Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович. Страница 71

В октябре 1999 г. журналы «Vierteljahrshefte für Zeigeschichte» (орган Института современной истории) и «Geschichte in Wissenschaft und Unterricht» (орган Союза германских историков) одновременно напечатали сообщения Богдана Музяла (Польша) и Кристиана Унгвари (Венгрия). В обеих публикациях с достаточной степенью убедительности отвергалась атрибуция нескольких представленных на выставке фотодокументов. Утверждения Музяла и Унгвари коснулись незначительного числа экспонированных фотографий (20 из 1433, т. е. 1,39 % видеоряда). Немецкая пресса разных направлений и прежде — справедливо или несправедливо — указывала на определенные неточности в деталях экспозиции «Война на уничтожение». Ошибки время от времени исправлялись: проблематичные снимки изымались, менялись подписи под документами.

Но на сей раз все обстояло иначе. Началась хорошо скоординированная (и наверняка хорошо оплаченная) атака против основной концепции выставки. Не успела высохнуть типографская краска на страницах малотиражных, предназначенных для специалистов журналов, как консервативные газеты и еженедельники выступили (под аршинными заголовками на первых полосах!) с сенсационными утверждениями о сознательных фальсификациях прошлого, будто бы предпринятых сотрудниками Института социальных исследований, о преднамеренном очернении рядовых солдат вермахта. Группа депутатов бундестага от Христианско-социального союза обратилась к министру иностранных дел ФРГ с требованием не допустить запланированного показа выставки в США, дабы «всеми средствами» воспрепятствовать распространению за границей тенденциозного «образа Германии» [950].

По мнению Омера Бартова, атака против выставки стала выражением активности «новой разновидности немецкого национализма, представленного не только в рядах консерваторов, но и среди либералов и людей, принадлежащих к левому политическому спектру». В ФРГ, полагал ученый, «вновь начинает действовать машина самооправдания», а сторонники (хотя бы частичной) реабилитации вермахта стремятся «придать новый глянец аргументам, взятым напрокат из арсенала 50-х годов» [951].

«Frankfurter Allgemeine Zeitung» обвинила Реемтсму и Геера в том, что они, «выступая под знаменами партийного пристрастия», «испытывая тягу к черно-белым трактовкам», «отказались от доводов разума», допустили «инструментализацию памяти о жертвах режима» [952]. «Der Tagesspiegel» ополчился против «профессиональных просветителей», которые-де «взбаламутили Германию». Газета нахваливала на все лады выходцев из Восточной Европы Музяла и Унгвари, которые, по мнению берлинской газеты, «лишены предубеждений и стремятся релятивировать вину немцев» [953].

В свою очередь, «Die Welt» не преминула известить читателей о том, будто сотрудники Института социальных исследований движимы не «тягой к истине», а всего лишь «самоуверенностью и стремлением к упрощениям» [954]. Но всех, похоже, превзошел мюнхенский еженедельник «Focus». В свойственной изданию вульгарной манере его издатели предрекали неминумое «банкротство» и «крушение» выставке, организованной «гамбургскими дилетантами» и «лишенной теперь какого-либо научного фундамента» [955]. Рольф Шлирер, лидер правоэкстремистской партии республиканцев, выражал удовлетворение по поводу того, что экспозиция наконец-то «разоблачена как сознательная диффамация всего военного поколения» [956].

Подобные суждения были поддержаны некоторыми представителями германского научного сообщества. Директор Института современной истории Хорст Мёллер именовал «дилетантскими», «демагогическими» и «агитационными» установки об активном участии вермахта в преступлениях режима. Он заявил, что о преступлениях вермахта на Восточном фронте не может быть и речи, можно говорить только об «отдельных эксцессах», причем «остается неизвестным, насколько они типичны для вермахта в целом» [957]. Норберт Фрай отметил, что утверждения Мёллера представляют «решительный шаг назад от достигнутого уровня исторических исследований» [958].

В дискурс включился известный историк, руководитель берлинского мемориального центра «Германское Сопротивление» Петер Штайнбах. Он выразил убеждение в том, что упреки Музяла и Унгвари «не касаются основной цели организаторов выставки — доказать участие вермахта в военных преступлениях». Штайнбах советовал организаторам выставки серьезно отнестись к критике, внести исправления в экспозицию, что вовсе не будет означать «огульного оправдания вермахта» [959]. Аналогичную позицию занял Кристиан Штрайт, который констатировал, что «основная концепция выставки ни в коем случае не может быть поставлена под сомнение» [960].

4 ноября 1999 г. на созванной в Гамбурге пресс-конференции Ян Филипп Реемтсма объявил о временном прекращении работы выставки. Ее руководители предпочли закрыть экспозицию, нежели выслушивать упреки в фальсификации исторических источников. «Критика выставки, — констатировал директор Института социальных исследований, — не затрагивает ее концепции, однако (если оставить экспозицию без изменений) возникнет опасность того, что под сомнением окажутся ее основные установки. Необходимо восстановить поколебленное доверие» [961]. Реемтсма выражал надежду, что в течение трех месяцев будет подготовлена новая экспозиция, которая по-прежнему «станет предметом новых дискуссий» [962]. «Спокойной обстановки вокруг новой выставки не предвидится», — прогнозировал Вольфрам Ветте [963].

Чем же было вызвано решение о моратории в работе выставки? Почему, говоря словами Реемтсмы, было поколеблено доверие к ее организаторам? Конечно, свою неблаговидную роль сыграла хорошо скоординированная кампания нападок и клеветы, имевшая четко выраженный политический характер.

Ганс-Генрих Нольте убежден, что в рамках гамбургской экспозиции явно недостаточно использовались материалы из советских архивов. По его мнению, в ФРГ все еще, как и во времена холодной войны, существует стойкое нежелание признать результаты изысканий ученых Советского Союза и Германской Демократической Республики. И дело здесь не столько в недостаточном распространении знания русского языка в академических кругах, сколько в факторах, «имеющих явную политическую природу». Историк пришел к принципиально важному заключению: «Работы о войне Германии против России, в которых не используются советские материалы, находятся в сфере полузнания». Нольте привел выдержки из обнаруженных им в архивах бывшего СССР документов о кровавых оргиях, совершенных солдатами и офицерами вермахта в Белоруссии и на Украине. «Не каждый солдат был участником преступлений против человечности, но слишком многие (эсэсовцы, солдаты вермахта, полицейские) с наслаждением ухватились за возможность совершать безнаказанные преступления в России. И источники из Восточной Европы доказывают это с предельной точностью, в них приведены географические названия и имена, что и делает их неприемлемыми». По мнению ученого, укоренившееся в германской военно-исторической науке «полузнание о действиях вермахта в Восточной Европе» оказалось удобным для общества и принесло немалому числу граждан ФРГ неоспоримые «социальные преимущества» [964].