Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 50

Век пара наступил в первую очередь не на морях, на реках — ведь вверх по течению доставлять грузы очень сложно. А вот обилие железа сразу подвигло к многим идеям…

Глава 52

— Они теперь все на ладан дышат — навоевались до полного истощения сил. Теперь не скоро в себя придут, и рыпаться не смогут. А мне можно поступать, как было давно задумано с Петром Алексеевичем. Своего я добился — вот она «Святая София». И медаль также заготовлена заранее…

Алексей Петрович усмехнулся — чуть задрав подбородок, он оглядывал святыню православного мира, которую завоеватели, не имевшие к ней никакого отношения, превратили в мечеть. Но такое случалось в истории многократно, как и то, что со временем возвращалось на круги своя. Ведь еще в начале ХХ века Константинополь называли таковым, и лишь кошмарное поражение греков в войне с турками в 1923 году прекратило существование христианского названия, и город окончательно стал Стамбулом.

— Теперь все, вспять история не отхлынет — мы сюда пришли всерьез и надолго, и потихоньку всех под единый знаменатель подведем. Но вначале переберем местные «элиты», что врагу ревностно служили. Тем самым баланс здешний потихоньку изменим в нашу пользу.

Он тяжело вздохнул — ведь сорок лет трудился как проклятый, видя перед собой одну цель, о которой другим боялся порой и сказать. Лишь самые верные и близкие люди о том знали, и вместе с ним не жалели трудов своих, не зная сна, преодолевая хроническую усталость. И трудились сообща, не взирая на происхождение — от молдаванских бояр до остзейских баронов, литвинской шляхты и татарских мурз с туземными князцами.

— Теперь ты базилевс, мой муж и повелитель, архонт, император. И все признают этот титул, зримо подтверждая твои свершения. На Святой Софии блестят наши православные кресты, сердце радуют несказанно.

Маленькая ладошка супруги легла ему на руку, пальчики крепко сжали запястье. А он чуть приобнял ее за плечи, благо никто, кроме рынд и гвардейцев, окруживших их плотным кольцом, не мог этого видеть — ведь императоры должны быть лишены таких «слабостей» в проявлениях чувств, которые свойственны обычным людям из плоти и крови. Они с Екатериной вдвоем стали символами — пожилая супружеская пара, перед которой сейчас все подданные преклоняют свои колени. И не только они — мнимые союзники и заклятые враги тоже так поступают, потому что боятся до дрожи, до скрежета зубовного. И молчат при этом, ибо понимают, что с ними будет.

— Знаешь, это не конец наших дел, Катенька, а по большому счету только начало. И трудиться нам предстоит много и долго, хотя мне семьдесят лет исполнилось. Но ничего — ты моложе на десяток лет, тебе продолжать Москву держать, князь-кесарь, то только во благо. У тебя ведь не забалуешь, родная, живо укорот даешь ослушникам и казнокрадам.

— А я твои слова помню, что «демократия» для богатых и сильных ведет к «беспределу» и всеобщему воровству с коррупцией. Вначале не понимала эти слова, страшили меня неизвестностью. Да и многое, о чем ты мне говорил, раньше непонятно было, догадывалась больше, но зато теперь сама убедилась в правоте твоей. Нужно поводья крепко держать, чтобы упряжка не понеслась. А строптивых и вороватых на голову укорачивать незамедлительно, раз она у них «берегов» не ведает, хи-хи…

В смешке супруги, что вовсю использовала слова из далекого будущего, прозвенела сталь — кровь Ромодановских играла в ней до сих пор, бурлила даже, наводя ужас на крамольников. Да и оба сына, рожденных ему царицей, такие же были суровые, и рука у них тоже тяжелая — мужи зрелые, четвертый десяток давно идет. Только править не смогут, тут он отдавал себе отчет — зато на второй роли при старшем брате на троне незаменимы будут. К тому же сын его Петр Алексеевич двоюродный брат Марии-Терезии, и с императрицей не только в родственных, но и дружеских отношениях, и что немаловажно ладит с мачехой с детства. Екатерина ему и сестре Наталье рано умершую мать заменила, и они к ней с детства тянутся, искренне любят, причем не только на людях, но и в душе — такое сразу видно, тут без ошибки.

— Империя для всех народов, что в нее входят, одинаково приемлема должна быть. Становым хребтом русский люд является, и другие народы таковыми неизбежно станут, пусть и другой веры будут и обличья. А вот православные народы, да еще славянского корня, что на окраинах наших теперь огораживают от соседей злонамеренных, в нашей защите должны сами всегда нуждаться, на нее уповать токмо, тогда из-под руки державной никогда не выйдут. А дабы мысли у них никогда не возникло, то помешивать их постоянно как варево в котле, чтобы то не пригорело.

Алексей Петрович усмехнулся — действительно, народы в узде держать нужно крепкой, и руку властную они должны чувствовать постоянно, да такую что защитить всегда сможет, и отшлепать, если поведут себя как дитяти шаловливые, неразумные. А тех, кто взывать о «величие» начнет, и неважно чего, Сербии там или Греции с Арменией, в Сибирь немедленно отправлять вместе с адептами «учения», на вечное поселение. А там все народы поневоле русскими становятся — деваться некуда, и не сбежишь, а природа такова по своей суровости, что выживать нужно, а не об идеях отвлеченных мечтать. И притягивать народы потихоньку, как железобетон, «арматуру» из русских, с «наполнением». И без баловства и игрищ политических, на окраинах только «автономии» для наглядности, для врага внешнего.

— Все правильно — в Ливонии уже четверть русских, а будет больше, чухонцы грамоту нашу восприняли, а своей у них нет. И не будет — на родном языке пусть в быту меж собою говорят, легенды деткам сказывают, былины там всякие, песни на праздниках поют. То даже во благо пойдет, как и одежду свою пускай носят, никаких запретов не будет. Вот только наша речь для всей империи через век общей будет, потому что от одной окраины до другой везде употребляться будет к общей пользе. И без всякого диктата с навязыванием — и так воспримут, добровольно, с охотою, ибо дорога наверх только для таких открыта будет. В армии, али на флоте полный срок отслужить обязаны — без этого в «тягле» считаться будут все, хоть потомки татарских мурз или молдавских господарей. И отступлений быть не может — хочешь карьеру делать, покажи, что готов воевать и кровь пролить, а то и живот свой положить за державу по присяге данной.

Русский язык в ходу будет, вначале у всех служилых, потом и тягловые слои охватит по прохождению времени. Да и переселенцев будет множество — ведь империя есть плавильный котел. И опора на православие еще одна — причем действенная, если церковь энергичная, и делом неустанно занимается. А ей сейчас есть чем заняться — школы повсеместно создаются, и со временем даже в самых отдаленных местах будут. Образованный народ собственную пользу сам увидит, грамотность великое дело.

— Так что теперь, Катенька, нужно войну заканчивать, благо все наши враги и союзники ущерб уже страшный потерпели, и разорение у них сплошное. И опять долгий такой перерыв делать, чтобы сил накопить и реформы на новые территории распространить. Потихоньку решать другие проблемы — к этому времени англичане с французами сообразят, чем опасно для них восстановление «Восточной империи», причем уже не ромеев, а русской. Но там нам не грех новой смутой в их землях и владениях воспользоваться, лишь бы наши дети и внуки шанс свой не упустили…

Этот собор был святыней православия…

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ июнь 1767 года Глава 53

— «Семилетней войны» не случилось — пруссаков едва на четыре года хватило, и это при том, что французы не против них, а вместе на одной стороне воевали. Зато англичане, хоть и сменили приоритет, но как всегда в выигрыше остались, и неплохом, хорошенько ободрав галлов. Да и нам грех сетовать, не только свое взяли, но даже больше того. Теперь мы в барыше великом, и назад уже не отдадим. К чему такие глупости совершать⁈ Нет, тут мы ни вершка пруссакам не возвратим, и баста!