Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи. Страница 18

Джанни уже проснулся и поднял жалюзи. Он стоял на балконе в одних трусах и, не отрываясь, смотрел на море. Бледная спина блестела в лунном свете.

– Джанни… ты не спишь? Что это за музыка? – От пения вибрировали ножки стула.

– Это не музыка… – оператор старался перекричать голоса, а на его лице был написан такой ужас, что Этторе чуть не бросился бежать. – Посмотри сам. Господи, боже, это не пение. Это плач. Крик.

Морской бриз щекотал кожу сквозь майку. Луна исчезла. Этторе почувствовал, как затвердели соски.

– Что там? Что я должен увидеть?

Джанни показал пальцем на горизонт, где море врезалось в небосвод, с немым изумлением на лице. Как будто растолстевший герой Дональда Сазерленда из «Вторжения похитителей тел», подумал Этторе.

К берегу мчались разъяренные тучи, запутанный клубок черных катаракт. Величественная и безумная гроза зажигала бледные веснушки на лице неба, и в точке, куда указывал палец Джанни, Этторе увидел знакомую картинку.

– Н-нет, – пробормотал он. – Черт, нет.

– Это… это корабль из твоих снов? – Джанни опустил руку, делая шаг назад. – Я не хочу туда, Этторе. Это твой кошмар. Пошло все к чертовой матери, бежим!

«Корабль утопленников», порождение психоделического сна, стал реальностью: он несся к берегу на огромной скорости, и в свете молний четко виднелась каждая деталь. Этторе слышал, как Джанни вернулся в комнату, но не мог пойти следом. Он должен был видеть этот кошмар. Изучить его, сделать о нем репортаж.

– Возьми камеру! – сердито крикнул он, понимая, что оператор наверняка уже сбежал.

Корпус, мачты, реи, нос и корма корабля были не из дерева. А из плоти и боли, из бездн, вернуться откуда можно только ценой вечного страдания в первом кругу ада для канувших в забвение, в общей могиле для тех, чье имя неизвестно.

Сотни изуродованных трупов, конечностей, истерзанной кожи, сотни женщин и детей, мужчин и стариков, гниющих костей и тканей были собраны воедино каким-то заклинанием черной магии и составляли форму и сущность этого корабля, который прославлял могущество моря и отчаяние тех, кто никогда не доберется до Дома.

Гниющие, раздувшиеся от воды лица были покрыты водорослями и ракушками. Хор голосов, вырывающихся из черных ртов, изливал тоску в оглушительном реквиеме. Грот-мачта – раскачивающийся обелиск из гнилой плоти, торсов и вырванных из тела конечностей, – бросала вызов небу. Паруса – огромные сероватые простыни из лоскутов кожи, сшитых между собой прядями волос, – хлопали на ветру.

Утонувшие на переправах надежды, дети бесчисленных трагедий на этом проклятом участке моря. Когда судно подошло еще ближе, Этторе пришлось зажать уши руками, чтобы не слышать крика, который разъедал внутренности, как кислота, разносился по переулкам Лампедузы и забирался в дома живых.

Этторе был абсолютно уверен, что, добравшись до берега, корабль развалится на части, а утопленники, собрав куски своих тел, начнут бродить по улицам и пляжам, волоча за собой опухшие ноги, и, оплакивая свое наказание, пустыми мертвыми глазами будут разглядывать мир своих несбывшихся надежд, чужой мир, где они – всего лишь призраки.

Раздался оглушительный удар грома, и стены заходили ходуном.

– Джанни! Джанни!

– Этторе! Этторе! – закричал в ответ оператор, а потом добавил. – Проснись же наконец! Что случилось?

Сквозь завесу слез Этторе увидел включенный торшер – фокус мира бодрствования. Между кроватями стоял Джанни и взволнованно на него смотрел. Он прижал руку к груди – сердце стучало, как тимпан.

– Твою мать, – сказал оператор, – я больше не лягу спать с тобой в одном номере. Меня от твоих воплей удар хватит… Тебе опять снился этот сон?

Этторе сглотнул горькую слюну и попил воды, прежде чем ответить. Ему было тяжело дышать, грудь словно зажали в тиски, – наверное, паническая атака. Он посмотрел на балконную дверь. Ставни закрыты. Слышатся раскаты грома.

– Да, но… в этот раз все казалось абсолютно реальным. Блин, я думал, это правда…

– Ты уверен, что хочешь…

– Конечно, мы все равно уже не спим, – отрезал Этторе. – Я-то точно больше не усну. Который час?

– Пятнадцать минут второго. Айеби ждет нас в два. Если он придет, конечно…

Этторе провел рукой по волосам.

– Айеби придет, – после паузы сказал он, тяжело вставая и подходя к балконной двери.

Джанни сходил в душ, потом стал возиться с камерой. Этторе вышел на балкон.

Облака и туман. Никакого корабля нет.

Но стоит закрыть глаза, и он снова здесь.

Этторе закурил Camel. Увесистые капли дождя забарабанили по улицам Лампедузы, словно слезы несчастных, падающие в пыль. Когда Этторе швырнул окурок вниз, через перила, море разбушевалось и заревело, яростно атакуя остров со всех сторон.

Айеби ждал их под покосившимся козырьком автобусной остановки, откуда они должны были отправиться в путь, в гостиницу, находившуюся примерно в полукилометре. В темноте его лицо казалось нарисованным мазками блестящей черной краски, а глаза напоминали фары, изучающие ночь.

Увидев Этторе, укрывшегося капюшоном от ливня, который, правда, теперь превратился в морось, Айеби, как кошка, вышел из тени.

– Вы прийти, хорошо! Готовы?

– Привет, Айеби. Да, мы готовы к твоему эксклюзиву! – Этторе чувствовал себя лучше. Свежий воздух разметал паутину тяжелого сна, оставив от нее неприятные липкие, но безобидные обрывки.

У Джанни были воспаленные глаза – как у человека, которого резко разбудили.

– И где тут вход?

– Позади гостиницы, – объяснил угандиец. – Те, которые не хотят нас… они уже уйти, когда солнце зашло, но лучше быть осторожными, да?

Этторе представил, как Поретти с дружками заваливаются в ресторан и опустошают тарелки, пожирая мидии и распивая бутылку за бутылкой.

– Идем, вы за мной.

Они пошли по улице с невысокими домами, на крышах которых стояли цистерны для сбора дождевой воды. Прежде чем повернуть за угол, Этторе обернулся и посмотрел на Средиземное море.

Может, я все еще сплю? Вдруг это бесконечный сон-«матрешка»?

Джанни присвистнул, чтобы его поторопить. Худощавый Айеби уверенно шагал вперед. Время от времени он оборачивался, следя, чтобы другие не отставали.

Они вышли на узкую аллею за гостиницей. Задний двор почти не отличался от территории перед фасадом, которую они изучили утром в поисках хороших кадров – кучи мусора и старого хлама между рядами засохших кустов и бетонных блоков. Забор во многих местах был сломан. За ним виднелся силуэт здания, где в двух окнах наверху мерцал свет – то ли от пламени свечей, то ли от самодельного очага. Гул голосов, говорящих на непонятном языке, плыл в ночном воздухе, как читаемая вполголоса молитва.

– Вот, мы туда войти, – останавливаясь, прошептал Айеби. И показал на невысокую постройку в форме параллелепипеда. – Снизу.

Когда гостиница работала, подумал Этторе, там, наверное, был погреб или подвал. И представил себе дверь, как в бункере, где прячутся от торнадо в американских фильмах. Потом глянул на недоверчивое лицо Джанни, шедшего за угандийцем.

Может, это не очень хорошая идея, подумал Этторе. Ведь, честно говоря, мы ничего не знаем ни об этом человеке, ни о других обитателях отеля… Да и что там? Там, внизу?

Джанни достал камеру.

– Как думаешь, пора снимать?

– Нет, нет, нет, – взволнованно зашептал Айеби. – Внутри, делать фильм внутри, где клюзив! Сейчас спешить, мы идем, чтобы увидеть ньямби, быстрее!

Они гуськом вышли из переулка. Волны, бьющиеся в берег почти в километре от гостиницы, поприветствовали процессию громким рокотом.

Шагов через пятьдесят они увидели коренастый силуэт, который двигался им навстречу, раскачиваясь из стороны в сторону, как игрок в настольном футболе.

– Какого хрена вы здесь делаете?

– Твою мать, Айеби, ты же сказал, что все ушли! – воскликнул Этторе. Он не видел лица человека, только живот и лакированные туфли, блестевшие в полумраке, но по голосу сразу догадался. Перед ними был Иван Поретти.