Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи. Страница 137

В носу по-прежнему оставался хорошо знакомый запах, который исцелял, как бальзам, и отравлял, как яд.

Запах ванили.

Шампуня с ароматом ванили.

Ее шампуньки.

Было почти десять вечера, когда мы, едва держась на ногах, вернулись домой. Что мы делали столько часов в подвале? Не могу вспомнить. Время пролетело поразительно быстро.

Как будто его кусок просто исчез.

Наверное, шок и адреналин сделали свое дело.

Я думаю, стоя на краю темноты, мы весь вечер проговорили – о том, что у люка нет дна, по крайней мере, его невозможно обнаружить подручными средствами, бросая туда побрякушки, монеты и куски штукатурки; о необходимости сообщить о происходящем куда следует – управляющему, ученым, в ЦЕРН; о запахе ванили; обсудили, не стоит ли вместе сходить на прием к психиатру, чтобы он вправил нам мозги.

Не помню точно, какие слова мы говорили, что именно делали, – будто воспоминания обо всем сказанном и сделанном нами засосало в пропасть, вниз, вниз, в темноту…

О, это я помню хорошо.

Эту другую темноту.

Дома мы молча забрались под одеяло и, несмотря на усталость, несмотря на абсурдность того, что нам довелось пережить в этот вечер, я с изумлением понял: мне стало намного легче. Как будто с плеч свалился тяжелый груз. Элеоноре – тоже: она почти сразу уснула спокойным сном, лишь изредка бормоча какие-то слова, и несколько раз повторила имя нашей дочери, с нежностью, от которой сжималось сердце.

Ко мне сон пришел не сразу. Колокола на церкви пробили полночь, когда в полудреме я вдруг понял, что завтра начинаются рождественские каникулы.

Мне снились гигантские залы и подземные коридоры, снились необъятные просторы ночи, по которым я бежал с невероятной быстротой, а порой проваливался в бездну, отчаявшись найти ориентир; но кроме страданий от ощущения потерянности в этих необозримых далях я чувствовал утешение от того, что страх навсегда затеряться в лабиринте не будет вечным. Рано или поздно забвение заключит меня в свои теплые, пахнущие ванилью объятия. Рано или поздно я доберусь до дна.

Утром Элеонора приготовила мне завтрак. Когда такое было в последний раз?

Переглянувшись, мы поняли друг друга без слов: допили кофе, переоделись и пошли в подвал.

Надеясь понять, не привиделось ли нам все это; может, мы оба сразу оказались во власти галлюцинаций, когда фантазии вторгаются в нашу реальность – как в том старом сериале с элегантным мужчиной с неизменной сигаретой в руке.

Но сняв крышку люка, мы увидели, что ничего не изменилось.

Только лучи света из окошка, параллельными полосками ложащиеся на пол, извивались и ползли к черному провалу.

В те рождественские каникулы мы с Элеонорой превратились в исследователей, совершенно увлеченных собственным открытием. Мы спускались в подвал, как в древний храм, где на каждом шагу нас ждали тайны и чудеса. Ходили туда по два-три раза в день – могли прийти на пару минут, могли задержаться на несколько часов. Мне кажется, за нас это решал кто-то другой.

Мы поднимали крышку люка и замирали, наблюдая за ленивыми и светящимися волнами мрака.

Чтобы защититься от сияния темноты, мы попробовали надевать очки от солнца, но быстро поняли, что смотреть на тьму в них и без них – это разные вещи. В очках мы не чувствовали такого удовлетворения от созерцаемого, хотя я вряд ли смогу объяснить вам, в чем именно оно заключалось… Дыхание пропасти, когда ей заблагорассудится, приносило нам запах Луны, аромат ванильного шампуня, и тогда начиналась дрожь где-то у основания черепа, от которой всего на несколько мгновений нас захлестывала волна блаженства. Наверное, это можно сравнить с оргазмом или с эйфорией от экстази, который я пробовал единственный раз в жизни, поддавшись безумию ночного клуба в Сестриере.

– Андреа? – шептала мне в такие моменты Элеонора с выражением экстаза на лице, наклонившись над люком и шумно вдыхая – Это ее запах, ее шампунь, ты чувствуешь?

Мы продолжали изучать колодец, бросая в него разные предметы. Сначала безделушки, банки, монетки, пустые банки от пива. Из пропасти никогда не доносилось ни звука.

Пока однажды днем я не схватил с полки и не бросил в бездну старую пластмассовую куклу Луны, которая закрывала глаза, когда ее укачивали. Элеонора посмотрела на меня с одобрением. Кукла ударилась о стенку колодца, полетела вниз и исчезла.

Мы стали считать.

Как всегда.

И, как всегда, не услышали звука удара.

Но кое-какой ответ мы получили.

При счете девяносто девять из тьмы вылетел порыв ветра, от которого задрожало оконное стекло, а потом раздался далекий звук – очень тихий, и я сначала решил, будто слышу то, что хочу слышать.

Эле прикрыла рот рукой – значит, мне не показалось.

Что-то похожее на веселый смех.

Смех пятилетней девочки.

– Лу, солнышко, ты там? – спросил я.

– Луна? – повторила Элеонора, низко нагнувшись над люком.

Темнота не ответила.

Но задрожала, как живая, вселяя в нас надежду, что потерянное рано или поздно вернется.

В одну из таких ночей, после того, как мы несколько часов простояли на коленях у пропасти, наши с Элеонорой руки встретились; и на крышке люка, в пыли, между старыми мягкими игрушками, мы занялись каким-то животным сексом, в конце которого я испытал самый сильный оргазм в своей жизни. Все эти несколько минут, пока мы делали то, о чем давно забыли, меня не покидало чувство, что кто-то подглядывает за нами и хихикает.

В движениях, прикосновениях и слиянии наших тел не было любви. Только искры жизненной силы, пытавшиеся сохранить хрупкие стены нашего мирка.

После этого мы ни разу не были близки.

Дни рождественских каникул пролетели в одно мгновение, словно окутанные густой темной дымкой, сквозь которую я мог разглядеть лишь проблески открывшейся нам тьмы. Второго января мне пришлось идти на работу.

Я завидовал Элеоноре.

Она могла спуститься в подвал, когда хотела, и насладиться утешением, подаренным тьмой. Уходя в офис, я умолял ее быть осторожной, никому не рассказывать о том, что мы обнаружили.

– Не переживай… – отвечала она. – Я же все понимаю.

Я доверял ей. И чувствовал, что за последние несколько дней мы стали зависимы от темноты и ее секретов. Подтверждение не заставило себя ждать. По дороге на работу, на полпути, меня бросило в дрожь и накрыло волной холодного липкого пота, как наркомана. Пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы не развернуться и не поехать обратно.

На работе поинтересовались моим самочувствием и спросили, не стоит ли мне еще пару дней провести дома? Только посмотревшись в зеркало, я понял, откуда такие вопросы: лицо худое, бледное, а глаза красные, как после солнечного удара. Мы вообще ели в течение этих дней? Я не помнил, да и какая разница.

Ближе к обеду я позвонил Элеоноре, но она не ответила. Наверное, пошла в подвал.

Несколько часов я тупо пялился в монитор, ничего не соображая, а все мои мысли были об одном. Но перекусив на скорую руку в столовой, я вдруг почувствовал, как в голове словно пронеслась буря, которая немного прочистила мне мозги. Я понял, что должен постараться осознать и проанализировать происходящее.

Тут я поймал себя на том, что пытаюсь найти в Интернете хоть что-нибудь на эту немыслимую тему.

В ответ на мой запрос «бездонный колодец» Google выдал не одну сотню результатов; остаток дня я читал странные городские легенды, библейские повествования и опусы из желтой прессы.

Оказалось, в Откровении Иоанна Богослова есть упоминание бесконечной пропасти:

«Затрубил пятый ангел, и я увидел звезду, упавшую с неба на землю. Звезде был дан ключ от колодца бездны. Когда звезда открыла колодец бездны, оттуда поднялся дым, как из огромной печи. От дыма из колодца потемнели даже солнце и небо» [35].