Зубрилка для Чёрного (СИ) - Котлярова Екатерина. Страница 11

— Поэтому ты попёрлась к этому задохлику в комнату? — шипит Игнат.

— Он мне помог, — шепчу, теряя голову от близости Чернышева, от его запаха и прикосновений. — Я не знала, куда мне идти.

— Кто занял комнату, Катя? — лоб опаляет горячее и частое дыхание.

Я прикрываю на мгновение глаза, потому что мне кажется, что горячие и влажные губы прижмутся сейчас к моей коже.

— Марина, — прикрываю глаза, облизываю губы.

— Ясно, — цедит сквозь зубы Чернышев.

Его горячие пальцы скользят по моей коже. Оказываются на спине, ведут вверх, пересчитывают позвонки. С моих губ срывается тихий стон, когда держать чувства в себе не выходит. Эти прикосновения нечто запредельное, внеземное. То, что невозможно описать словами. Простые. Даже невинные. Но они вызыввают во мне такие чувства, что кажется, будто я разлечусь сейчас на осколки. На миллиарды крохотных частиц. Каждая из которых осядет на коже Игната.

Чтобы слиться с его кожей. Впитаться. Проникнуть в каждую клеточку его тела.

— Черт, Зубрилка мелкая… Я же… Чёрт… Зубрилка… — голос Игната срывается, рука запирает между лопатками.

Молодой человек раскрывает ладонь. Прижимается серединой ровно там, где чувствуется каждый удар сердца.

— Что в тебе такого, твою мать? — обхватив пальцами другой руки мой подбородок, заглядывает в глаза. — Что?

Глава 10

Глава 10

Катя

Вглядывается в красные глаза, опускает взгляд на губы.

— Ничего. Ничего в тебе, Зубрилка… Ничего, — давит большим пальцем на губы, оттягивает нижнюю.

И шепчет что-то настолько тихо, что даже на таком близком расстоянии разобрать невозможно. Я не понимаю, на что он злится. О чём он говорит.

Мне и неважно. Сейчас всё потеряло значение, кроме него. Кроме близости его тела, что находится настолько близко. Что пахнет так одуряюще вкусно. Что заставляет мысли путаться, а колени подгибаться.

Мои ладони соскальзывают на грудную клетку молодого человека. Замирают у сердца. И я, затаив дыхание, с восторгом чувствую, как сильно и часто оно колотится. Немного подаюсь вперёд и лбом прижимаюсь к плечу Игната. Его кожа оказывается настолько близко, что я подаюсь соблазну и в необъяснимом порыве губами прижимаюсь к ямке. Невесомо. Едва заметно. Но этого оказывается достаточно для того, чтобы вкус Чернышева осел на языке. А следом спустился вниз живота. Сладким спазмом там отозвался.

— Слушай сюда, Зубрилка, — хрипит мне в волосы молодой человек. — Сейчас ты натянешь на свою попку джинсы, возьмёшь чемодан и пойдёшь со мной.

— Куда? — вскидываю голову, смотрю в злые карие глаза снизу вверх.

— В мой номер. С этим задохликом я тебя не оставлю.

— Но… Игнат, ты же мальчик…

— Да ты что? — хмыкает иронично. — Ты только заметила, Зубрилка очкастая?

— Зачем ты меня оскорбляешь?

— Одевайся, Катя. И перестань ко мне так прижиматься, если не хочешь лишиться остатков одежды и сидеть на этой раковине.

Как всегда, я не сразу понимаю смысл его слов, потому что к подобным хамским и пошлым намёкам я не привыкла.

— Ты… Какой же ты… — соплю обиженно.

— Какой, Зубрилка моя? М? — обхватывает подбородок и смотрит в красные припухшие глаза. — Когда начинаешь говорить, нужно заканчивать? Какой же я, Катя?

— Ты хам, Игнат. Грубиян, подлец и хам, — выдыхаю зло, дёргая головой и уходя от прикосновения. — Распоряжаешься мной, будто я твоя…

— Как знать, Бунтарёва, — с кривой усмешкой и с каким-то восторгом выдыхает мне в губы Чернышев. — У тебя две минуты на то, чтобы одеться, Катя.

Отстраняется, отходит и складывает руки на груди. Вновь окидывает меня взглядом с ног до головы. Усмехается, склоняя голову и рассматривая рисунок котёнка на моём нижнем белье.

— Если ты не будешь готова через две минуты, поедешь вниз головой на моём плече и с голым задом.

Я задыхаюсь от возмущения. Сжимаю кулаки, топаю ногой.

— Да ты… Ты… Я не позволю с собой так обращаться. Я всё… папе расскажу!

— Этой твари ты позволила обращаться с собой в разы хуже, — всю веселость Игната будто рукой снимает. — Ты или дура, или слишком доверчивая, чтобы не замечать столь очевидных вещей.

— Она… Юля просто…

— Просто сплетни распускает и ржёт над тобой, Зубрилка. Минута, Катя.

И прежде чем развернуться и выйти из ванной комнаты, его огромная обжигающая ладонь опускается на мои ягодицы, заставив подскочить и тихо взвизгнуть.

— Мягкая, — выдыхает со смешком и уходит, а мне остаётся только глазами хлопать и мучительно сильно краснеть.

Я вспоминаю его угрозу, кидаюсь к вещам и быстро натягиваю джинсы, не с первого раза попав в штанину. Следом натягиваю свитер. Беру сложенные аккуратной стопкой вещи и выхожу из ванной. Игнат сидит в кресле, неторопливо потягивает апельсиновый сок из бутылки.

— Котят любишь, Катёнок? — с хриплым смешком интересуется Игнат, рассматривая рисунок на свитере, где белый котёнок играет с мотком шерсти.

— Очень, — признаюсь я с улыбкой.

— Ясно, — хмыкает и криво улыбается.

Допивает сок, кидает пустую бутылку в мусорное ведро, поднимается, забирает стопку вещей из моих рук и кидает в чемодан. Захлопывает его, застёгивает и ставит на колёсики.

— Сегодня я твоя ломовая лошадь, Зубрилка.

— Игнат, я сама.

— Пупок надорвёшь, Зубрилка. В твою сторону дунуть страшно — от любого порыва ветра снесёт.

— Но с чемоданом я сама справлюсь, — говорю упрямо, поджав губы.

Чернышев только губы кривит, открывает дверь номера и выходит, таща за собой чемодан. Мне ничего не остаётся, как пойти за ним. Я смотрю в широкую спину, на мышцы, которые перекатываются от каждого движения. Создаётся ощущение, что молодой человек состоит исключительно из мышц.

Чернышев останавливается у двери через два номера от комнаты Марка. Прикладывает электронный ключ, заносит мой чемодан, ставит в угол, а затем меня затаскивает внутрь, видя, что я застыла.

— Это чей номер? — оглядываю комнату, которая ничем не отличается от тех двух номеров, которые я видела до этого.

— Мой, Зубрилка. Будешь жить со мной.

— Нет. Ты что, Игнат? Ни в коем случае! Я… Я не могу. Ты ведь парень.

Чернышев закатывает глаза и шагает ко мне. Склоняется к уху и выдыхает тихо:

— Зубрилка, ты всё равно окажешься в моей кровати. Рано или поздно. Так к чему сопротивляться?

— Нет. Не окажусь, — я сжимаю кулаки и с вызовом вскидываю подбородок. — Игнат, все эти игры не нужны. Я не стану с тобой… вот это всё делать, — неопределённо машу рукой. — Ты… Ты мне не нравишься!

— Каждый раз одно и то же, Зубрилка. Ты повторяешься. Ты можешь лопотать всё, что угодно. Но запомни одну вещь — этому прыщу дрожащему ты не достанешься.

— Так дело в Марке? — я вскидываю брови и горько улыбаюсь. — Марк хороший очень парень…

Договорить мне не даёт рука, резко нырнувшая мне в волосы и растрепавшая пучок.

— Я. Всё. Сказал. Если ты не хочешь, чтобы я его избил, держись от него подальше.

— Ты не можешь бить всех, кто тебе не нравится, Игнат.

— Кто сказал, что я не могу? Особенно, когда хавальник открывают на моё? — склоняет голову к плечу и зло щурится. Я молчу, не нахожусь, что ответить. — Пойдём на обед, Зубрилка. Подозреваю, что ты часто пропускаешь приёмы пищи.

Он берёт меня за руку и тащит за собой в коридор. Только в лифте мне удаётся отвоевать свою ладонь обратно.

— Как твоя рука, Зубрилка? — кидает небрежно, пропуская меня вперёд, когда лифт останавливается на первом этаже.

— Ещё вчера прошла. Спасибо.

— Шарф ты оставила себе, Катёнок? — понизив голос до интимного шёпота, спрашивает на ухо. — Чтобы прижимать его к лицу, когда твои пальцы творят непотребство?

— Нет. Нет! Я забыла его дома. Хотела постирать и вернуть. Я тебе отдам его, Игнат. Как только вернёмся, я отдам.

Слышу тяжёлый вздох за спиной. Я вижу Дарью Игоревну за одним из столиков. Она машет мне рукой и улыбается. Я дарю классному руководителю ответную улыбку. Прохожу к зоне, где стоят столы с едой. Выбираю себе гречку и паровые котлеты из индейки. Накладываю на тарелку, ставлю на поднос и ищу свободное место, куда сесть.