Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб. Страница 37

Господин Фархад принялся спрашивать у присутствующих об их избирательных бюллетенях, и когда очередь дошла до дядюшки Камила, тот ответил:

— У меня нет бюллетеня и я вообще никогда не участвовал в выборах…

Кандидат спросил его:

— А где место вашего рождения?

Тот безразлично сказал:

— Я не знаю…

Присутствующие в кафе расхохотались, и к ним присоединился господин Фархад, который пробормотал:

— Я улажу эту простенькую проблему вместе с шейхом квартала.

Тут вошёл паренёк в просторном джильбабе со стопкой небольших плакатов и воспользовался возможностью распространить их среди посетителей кафе. Многие из них подумали, что плакаты эти — предвыборные, и с предупредительной любезностью взяли их ради господина Фархада. Он тоже взял один и прочитал то, что было там написано:

В вашей семейной жизни кое-чего не хватает?

Тогда принимайте снадобье Ас-Сантури!

Снадобье Ас-Сантури

Составлено высоко научным способом, без ядовитых веществ, дозволено Министерством Здравоохранения, постановление № 128. Это живительное, ободряющее средство, которое вернёт вам молодость всего за 50 минут. Способ применения:

Возьмите снадобье объёмом в пшеничное зерно и положите в чашку с очень сладким чаем. Вы обнаружите в себе прилив сил и бодрость. Это снадобье всего за один раз применения окажется сильнее любых возбуждающих средств, оно потечёт по венам словно электрический ток. Спрашивайте упаковку-образец снадобья у распространителей реклaмных объявлений, цена всего 30 миллимов. Ваше счастье всего за 30 миллимов. Мы готовы выслушивать замечания населения.

Помещение кафе впервые сотряслось от смеха. Кандидат был несколько смущён, и кто-то из его свиты, желая его отвлечь, закричал:

— Это доброе предзнаменование!

Затем он склонился к уху кандидата и прошептал:

— Пойдёмте с нами. Нам надо ещё столько кварталов посетить.

Мужчина поднялся со словами:

— Оставляем вас на попечение Господа, до скорого свидания. Да исполнит Аллах ваши чаяния.

Мягким взглядом он уставился на шейха Дервиша, и уже собираясь покинуть кафе, сказал ему:

— Господин мой шейх, помолитесь за меня.

Шейх Дервиш нарушил молчание, простерев к небу руки:

— Да заберёт тебя чёрт!

Не успело ещё солнце закатиться, как в шатре и яблоку было негде упасть. Присутствующие передавали друг другу весть о том, что один крупный политик произнесёт важную речь. Также прошёл слух, что поэты и исполнители народных песен выступят на сцене. Недолго пришлось ждать, как на сцену взошёл чтец Корана и продекламировал кое-что из Благородного Напоминания. За ним выступил музыкальный ансамбль, состоявший из дряхлых старцев в ветхой одежде, которые исполнили национальный гимн. Музыка, передававшаяся по громкоговорителям, оказала столь очевидное воздействие на подростков и мальчишек из окрестных переулков, что они гурьбой заполонили всю Санадикийю. Поднялся шум, гам, крики. Гимн окончился, а исполнители и не подумали покидать сцену, так что люди стали думать, что сейчас кандидаты начнут читать свои речи под музыкальный аккомпанемент. Приятным сюрпризом было то, что несколько исполнителей топнули по полу сцены ногами, пока не воцарилась полнейшая тишина, после чего один известный чтец монологов в деревенском наряде начал читать своё произведение. Не успели ещё глаза публики пристально уставиться на него, как её охватила исступлённая радость и веселье. Все бросились аплодировать и издавать радостные вопли. Исполнитель монолога старался во всю. Затем начала танцевать полуголая женщина, то и дело выкрикивавшая: «Господин Ибрахим Фархад… тысячу раз… тысячу раз!» Человек, отвечавший за работу громкоговорителей и микрофонов, также принялся скандировать по громкоговорителю: «Господин Ибрахим Фархад — лучший кандидат! А микрофоны Бахлуля — лучшие микрофоны!» Ко всему этому прибавлялось пение, танцы и крики, и вскоре облик всего квартала стал походить на тот, который бывает обычно во врем праздника Моулуд.

Когда Хамида вернулась со своей привычной прогулки, она застала праздник и всеобщее веселье в самом разгаре. Как и любой другой житель Мидака, она полагала, что это будет праздник оваций, громких криков и пламенных проповедей на практически никому не понятном литературном арабском языке. Едва она стала свидетельницей всеобщего ликования, как и её смела волна радости; она поворачивалась по сторонам, ища место, откуда можно было бы посмотреть на все эти пляски и песни, которые редко когда видела в жизни вообще. Она с трудом начала пробивать себе путь сквозь толпу парней и девушек, пока не дошла до начала переулка и остановилась у дверей парикмахерского салона. Забравшись на камень, всаженный в землю у самой стены, она стала с радостным интересом наблюдать за действом, разыгрывавшимся в шатре.

Парни и девушки окружали её со всех сторон; тут стояли также многочисленные женщины, держа детей на руках или посадив их себе на плечи. Звуки пения смешивались с криками, разговорами, воззваниями, смехом, воплями. На губах её появилась чарующая улыбка; она всем духом увлеклась этим зрелищем, а в прекрасных глазах её блестел восторг. Рот её обнажил жемчужные зубы. Хамида была укутана в свою накидку, из-под которой было видно лишь её бронзово-смуглое лицо, нижняя часть ног, да спадавшая с головы прядь смоляных волос. Сердце её исполняло радостную пляску, будя все чувства внутри, пока во всём теле разливалась горячая, стремительная кровь. Человек, читавший монолог, наполнял её таким восторгом, которого она никогда прежде не испытывала, и даже жалящая горькая неприязнь к танцовщице не могла испортить этого.

Она была полностью поглощена зрелищем, не отдавая себе отчёта, что уже было поздно и наступили сумерки, пока какое-то внутреннее чувство не толкнуло её поглядеть влево, словно то был призыв, что призывал к себе, или ощущение, настолько волнующее нас, что глаза сами впиваются взглядом куда-то помимо нашей воли. Она отвернулась от чтеца монолога и поглядела налево, где глаза её встретились взглядом с глазами, пристально и бесстыдно разглядывавшими её! Её глаза задержались на нём на секунду, затем вернулись к шатру, однако ей не удалось вновь погрузиться в представление на сцене как в первый раз, ибо все чувства её были обострены до предела, привлечённые взглядом тех неистовых глаз. Она вновь посмотрела влево, охваченная подозрением и тревогой, вновь повернулась в ту сторону и вновь встретилась взглядом с глазами, что глядели на неё всё так же пристально и бесстыдно. Но на этот раз они выражали какую-то странную улыбку. Хамида не сдержалась и резко повернула голову в сторону сцены, наполненная яростью. Эта странная улыбка взбесила её, ибо красноречиво свидетельствовала о безмерной уверенности в себе и вызове. Она вызывала в ней злость, готовую вот-вот взорваться; сейчас Хамида испытывала неукротимое желание вонзить ногти во что-нибудь, например, в его шею, если бы это было возможно!..

Она решила проигнорировать его, несмотря на отвращение к такому пассивному способу борьбы, а также сильное ощущение, что его бессовестные глаза по-прежнему разглядывают её! Всё это отравляло ей хорошее настроение, вызывая злость, что с безумной быстротой охватывала её. Словно тот человек, что смотрел на неё, не довольствовался тем, что делает, или не придавал значения пламени, что разжёг в ней. Он начал прокладывать себе дорогу к шатру у неё на виду; она же специально уставилась на сцену своим неподвижным взглядом. Не было никакого сомнения, что он собирается заслонить от неё всё зрелище: он остановился перед шатром спиной к ней. Это был мужчина высокого роста, худощавый и широкоплечий, с непокрытой головой и густыми волосами. Одет он был в костюм зеленоватого оттенка. Всё это придавало ему щёгольский элегантный вид, оттого ещё более нелепо и странно он смотрелся посреди толпы, которая окружала его со всех сторон.

Хамида вскоре выбросила из головы изумление и обуревавшие её ярость и озверение. Этот господин был из благородных, а откуда в их переулке взяться подобным аристократам?!.. Интересно, посмотрит ли он на неё снова посреди всей этой толпы народа?