Переулок Мидак (ЛП) - Махфуз Нагиб. Страница 9

Воображение Аль-Хулва наконец-то пробудилось, а эмоции накалились, да так, что ему трудно было сдержать их в узде и справиться со своей работой. И результатом тому послужили не одни лишь слова Хусейна, а скорее его постоянная настойчивость всякий раз, как он приходил сюда. Ему была свойственна умеренность в силу самого характера, как и отвращение к передвижению, страх перед всем новым, отвращение к путешествиям. И если бы его предоставили самому себе, он не нашёл бы никакой другой альтернативы переулку Мидак, даже если бы оставался тут всю свою жизнь, и он не наскучил бы ему и продолжал всё так же нравиться.

Но через какое-то время он очнулся: всякий раз, как в нём шевелилась жизнь со всеми её желаниями, в душе его появлялся образ Хамиды, или скорее, именно Хамида и пробуждала его к жизни, посылая новую миссию. Его стремления и её любимый образ были неотделимы друг от друга. Но несмотря на это, он боялся раскрыть то, что таил на душе, словно желая дать себе время для планирования и обдумывания. Притворившись, что пасует, он нехотя сказал:

— Путешествия — это такая скукотища!

Хусейн топнул ногой по земле и крикнул:

— Сам ты скукотища! Путешествовать — лучше, чем сидеть в Мидаке, и уж точно получше дядюшки Камила! Отправляйся в путь и положить на Аллаха. Ты и на свет-то ещё не появился. Что ты ел? А что пил? Что ты видел? Поверь мне, ты и впрямь ещё не родился по-настоящему…

Аббас с сожалением отметил:

— К сожалению, я не родился богатым.

— К сожалению, ты не родился девочкой! Если бы ты родился девочкой, то был бы одной из самых старомодных девушек в переулке, чья жизнь проходит в доме и ради дома, без всяких кинотеатров и зоопарков, даже без улицы Муски, куда Хамида ходит по вечерам…

Упоминание этого имени смутило его вдвойне, а то, что его друг произносит его оскорбительно и насмешливо, больно кольнуло, как будто это был пустяк, не трогающий его до глубины души, и потому в защиту девушки он сказал:

— Твоя сестра Хамида — девушка порядочная, ей не повредит то, что она прогуливается пешком по Муски.

— Да, но она к тому же девушка амбициозная, вне всякого сомнения, и тебе её никогда не заполучить, если ты не изменишься.

Сердце Аббаса запульсировало в прежнем бешеном ритме, а лицо покрылось краской. Душа его разрывалась на части от волнения, переживаний и возбуждения… Он как раз закончил подстригать друга и причёсывал его волосы, не говоря ни слова, пока в мыслях его царил хаос.

Затем Хусейн Кирша поднялся и расплатился. Прежде чем покинуть заведение, обнаружил, что забыл взять носовой платок, и опрометью бросился за ним домой. Аббас же следил за ним глазами с того места, где стоял: его друг казался ему радостным, энергичным и счастливым. Он словно впервые видел в нём эти качества. «И тебе её никогда не заполучить, если ты не изменишься». Да, Хусейн прав, без сомнения, он живёт, едва сводя концы с концами, и все усилия его за день не приносят хлеба насущного, которого бы хватило, чтобы прожить этот же день. И если он хочет построить себе гнёздышко в эти трудные времена, то неизбежно должен открыть для себя что-то новое. До каких ещё пор он будет довольствоваться одними мечтами и желаниями, инертно пряча голову в песок, живя с завязанными руками и без воли? Почему бы ему не попытать судьбу и не пробить себе путь, как делают другие? Как сказал Хусейн, она амбициозная девушка, и ему это должно быть достоверно известно, он знает её лучше него, Аббаса, который привык смотреть на неё влюблёнными мечтательными глазами. И если она амбициозна, то и он тоже должен быть амбициозным, даже возможно, стать новым существом. Но он и так знал, что не будь у него любимого человека, ничто не смогло бы лишить его этого кроткого смирения и довольства малым. В этот миг своей жизни Аббас почувствовал всю силу, могущество и удивительную магию любви. Возможно, он даже подспудно ощутил — без участия сознания и мысли, — насколько способна сила любви созидать и осваивать новое. Тот, кто заложил любовь в наши души, вдохновил их и на созидание, творение и обновление. Вот почему Аллах сотворил человека любящим, а задачу по развитию жизни возложил на любовь. Переживая, юноша серьёзно задался вопросом: почему же он не уедет отсюда? Разве он не прожил в переулке Мидак уже почти четверть века?! И какая от того польза? Переулок не годился для своих обитателей и не награждал их так, как они того заслуживали из-за своей любви к нему: улыбался тем, кто не проявлял к нему никакого интереса, и наоборот, игнорировал тех, кто проявлял к нему свою симпатию. Этот переулок слишком скупился, посылая ему хлеб насущный, зато осыпал золотым дождём таких господ, как Салим Алван. Поблизости от него находился этот Алван, скручивавший стопками денежные купюры, так что Аббас почти что чуял их магическое благоухание, тогда как в ладони он сжимал денежку, которой хватало ему разве что на одну лепёшку. Значит, он отправится в путь и изменит свою жизнь!

Такие мысли бороздили его сознание, пока он стоял возле своей лавки, взирая на дядюшку Камила, храпевшего во сне, на колене которого сидела муха. Затем он услышал лёгкий звук шагов, доносившийся из верхней части переулка. Он повернулся в ту сторону и увидел Хусейна Киршу, что возвращался широким шагом. Тут его переживания и волнения вернулись к нему, и он посмотрел на друга так, как заядлый игрок глядит на волчок рулетки. И когда тот поравнялся с ним и чуть было не прошёл мимо, он положил ему на плечо руку и решительно заговорил:

— Хусейн, я хочу поговорить с тобой об одном важном деле…

5

Вечер…

Переулок мало-помалу вернулся в мир теней: Хамида закуталась в свою накидку и пошла на улицу, прислушиваясь к стуку своих туфель по ступенькам. Она медленной поступью пересекла переулок, ибо знала, что четыре глаза следят за ней, буравя взглядом: то были глаза господина Салима Алвана, владельца конторы, и глаза Аббаса Аль-Хулва, парикмахера. Её безвкусная одежда совсем не скрывала её: платье из дешёвой ткани, старая выцветшая накидка, да туфли с истончавшими подошвами. Тем не менее, она завёртывалась в эту накидку так, что та только ещё больше украшала её хрупкую фигурку, хорошо обрисовывая её отчётливо выделявшиеся ягодицы, выдающуюся полную грудь и обнажала до середины округлые, словно бутыль, икры. Ещё она открывала её чёрные волосы поверх пробора и бронзовое лицо с миловидными чертами.

Она намеренно не обращала ни на что внимания и спускалась из Санадикийи в Гурийю, и дальше — на Новую Дорогу и улицу Муски… И как только она исчезла из виду — подальше от зорких глаз — на губах её появилась улыбка, и её прекрасные глаза стали быстро оглядывать оживлённую дорогу. Она хоть и была безродной, бедной девушкой, но не теряла чувства уверенности в себе. Возможно, что её примечательная красота способствовала распространению в ней этой самоуверенности, но не служила тому главным фактором. По своей природе она была сильной — и осознание этой силы никогда в жизни не покидало её. Временами её милые глаза ясно выражали эту силу, исходящую из красоты, как считали некоторые, и лишь усиливавшую её, по мнению других. Её постоянно одолевало сильное желание побеждать и подчинять себе, обнаружившееся как в стремлении очаровывать мужчин, так и в попытках командовать матерью. Оно также проявлялось в самом худшем виде во время ссор с шумом, руганью и драками, что возникали у неё с женщинами из переулка, так что все они ненавидели её и осыпали бранью. Наверное, самым странным из этих обвинений было то, что она терпеть не могла детей, а следовательно, она груба и лишена дара женственности. Именно из-за этого-то жена учителя Кирши, владельца кафе, которая вскормила её своим молоком, и уповала на Аллаха, надеясь увидеть её саму матерью, кормящую грудным молоком собственных детей, на иждивении мужа-тирана, и днём, и ночью награждающего её колотушками!

Она шла своей дорогой, наслаждаясь своей ежедневной прогулкой и бросая взгляд на витрины чередовавшихся магазинов. Она любила разглядывать витрины с дорогой одеждой и посудой — это возбуждало в её алчной страстной душе волшебные мечты об обладании силой и влиянием, и потому её преклонение перед силой было сосредоточено на любви к деньгам при убеждённости в том, что они и есть тот волшебный ключик ко всему миру. Ради этого она мобилизовала все имевшиеся у неё силы. Всё, что она знала о себе — так это то, что она мечтала о богатстве, о деньгах, что позволят ей иметь одежду и всё, что её душа захочет. Возможно, она и задавалась вопросом: а возможно ли, что она достигнет одним прекрасным днём того, чего желает?! Реальность не обманывала её, и вместе с тем она не забывала историю об одной девушке из Санадикийи, которая была такого же бедного происхождения, что и она сама, а затем судьба помогла ей найти богатого мужа-подрядчика, который вытащил её из ямы и открыл перед ней иную жизнь. Что же могло помешать подобной истории повториться вновь, а фортуне — улыбнуться дважды в одном и том же квартале?! Она ведь не менее красива, чем героиня этой истории, а удача, сыгравшая свою роль в жизни другой девушки, сможет повторить её ещё много-много раз без всяких усилий и затрат. Однако её амбициозные стремления бушевали в тесном мирке, что заканчивался на площади Королевы Фариды, и что там, за его пределами, ей было неизвестно: ни что скрывает тот огромный мир, каких людей и какие судьбы, ни то, сколько из них находят своё счастье в нём, и сколько неприкаянно бродят, подобно ей, не зная, где бы приткнуться.