До белого каления - Квиннел А. Дж.. Страница 7

Гвидо оформил дом на имя матери, поскольку сам в то время был еще несовершеннолетним. Потом он сделал неплохой ремонт, разгородил большие комнаты и открыл публичный дом исключительно для офицеров американской армии. Дела там шли бойко, и скоро в округе его заведение стали называть «Сплендид». Мать Гвидо, пребывавшая в блаженном неведении, радостно носила прибыли в банк и ставила в церкви свечи.

К 1954 году Гвидо занял в мафиозной структуре города прочное положение, которое открывало ему самые радужные перспективы. Однако, как это часто случается, растущие доходы обострили противоречия среди бандитских заправил города, что вылилось в открытую вражду. На национальном уровне мафиозные структуры еще не успели стать столь же слаженными и дисциплинированными, как до войны. Старые хозяева с юга пока не были в состоянии распространить свое господство на Центральную и Северную Италию. В то время они пытались подчинить себе Рим и промышленно развитый север страны. Поэтому Неаполь их особенно не волновал. Так уж сложилось, что преступный мир этого города традиционно был своевольным и несговорчивым.

В самом Неаполе за власть тогда боролись две группировки. Гвидо, оказавшись перед выбором, допустил первую ошибку в своей многообещавшей криминальной карьере. Он взял сторону босса, которого звали Ваньино. Для Гвидо это было вполне естественно, поскольку Ваньино контролировал проституцию и доки. Однако он был уже далеко не молод, много лет провел в тюрьме и не обладал достаточной силой воли. В результате для Гвидо и его банды война между кланами закончилась поражением. В мафиозной иерархии они занимали невысокое положение, поэтому оказались в самой заварухе. В течение месяца половина молодцов Гвидо была перебита или бежала, а сам он очутился в больнице с продырявленной из дробовика спиной. Ему тем не менее очень повезло – все эти разборки могли кончиться для него гораздо хуже.

Пока Гвидо валялся на больничной койке, его утомленный жизнью и беспечный покровитель Ваньино однажды поужинал не в том ресторане – он был застрелен там, не доев жаркое.

После этого события полиция, как обычно, с опозданием стала демонстрировать свою власть. Газеты и политики громогласно требовали решительных действий. В итоге прокурор пошел на сделку с главарем одержавшей верх банды – неким Флориано Конти.

В результате была доказана вина дюжины специально отобранных рядовых преступников, которых осудили и бросили за решетку. В их числе оказался и Гвидо. Злой и обиженный сидел он в зале суда и слушал приговор – два года тюремного заключения. Тогда ему было восемнадцать лет.

Тюрьма оказалась для него страшным ударом. Дело было не в лишениях и не в оскорбленном чувстве собственного достоинства – он привык и к более тяжким испытаниям. В камере Гвидо обнаружил, что страдает острой клаустрофобией – боязнью замкнутого пространства, и болезнь привела его в состояние глубокой депрессии. В то время итальянская тюремная система не признавала этого заболевания, которое приносило Гвидо нестерпимые страдания.

После освобождения он два месяца провел в Позитано, причем не в доме матери, а на холмах, за чертой городка, где он спал под открытым небом. Прямо перед ним открывалась безбрежная даль Средиземного моря, а позади, насколько хватало взгляда, тянулись бесконечные холмы. Он медленно приходил в себя и тогда же дал себе слово, что больше ничего подобного с ним в жизни не случится. Нельзя сказать, что полученный печальный опыт сильно его изменил, просто он решил впредь исключить перспективу ареста. Там же он много размышлял над своим будущим.

После суда полиция закрыла публичный дом «Сплендид»; здание опустело и никакого дохода не приносило. За прошедшие два года Конти усилил в городе свои позиции, укрепил отношения с влиятельными чиновниками как в полиции, так и в органах местной власти. Гвидо прекрасно понимал, что для открытия публичного дома вновь ему потребуется молчаливое согласие Конти, поэтому сразу же после возвращения в Неаполь стал искать встречи с главой местной мафии.

Конти, тогда еще сравнительно молодой человек – ему было около тридцати пяти, – принадлежал к новому поколению мафиозных «капо». Силой упрочив свое положение, он стал действовать как практичный делец. Конти осознавал, что только договоренность с другими главарями мафии сулит ему наибольшую выгоду. Главным в то время было наладить сотрудничество в национальном масштабе, и, когда к нему прибыли эмиссары из Палермо, он согласился провести ряд встреч для раздела сфер влияния и создания иерархических структур власти.

Эти встречи, проходившие в 1953-1954 годах, на удивление напоминали процедуру выборов папы римского: они проходили в обстановке полной секретности, а их результаты непосвященным казались эфемернее струйки дыма. В борьбе за власть, как известно, все средства хороши. Заскорузлые традиционалисты из Калабрии не хотели, чтобы нынешние искушенные «капо» Милана и Турина получили больше власти, чем в прежние времена. Вместе с тем заправилы Центральной Италии, прежде всего Рима и Неаполя, стремились к тому, чтобы их слово стало теперь более веским, чем в предвоенные годы. Все единодушно признавали, что необходимо структурно упорядочить всю организацию, а для этого нужен своего рода верховный арбитр. На эту роль следовало найти самого влиятельного человека.

Боссы с севера не хотели, чтобы это место досталось кому-то из Калабрии, а южане и помыслить не могли, что его займет кто-то из северян. Моретти, римского «капо», считали слишком слабым, о Конти говорили, что он еще очень молод.

Естественно, необходим был компромисс. Идея встречи для обсуждения этого вопроса исходила из Палермо. Во главе заправлявшего там мафиозного клана стоял Кантарелла – щуплый человечек, известный щеголь и дипломат. Он стремился во что бы то ни стало сохранить за Палермо роль общенационального центра мафии и делал все возможное для достижения поставленной цели. Своего он добился – его признали верховным арбитром, но никто не мог в полной мере оценить его изворотливый ум политика и понять, что благодаря принятому решению в последующие двадцать лет он существенно улучшит свои позиции.

Именно тогда создавались условия для долгого периода относительного спокойствия и стабильности, что было самым главным условием для увеличения доходов мафии.

Гвидо был приятно удивлен теплому приему, который оказал ему Конти, и немало озадачен новым деловым стилем его организации. Дикость двухлетней давности действительно осталась в прошлом. Что было, то прошло, заверил его Конти. Теперь все станет по-другому. Конечно, Гвидо нужно снова открыть «Сплендид». Они обязательно будут сотрудничать. Все финансовые проблемы будут мирно улажены.

Гвидо вышел из кабинета вполне довольный результатами беседы. Однако он заблуждался – Конти его не простил. Гвидо и его банда два года назад были самыми опасными его врагами, и Конти вовсе не желал, чтобы тот снова встал на ноги.

Тем не менее одно из первых решений, принятых в Палермо, призывало всех мафиози прекратить междоусобные распри. Конти еще не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы вступать в конфликт с новым арбитром из Палермо. Он просто решил, что позволит Гвидо снова открыть публичный дом, а когда настанет подходящий момент, сдаст парня полиции. Таким образом, власти сделают за него работу, а благодаря своим связям с судьями он добьется, чтобы Гвидо надолго упрятали куда-нибудь подальше. Такое решение представлялось Конти вполне современным и прогрессивным.

Обо всем этом Гвидо не стал рассказывать Пьетро. Он начал историю с того момента, когда получил по телефону анонимное сообщение о том, что собственный покровитель сдал его полиции, и его со дня на день арестуют. В его жизни наступил один из самых ужасных моментов. Гвидо понял, что Конти так его и не простил, и решил пересмотреть свои возможности и перспективы. Они казались достаточно мрачными. Конечно, первой мыслью было спрятаться, но раньше или позже либо полиция, либо люди Конти его все равно разыщут. Он мог бороться, но о победе нечего было и думать. Оставалась третья возможность – бегство из страны. Обращаться в суд он не собирался, в тюрьму возвращаться не хотел ни в коем случае.