Приманка для Коршунова (СИ) - Котлярова Екатерина. Страница 25

Уже выходя из больницы, обернулся. Показалось, что увидел знакомую фигуру слева. Но увидел только затылок скрывающегося за углом парня. Показалось? Или Коршунов наведался в больницу? Хмыкнул.

Совершенно неожиданно сознание подкинуло картинку. Коршунов сжимает рукой шею Голован и вжимает её в стену у сцены. Чёрт. Я же вернулся в актовый зал, когда скорая увезла Дашку. Но увидев лужу крови на полу, ушёл на улицу. Где меня вывернуло в кусты.

Зашёл в автобус и двинулся в самый конец. Заметил у окна, сидящую на одиночном сиденье, свою Куклу. Застыл, расплываясь в дебильной улыбке. Маша меня не замечает, что позволяет мне взглядом медленно скользит по ней. Сегодня на худых ногах свободные джинсы, которые открывают вид на тонкие щиколотки. Да. Эти щиколотки я несомненно покрою поцелуями, когда девчонка станет моей. А она станет. Совсем скоро. Одёрнул себя, чувствуя, как просыпается внутри желание. Скользнул взглядом на колени, на которых лежит рюкзачок. Тонкие пальцы отбивают на нём ритм, который звучит в её наушниках. Улыбнулся ещё шире. Подошёл к девчонке. Присел рядом с ней на корточки, благо автобус в это время почти пустой. Кукла вздрогнула и перевела на меня взгляд. Расплылась в улыбке и вытащила из уха наушник, который я забрал из тонких пальцев.

— Привет, — смущённо поздоровалась девушка.

— Доброе утро, Машенька, — я ласково провёл пальцами по её щеке. Девушка вспыхнула, покраснела, опустила взгляд. Заправил светлую прядь волос за ухо. Улыбнулся широко. Мне нравится её смущение. Мне нравится её запах. Её улыбка. И учащённое дыхание. Она вся мне нравится. Полностью.

— Как там Даша? — подняла на меня свои бездонные глаза, в которых я утонул, потеряв связь с реальностью. — Ты от неё едешь?

— Будут делать операцию, — улыбка сходит с моего лица.

— Всё так плохо? — Кукла перехватила мою ладонь и осторожно сжала.

— Зрение не возвращается. Я не понимаю всего того, что говорят врачи.

— Она скоро поправится, я знаю, — маленькая ладонь оказывается на моей щеке. — Ведь кругом столько любящих и прекрасных людей.

Я смотрю на Машу и не могу поверить, что бывают такие наивные и светлые люди.

— А что будет с Настей, Лёва? — спрашивает осторожно Маша, когда молчание затягивается.

— Хотелось бы, чтобы посадили на пару годиков.

— Лёва… — ахает Маша. — Но так нельзя!

— А как можно, Кукла? Издеваться над людьми и снимать это на камеру? Или толкать со сцены, прекрасно зная, что упав с такой высоты, человек может сломать себе что-то? А если бы Даша убилась?

— Ты думаешь, что она специально?

— Маш, — я усмехаюсь и качаю головой, — ты такая наивная. Голован любит поиздеваться. Надавить на больное. Она злобная сучка, которая давно должна получить по заслугам. Сейчас она снимает то, как ты упала и толкает Дашу со сцены, а потом она будет подсыпать в напитки вещества порядочным девушкам и снимать на камеру, как с ней забавляются мажоры.

— Может, ты и прав, — пожимает плечами Кукла.

— Малышка, думаешь, мне не хочется верить, что в людях больше хорошего, чем плохого? Просто я знаю о Голован больше, чем другие.

— Ты про взятки учителям? — интересуется осторожно.

— Это Дашка знает. Она не знает о том, что Голован обожает спорить. И не знает о том, что спор был на Дашку. На то, что Голован сможет втереться в доверие, а после опозорить её на всю школу, выведав грязные секреты.

— Но Даша говорила… — Кукла хмурит светлые брови.

— Дашка знает то, что должна знать, — я криво ухмыляюсь, вспоминая, как орала Голован, когда я сжимал её волосы на затылке левой рукой, а другую, с ножницами, держал у её головы, требую рассказать все условия спора.

— А как ты узнал? — Маша подаётся ближе.

— Услышал, как сплетничали её подружки. Они быстро замолчали, когда меня увидели, но мне было достаточно, чтобы смекнуть, что к чему.

— И что ты сделал?

— Поговорил, — усмехаюсь.

— Даже не верится, что такая красивая девушка может быть такой, — вздохнула Маша. — Зачем вообще эти споры придумывают? Как можно спорить на человека?

Я только пожимаю плечами, слушая, как Кукла рассуждает, жестикулируя и хмуря бровки. Её щеки раскраснелись.

— Хочу тебя поцеловать, — выдохнул я, приближаясь к её лицу.

Кукла вздрогнула и широко распахнула глаза.

— Лёва, что ты…

— Я вчера не успел насладиться, — шепчу, с трудом отрывая взгляд от её губ и вглядываясь в её расширившиеся зрачки. — Пожалуйста.

Кукла молчит. Только смотрит на меня с испугом. Смеживаю с силой веки и начинаю отстраняться. Но на лицо ложатся прохладные ладони, а к губам прижимаются сладкие губки девчонки. Застонал от кайфа, который прошиб всё тело. Какая вкусная. Я вчера даже и в сотой доле не ощутил её неповторимый вкус. Не насладился поцелуем.

Скользнул руками на тонкую талию. Сжал. И языком скользнул меж пухлых губ. Боги. Я дорвался до этой девчонки. Она меня поцеловала первая. Уже второй раз. И я её не намерен отпускать. Никогда.

Когда дыхание в лёгких кончилось, пришлось разорвать поцелуй. Прижаться лбом к гладкому лбу девчонки. И поймать её осоловевший взгляд. Моя Кукла. Моя девочка. Моя.

— Моя, — шепнул, прежде чем снова её поцеловать.

От Куклы пришлось оторваться, когда автобус остановился у нашей школы. Забрал у Куклы рюкзачок и, крепко держа за руку, повёл её в сторону школы. Но совершенно неожиданно Маша остановилась. Вытащила осторожно руку из моей ладони.

— Прости, Лёва, я не могу, — голос звенит от слёз.

— Что не можешь? — не понял я.

— Не могу вот так. Держаться за руки, целоваться, приходить в школу, будто мы пара.

— Почему? — я смотрю внимательно в лицо девчонки. — Это из-за Коршунова?

— Да. И не только из-за него, — шепчет девушка, опуская глаза.

— Объясни, Маша, — требую я, пальцами цепляя её подбородок и поднимая бледное лицо. — Посмотри на меня и объясни!

— Я не могу, Лёва, — шепчет умоляюще. — Правда, не могу. Ты мне нравишься, безумно сильно нравишься. Кажется, я даже влюбилась в тебя. Но нам нельзя быть вместе.

— По какой причине, Кукла? Из-за того, что ты встречаешься с Коршуновым? — меня начинает трясти от злости и ревности. И непонимания. Всего пять минут назад всё было хорошо.

— Кто сказал, что мы встречаемся?

— Каждая девка в классе об этом говорит, — я сжимаю зубы. — Ты сейчас пойдёшь к нему, да? Будешь с ним сосаться? После меня.

— Лёва, прекрати, пожалуйста.

— Будешь с ним, после того, как меня целовала? — я рычу. Мне больно. Больно от того, что я поверил в то, что эта девчонка может стать моей. Разрывает на сотни частиц от того, что Кукла меня сейчас отвергает. — Ты целовала меня сама. Ты могла отодвинуться, Маша. Ты могла послать. Сказать, что занята. Но ты сама, бл*** — я рычу и встряхиваю Куклу за плечи. — Ты сама меня поцеловала. Первая. Вчера. Сегодня. Ты могла остановить меня, — ору, смотря в лицо плачущей Маши. — Могла, но не остановила. Дала мне зелёный свет. А сейчас что? Сейчас, что изменилось?

— Лёва… — девушка качает головой.

Я убираю руки с её плеч, опускаю на землю рюкзак, хочу уйти. Развернуться. Оставить её за спиной. Но это выше моих сил. Выше меня.

Я дёргаю девчонку на себя. Впечатываю в грудь. Ныряю рукой в волосы на её затылке, заглядываю в глаза и шепчу умоляюще:

— Скажи, что это шутка, Кукла. Скажи, что это всё ошибка. Что тебя ничего не связывает с Коршуновым. Скажи, что ты пошутила. Я же сдохну, Маш. Сдохну без тебя. Ты в самое сердце пробралась. В каждую грёбанную мысль. Я дышать забываю, когда тебя нет рядом. Маша… — ртом прохожусь по шее, втягивая тонкую кожу. — Прошу, маленькая… Прошу тебя…

Маша давит ладошками на плечи. Отстраняется и мотает головой.

— Нет. Нет… Я слишком сильно тебя люблю… Слишком сильно… Он причинит и тебе боль. Заберёт. Я не могу, Лёва… Прости меня… Прости… Люблю, — шепчет рыдая. — Люблю тебя.

Хватает рюкзак и порывается убежать, но я не позволяю.