной добычи из-за инфляции. Мне же придется еще хуже, так как выплатив долю войскам, я вынужден буду использовать еще меньший процент из захваченного, пока солдатское серебро не освоит экономика моих земель.

Затем я построил своих бойцов: и пехоту, и помещиков, и витязей, и объявил им, сколько серебра получит каждый. На сегодняшний день, в среднем, выходило по 50 гривен в руки. Для смерда, горожанина, кметя и витязя, не входящего в высший аристократический круг, это были огромные деньги. Учитывая, что от меня они, ежемесячно, получали оговоренную плату, у тех, кто не спустил заработанное на девок, выпивку и наряды, скопилось достаточно на безбедную старость.

Первыми покинули нас Бачман и эмир. Половец собрал разбежавшихся соплеменников из армии Батыя, принял их под свою руку и направился в междуречье Волги и Днепра, ловить недобитков и восстанавливать половецкую власть над Степью. Ильхам-хан проделал тоже самое с мордвой, буртасами, башкирами, мадьярами и поскакал в Волжскую Булгарию.

Сразу же за ними из лагеря ушла экспедиция в Крым. Перед отплытием Мстислав Давыдович признался мне, что бывал, и не раз, там в молодости. Увиденное произвело тогда на него, жителя лесостепи, неизгладимое впечатление. Так что кочевряжился и недовольно бурчал князь из вредности. На самом деле променять свое разоренное княжество на крымские земли он был совсем не прочь. И даже уже строил планы на берег Черного моря, в будущем называвшемся Тавридой. Раньше там кочевали лукоморские половцы, но их перебили монголы. Так что шанс захватить ничейные земли был. А еще он претендовал на бывшее Тмутараканское княжество. Что ж, в эпоху безвластия предприимчивый человек с хорошим войском и полной казной способен совершить многое. Пусть дерзает. Хотя я и сомневался, что у него получится. Объявить то земли своими не трудно, а вот удержать … В Тавриде сейчас просто нет населения, все сгинули, не на кого опереться.

Следом за Мстиславом Давыдовичем погнали на продажу в Крым толпы монгольских рабов, захваченных в ставке. Этим путь предстоял долгий. Только жену Гуюка, ее сыновей и служанок оставил при себе, отошлю на родину, как только сумею.

Последними уходили я и дядя. Срубили, перед этим, часовню около братских могил. Со временем планирую поставить тут каменную. Может даже церковь, а то и собор. Рядом переправа, жители всегда есть, присмотрят. Все же в этом месте я взял историю за воротник, хрястнул ее мордой об землю и заставил пойти по иной дороге.

Мы направились к Киеву, где и простояли неделю. Дядя свою долю уже отправил под охраной в Новгород, я же только формировал караван. Из Путивля прибыли сироты и добыча, захваченная в ставке. Добавил на возы и ладьи вторую часть добычи, доспехи погибших и раненых пехотинцев, самих раненых, выделил в охрану помещиков, оставшихся под рукой, остатки отряда прорыва, тысячу арбалетчиков, пять фальконетов и отправил всю эту банду в Белую Гору, под присмотром Казимира. При нем была стопка грамот к боярам, Илье и тиуну Григорию, с наказами, что со всем этим добром делать. Жители Киева смотрели, открыв рты, на два небывалых размеров каравана, ладейный и сухопутный. Не осталось у меня людей, чтобы обеспечить достойной охраной сразу оба, так что пойдут потихоньку, параллельно друг другу.

Таким образом у меня под рукой оказалась только полная терция Федора Горелого и десять орудий с обслугой. Зато у дяди было больше пяти сотен кавалерии, да еще литовцы с дружинами, между которыми предстояло разделить Литву. Еще 800 всадников присоединятся позже, вернувшись из Новгорода. С одной стороны, не много, а с другой, нет пока на Руси силы, способной сравнится с нашей.

На последок приказал своим людям в Путивле раздать продукты со складов нуждающимся жителям левобережья, пригрозив карами за попытки нажиться на них. Склады в Воине и Лукомле мы выгребли для предстоящего похода. Ну вот и все, пора в путь.

Приведение под руку Ярослава Всеволодовича Галицкой и Волынской земель закончилось в середине августа. Все это время мы, не торопясь, продвигались от одного города к другому, по следам монголов. Возражать никто не захотел, или не решился. Только в Галиче, местная боярская верхушка вздумала взбрыкнуть, за что была вырезана моментально и почти поголовно. Их земли конфисковали, а избежавших смерти объявили вне закона, как и тех, кто им окажет хоть какую-то помощь. Как ни странно, этот акт боярского геноцида привел остальных жителей в восторг, так что поддержкой широких масс населения дядя заручился. Последним крупным городом, присягнувшим князю Ярославу в Волынских землях, было Берестье. Затем отщипнули кусочек Польши, от Плоцка до Люблина. Западная граница прошла по Висле. Сопротивления не было, после нашествия в этих землях царила анархия, жители радовались любой власти, способной навести порядок. Орден, собравшийся было прибрать к рукам бесхозное, узнав о наших войсках, появившихся у его рубежей, пошел на попятный. Конрад Мазовецкий сидел в Кракове и даже не пикнул, сил у него после нашествия едва хватало, чтобы усидеть в кресле князя-принципса. А узнав, что дальше не пойдем и ограничимся уже захваченным, прислал посла, с которым и заключили договор о закреплении границах.

Перетащив ладьи из Буга в Припять, мы отправились 29 августа к Пинску. Турово-Пинское княжество монголы обошли стороной, так что население было не пуганным, на нас смотрело косо и изменять своему князю не спешило. Третьего сентября обложили Пинск, город крупный, а по меркам Полесья, так и вовсе мегаполис. Жители заперли ворота и на переговоры идти отказались.

— Застрянем на долго тут, — сокрушался дядя. — Я как-то осаждал его, будучи в союзе с Полоцком. За три месяца так и не сумели взять. Да и туровский князь может ударить в тыл, в любой момент. Леса тут дремучие, болота не пройти, не проехать. Местные выйдут на нас, мы и не заметим.

— Понятно. Давай я попробую?

— Ты же говорил, что не пошлешь пехоту на стены.

— Говорил. Но все меняется. Для начала попугаю горожан.

Из ладей притащили детали пяти монгольских камнеметов и стали собирать. Фальконеты снесли на берег, поставили на лафеты и перевезли в указанное мной место. Следующим утром все было готово. Стреляли, в основном, камнеметы, для которых боеприпасов в окрестных лесах было бесконечное множество. Первые три залпа дубовыми чурками видимых результатов не принесли. После четвертого городня, в которую лупили машины, стала поддаваться. С каждым следующим выстрелом, в ров падали то бревно из стены, то булыжники и щебень из забутовки. Пальнули пару раз и орудия, вызвав целый оползень грунта, вперемешку с булыжниками и щебнем. В принципе, уже сейчас можно было идти на штурм. Но кому это нужно? Подождем.