Злые игры. Книга 3 - Винченци Пенни. Страница 32

Макс сознательно и решительно выбросил из головы одну причину, одну абсурдную, невероятную причину, по которой ему нельзя было жениться на Джемме; обратился мыслями к наступающему дню, к тому, что он может принести, к делам в «Мортонсе» и в конце концов заснул.

В середине следующего дня он сидел, вглядываясь в экран своего компьютера, и тихо ругался. Он только что проиграл сделку: продал пять тысяч акций, которые он еще не купил, а эти долбаные акции вдруг пошли не вниз, а вверх. Черт, черт и еще раз черт! Макс глядел на экран и в отчаянии колотил кулаком по столу. И почему ему не пошел впрок урок, полученный накануне Рождества: в тот день, перед самым праздником, он продал с утра десять тысяч австралийских акций, быстро катившихся вниз, и сделал это в полной уверенности, что после обеда купит их назад, заработав на этом солидную прибыль; но когда, выпив за обедом две бутылки шампанского, он вернулся назад, в Австралию невозможно было пробиться даже за миллион фунтов стерлингов. Все звонили своим бабушкам, мамочкам, тетушкам, чтобы поздравить их с праздником и пожелать им счастливого Рождества, и все линии были безнадежно заняты. До конца рабочего дня на бирже он так и не сумел туда прозвониться. В конце концов плюнул и бросил свои попытки, а когда снова вышел на работу после праздника, курс этих акций подскочил. На то Рождество он принес «Мортонсу» довольно существенные убытки; Джейк Джозеф тогда рассмеялся и заявил, что если человек способен подвести черту под неудавшейся сделкой и сосредоточиться на следующей, то это признак хорошего маклера. «Но тебе надо будет в ближайшие недели возместить все эти потери, сынок. А то наш Папочка останется очень недоволен».

Макс возместил потери за десять дней. Маклером он был действительно очень хорошим.

— Макс! Тебя по первому!

— О'кей. — Он взял трубку, по-прежнему не отрывая глаз от экрана. — Макс Хэдли.

— Привет, Макс Хэдли. Это Шарлотта Уэллес.

— Шарлотта, ты где? Я не смогу сейчас с тобой говорить, у меня сделка в разгаре.

— Я в Нью-Йорке, и перестань важничать.

— До сих пор? Мне казалось, ты вчера должна была вернуться.

— Должна была. Но у дедушки случился еще один приступ. Нет, не очень серьезный, я его уже видела, но все-таки он в больнице. Бабушка очень расстроена. Мне придется тут задержаться. А кроме того, тут происходят скверные вещи. Очень скверные.

— Чем именно скверные? Шарлотта, я тебе сказал, я не могу сейчас разговаривать. Я… вот черт! Подожди минуту, не вешай трубку.

Акции внезапно скакнули вниз. Он понаблюдал за курсом минуту-другую, увидел, что они опустились еще на один пункт, потом снова взял трубку.

— Перезвони мне сегодня вечером, хорошо? Или потом, позднее? Или давай, я тебе позвоню?

— Позвони ты, — ответила она. — Как только сможешь. Я на Восьмидесятой Восточной.

Акции опять упали. Макс еще секунду-другую поколебался, но затем принял решение. Возможно, они будут падать и дальше, но рисковать он не может. Он позвонил брокеру, предложил акции на продажу, заключил сделку, потом откинулся на спинку стула, наслаждаясь таким знакомым уже ощущением сильнейшего возбуждения, удовлетворенности — одновременно и физической, и душевной. Да, Джейк прав: эта игра гораздо лучше, чем секс.

Он снова взялся за телефон.

* * *

Когда он дослушал до конца рассказ Шарлотты, было уже время обеда; Макс сказал Джейку, что пойдет выпить пивка, а сам отправился на прогулку. Сити жил своей обычной жизнью, улицы были забиты машинами, прохожие торопились куда-то с важным видом. Он медленно пошел по Фенчерч-стрит, потом по Ломбард-стрит, мимо Корнхилла в сторону Трэднидл-стрит и Английского банка; он шел и размышлял. Все, кто обитал на Квадратной миле,^[47] не могли не подпадать под даже чисто физическое влияние этого места, где сочетались, странно контрастируя друг с другом, лихорадочный, дикий темп повседневной деловой жизни и спокойствие тенистых узких улиц, солидность высоких официальных зданий; здесь, как нигде, ощущалось дыхание истории, прожитого времени, и становилось понятно, что оно измеряется не только годами или веками, но и деньгами, наживой, потерями, успехами и неудачами. Макс остановился напротив биржи, с тыльной ее стороны, и зашел в «Трог-Мортонс»; по когда-то великолепной лестнице он поднялся в бар и заказал себе пива. Бар был заполнен маклерами и журналистами, они шумели, обменивались непристойными шутками и анекдотами, деловыми новостями, хвастали удачными сделками; Макс стоял, делая вид, будто читает «Файнэншл таймс», и молился в душе, чтобы его никто не узнал. Его действительно не узнали. Обычно он не пил в обеденное время, но сегодня чувствовал себя растерянным, сбитым с толку, не в своей тарелке. Решив, что ему хочется есть, он перешел в Длинный зал, уселся за один из этих дурацких вытянутых столов, из-за которых весь зал напоминал какой-то подземный город, заказал бифштекс и пирог с почками и попытался разобраться в мыслях и чувствах, которые вызвало у него все рассказанное Шарлоттой. У него было неоднозначное отношение к предложению Фреда III. Год назад ему больше всего на свете хотелось именно этого; но теперь он уже как-то определился, дела у него шли хорошо, появились друзья, и Дик Мортон тоже к нему хорошо относился. Хотел ли он и вправду менять все это? Ему ведь придется опять начинать все сначала, мисс Командирша опять начнет им распоряжаться, ему придется снова столкнуться с подозрениями, косыми взглядами, скрытым сопротивлением — опять все по новой. Стоит ли оно того?

Но тут Макс подумал о той высшей награде, что может ожидать его на предложенном пути, — о возможности стать одним из партнеров в «Прэгерсе», стать полноправным членом семьи, — и решил, что, пожалуй, оно и стоит. В общем-то, в таком варианте пределов продвижению все выше и дальше у него теоретически не будет. Шарлотта подчеркнула, что Фред ему в этом плане ничего не обещает, но от себя добавила, что, насколько она понимает, дед открывает ему «зеленую улицу». Прежде чем сделать свое предложение, он собирал информацию о Максе и выяснил, что отзывы о нем самые положительные. «Так что он тебе предлагает это вовсе не потому, что ты член семьи и он испытывает моральную обязанность тебя пристроить; совсем наоборот. Ему противно думать, что ты работаешь в „Мортонсе“, преуспеваешь там, делаешь деньги для чужих людей. И он говорит, что даст тебе больше, чем платят они. Конечно, работать ты будешь в Лондоне. По крайней мере, поначалу. Я бы хотела, чтобы ты согласился, Макс. Это было бы полезно. Укрепило бы мое положение».

Нет, он, конечно, не бросится сразу же: дескать, спасибо, дедушка, да, дедушка, я согласен, жду не дождусь. Он подумает.

А то, что она рассказала ему насчет Фредди, действительно любопытно. И даже несколько пугающе. Если Шарлотта ничего не перепутала, то она может лишиться своего местечка под солнцем. И места в правлении банка тоже. Это еще одно соображение в пользу того, чтобы он принял сделанное ему предложение; тогда они с Шарлоттой могли бы объединить свои силы. Все это еще, конечно, происходит подспудно и покрыто мраком неизвестности; пока это еще не факт, а так, скорее одни предположения. Но здравое зерно в них есть. Фредди всегда ненавидел Шарлотту, она и раньше рассказывала Максу, что он проявляет к ней какую-то болезненную, ненормальную ревность; а сейчас, когда Малыша не стало, банк оказался к тому же в уязвимом положении. Макс и сам это отлично видел и понимал. А если и Фред коньки отбросит… Господи. Просто кошмар.

Но для человека, на которого обрушились такие удары, голос у Шарлотты был что-то очень уж бодрый. Она сказала, что Гейб Хоффман здорово ей помог, а потом понесла какую-то девчоночью чепуху. Ну что ж, может быть, они наконец-то сошлись. Макс всегда считал, что им давно надо было это сделать. Хоффман — это то, что надо. Не то что этот мерзкий Фостер. «И как только Шарлотта могла спутаться с подобным типом», — подумал Макс, гоняя по тарелке корочку пирога. Какая же она все-таки была наивная! Правда, она ему и до сих пор больше напоминала старосту класса, особенно с этими ее резкими начальническими интонациями; с его точки зрения, она была совершенно несексуальна; впрочем, возможно, кому-то именно такие и нравятся. Может быть, школьницы как раз были одним из «пунктиков» Джереми Фостера. Но в общем-то, все это к делу не относится. Шарлотта сказала ему, что вернется примерно через неделю и хочет, чтобы он к тому времени что-нибудь решил. И добавила, что Фредди грозится приехать в Лондон вместе с этим Дрю — или как его там — и ей бы очень хотелось, чтобы Макс был рядом с ней в их лондонском отделении.