Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб. Страница 48
— Какая ещё спутница?… Если ты говоришь на полном серьёзе, чего тогда хочешь?… Путь тут ясен, если тебе хочется, то…
Она чуть было не сказала: «Женись же на мне», однако промолчала и бросила на него мрачный подозрительный взгляд, который не скрылся от него. В душе он насмехался над ней, но для виду продолжал идти тем же путём, ибо теперь было уже бесполезно отступать назад, и с театральным пылом он произнёс:
— Я хочу иметь спутницу-любовницу, с которой мы вместе будем бросаться вперёд по жизни, жизни света и богатства, достоинства и счастья, а не жизни несчастной домохозяйки, беременности, деторождения и грязи. Жизни звёзд, о которых я тебе рассказывал.
Она открыла рот в раздражении, а из глаз её посыпался сноп страшных искр, лицо же пожелтело от гнева и злости. Под гнётом нахлынувшего на неё возбуждения она выпрямила спину и закричала на него:
— Ты призываешь меня к дурному!… Какой же ты порочный, какой грешник!
Она рвала и метала в гневе, так нечаянно нагрянувшим и бывшим неожиданностью и разочарованием для неё самой, ибо порок постиг её даже больше, чем его, чего она уж точно не принимала в расчёт!
Словно глумясь над ней, он улыбнулся:
— Я мужчина…
Однако она перебила его криком, подталкиваемая своим горячим темпераментом:
— Ты не мужчина, ты сутенёр!
Тут он громко расхохотался, и продолжая смеяться, сказал ей:
— А разве сутенёр при этом не мужчина?… Напротив… Он мужчина, клянусь твоей изумительной красотой, но не такой, как все остальные… Найдёшь ли ты с обычным мужчиной что-нибудь ещё, кроме головной боли?!.. Сутенёр — это агент счастья в этом мире!… Но не забывай, что я также и люблю тебя при этом. Не позволяй гневу разрушить нашу любовь. Я призываю тебя к счастью, любви и достоинству. Если бы ты была глупой девчонкой, я постарался бы одурачить тебя, но я почтил тебя, предпочтя быть с тобой откровенным и сказать правду. Мы оба из одного металла, и Аллах сотворил нас ради любви и взаимодействия. Если мы соединимся, то для нас соединятся любовь, деньги и высокое положение. А если мы расстанемся, то это приведёт нас к несчастью, бедности и унижению, или одного из нас, по крайней мере.
Она стояла и смотрела на него, не отрывая глаз, в замешательстве задаваясь вопросом, как такое вообще может быть?!… В груди её по-прежнему кипели возбуждение и ярость. Удивительным было другое: при том, что она сердилась на него и испытывала ярость, в ней не было презрения к нему и ни на миг она не переставала любить его! Она не забывала, даже в момент такого накала страстей, что вступила в единоборство с мужчиной, который учил её любви, и в глубине души признавала это. Под гнётом нервного перевозбуждения она резко поднялась и в бешеном негодовании заявила:
— Я не такая, как ты полагаешь…
Он громко вздохнул, напустив на себя грустный вид, хотя чувство уверенности в себе как у любого делового человека, ничуть не было подорвано, и тоном сожаления сказал:
— Я с трудом верю, что обманулся в тебе. О Боже!.. Неужели ты однажды станешь одной из невест Мидака?!… Беременность и роды, снова беременность и роды, кормление детей грудью на тротуаре, мухи, бисара [9] и бобы, увядание красоты и дряблое тело!… Ну уж нет, нет… Не желаю я верить в это.
Не сдержавшись, она закричала:
— Хватит!
И с этими словами она двинулась к двери. Он же быстро встал и догнал её, нежно сказав: «Не торопись», однако не стал преграждать ей путь и даже открыл дверь. Они вышли вместе. Сюда она пришла счастливая, без страха и робости, а уходила сломленная и потерянная. Они постояли перед входной дверью дома, пока мальчик-прислужник не вызвал им такси, и каждый уселся в него, открыв дверцу со своей стороны, и такси быстро повезло их вперёд.
Хамиду поглотили собственные мысли, она словно выпала из этого мира, пока он украдкой молча глядел на неё, найдя, что самым мудрым решением будет не нарушать эту тишину.
Так продолжался их путь, пока такси не доехало до середины улицы Муски, где шофёру было велено остановиться. От звука его голоса она очнулась и бросила взгляд наружу, затем немного отодвинулась, готовясь выйти, и он положил руку на ручку двери, чтобы открыть ей её. Слегка помедлив, он нагнулся к ней и поцеловал её плечо со словами:
— Я буду ждать тебя завтра…
Она отодвинулась от двери, кратко и резко произнеся:
— Нет…
Открывая рукой дверь, он сказал:
— Я буду ждать тебя, любимая… И ты вернёшься ко мне…
Когда она уже выходила из такси, он сказал:
— Не забудь, завтра мы начнём прекрасную новую жизнь… Я люблю тебя…. Люблю больше, чем саму жизнь.
Он глядел на неё, пока она в спешке удалялась из виду, а на губах его показалась насмешливая улыбка. Он сказал себе: «Прекрасна, вне всякого сомнения, и едва ли моя интуиция подводит меня, ибо у неё врождённый талант… Она шлюха по природе… И будет редкостной в своём роде».
24
Мать спросила её:
— Почему ты опоздала?
Она равнодушно ответила:
— Зайнаб пригласила меня к себе домой, и я отправилась вместе с ней.
Затем мать сообщила ей радостную новость о том, что вскоре обе будут присутствовать на свадьбе госпожи Сании Афифи, и что госпожа подарит ей платье, в котором Хамида пойдёт на свадебную церемонию. Хамида притворилась, что обрадовалась этому, и присела, битый час слушая болтовню матери, затем обе поужинали и пошли в спальню. Хамида спала на старом диване, тогда как её мать стелила на пол матрас, на котором и располагалась.
Едва прошло несколько минут, как мать Хамиды погрузилась в глубокий сон, и комната наполнилась храпом. Хамида же таращила глаза на закрытое окно, через ставни которых сочился свет из кафе. Она повторяла в памяти все события этого необычного дня, не упуская ни слова, ни действия, ни неподвижности, снова переживая этот день в своих фантазиях. Она вспомнила, в какие смелые авантюры пускалась: даже разум почти отказывался верить в это, и несмотря на нынешнюю тревогу, испытала радость без всякого страха. То была радость триумфа, гордости и безумия, которое таилось в её инстинктах. В то же время она не забыла, как сказала о том человеке: «О, если бы я не видела его вообще!» Но то были слова языка, не находившие отклика в сердце. По правде говоря, она узнала о себе за тот день столько, сколько не могла узнать за всю свою жизнь, словно этот мужчина встретился на её пути, чтобы выявить то, что спрятано внутри неё и предъявить воочию, как в гладко отполированном зеркале. Хамида сказала себе: «Нет», расставаясь с ним, а возможно, у неё и не было другого варианта. Но что же на самом деле означало это «нет»?… Разве не то, что она должна сидеть дома и дожидаться возвращения Аббаса Аль-Хулва?!.. О Боже! В её душе больше не было места для Аббаса. След его был стёрт, а эхо его голоса рассеялось. На самом деле, Аббас мог предложить ей только несчастный брак, последующую беременность, рождение детей и кормление грудью на тротуаре среди мух, и прочее, и прочее в этой отвратительной и ненавистной картине. Да, у неё не было симпатий к материнству, что били бы в ней ключом как у девушек-сверстниц, а женщины в переулке не возводили на неё напраслину, обвиняя в грубости и ненормальности. Что же тогда ей оставалось делать?!…
Сердце её часто-часто забилось, и она прикусила губы так сильно, что из них чуть не пошла кровь. Теперь-то она знала, что ей следует сделать и к чему стремиться. До сегодняшнего дня она колебалась между светом и тьмой, однако сейчас пелена с её глаз была сорвана и истина засияла как день, без неясностей и двусмысленности. Удивительно, но лёжа без сна, она не испытывала серьёзного колебания насчёт того пути, который следовало избрать. Она не чувствовала тяги ни прошлого, ни настоящего, тянущих её каждое на свою сторону, или между благом, что имелось в её жизни, и злом. Всё дело в том, что она уже избрала себе путь, сама не ведая о том, и выбор её пал на него, когда она была в его объятиях у него дома! Язык её рокотал от гнева, а нутро просто плясало от радости. Лицо её помрачнело и нахмурилось, а мечты и надежды ликовали и давали новую жизнь… Помимо всего этого, она не испытывала к нему ни ненависти, ни презрения ни на миг, напротив, он был и оставался её жизнью, надеждой, силой и счастьем!… Гнев её был вызван лишь его самоуверенностью, когда он сказал: «Ты вернёшься ко мне!»