Хроники Перепутья - Аве Алиса. Страница 3

– Папа на работе, будет поздно, – мама звонко чмокнула Машу в щёку. – С каким Костиком? Ой, какое чудо!

Мама бережно взяла у Маши кролика. Тот проснулся, но сопротивляться не стал. Мама оглядела его, потёрлась щекой о шёрстку и спросила:

– Откуда же ты такой?

– Я его, – Маша заговорила не сразу – всё-таки врать маме нехорошо, – у школы нашла, в траве сидел. Ма, можно мы его оставим? Я честно-честно буду за ним ухаживать, сама буду кормить и клетку чистить.

– Ну конечно! – воскликнула мама. – Давай его Костиком и назовём? Мне нравится это имя!

Мама вручила Маше кролика, забрала у неё рюкзак, и они пошли по улице втроём: мама, Маша и Костик. Но не братик Костик, а пушистый, синеглазый, вислоухий крольчонок Костик.

До Маши медленно доходило, что значило её «да» там, на остановке. Она боялась спрашивать у мамы про настоящего Костю, боялась рассказать о женщине с кроликами, боялась той радости, что вытесняла все мысли и страхи, – у неё наконец появился домашний любимец!

Папа пришёл вечером с работы, ему досталось полпирога и нежные кроличьи прикосновения. Новый член семьи исследовал папу, забравшись к нему на колени. Папа смеялся и то и дело приподнимал длинные кроличьи уши со словами: «К взлёту готов!» Про Машиного брата, их с мамой маленького сына, папа тоже не вспомнил. В родительской спальне не было детской кроватки, в ящике для игрушек Маша не нашла ни одной погремушки, в шкафу – ни одного костюмчика и подгузника. Из ванной исчезла красная детская ванночка с жёлтым утёнком на дне, коридор без коляски будто увеличился в размерах. Маша тайком залезла в мамин телефон и долго листала фотографии. Костика не было. Ни фотографий с выписки, ни ста двадцати кадров голышом, ни вымученного позирования, где Маша делала вид, что целует брата. Папин телефон она брать не стала. Костя исчез вместе с пыльным ароматом детской присыпки и горьковатым запахом подгузников в мусорной корзине. Вместо него по полу бегал кролик. Мама ласково называла его Костюшечкой, а папа – Пиратской Косточкой, и оба они говорили, что кролик – самое настоящее чудо и пахнет он яблочным пирогом.

Прошла неделя, вторая. Незаметно в уроках и домашних заданиях пролетал сентябрь, ласковый, солнечный, слегка окрасивший деревья в жёлтый и красный. Синее небо хранило летнее тепло, облака ползли медленно, по выходным мама с папой возили Машу то в парк, то в лес, то по магазинам. С прогулок Маша приносила какой-нибудь подарок своему питомцу. То веточку, то хрустящие палочки из зоомагазина, то яркую пластмассовую игрушку. Костик на игрушки не реагировал, обнюхивал и убегал, палочками и ветками хрустел, но предпочитал обычную морковку, шпинат и цветную капусту. Кролю купили зелёную шёлковую ленту. Маша наряжала его по вечерам. Принесли лежанку, какие продают для кошек, клетку брать не стали. Мама посадила на балконе травку в продолговатом горшочке и поливала её водой. А Маша – слезами. Кролик, очаровательный, мягкий, смешной, больше не вызывал у неё восторга. Маша не заметила, что привязалась к брату. Она почти не подходила к «этому», на руки не брала, в купании не участвовала, и вообще он мешал ей своим плачем, видом, присутствием. Она не просила брата, но скучала по нему теперь, когда он исчез. А кролика Маша просила, но вот уже который день засыпала в слезах и горячих просьбах: «Пусть Костя вернётся!» Молиться она не умела, мама с папой не учили её, но недалеко от школы возносила к сентябрьскому небу золотые луковицы куполов церковь. В окна класса они заглядывали блестящими на солнце боками. В восемь и десять утра под самый большой купол поднимался человек и начиналась музыка: звон колоколов, пробуждающий в людях добро и надежду, как говорила учительница по русскому и литературе. «Когда человек слышит колокольный звон, всё плохое в нём пугается и ищет тёмный угол, но музыка неба проникает и туда и выгоняет зло. Вы чувствуете? Язык колоколов говорит с нашей душой». С Машей колокола не говорили, они обвиняли, били прямо в сердце, и оно ухало вниз, в желудок, и отзывалось ноющей болью.

После школы Маша пропускала два-три автобуса, сидела на краю скамейки и ждала. Может, сегодня придёт та женщина с тремя животами? Откроет пустую клетку и скажет: «Ну ладно, давай меняться обратно».

Мамина улыбка, намертво приклеенная к лицу, и папин взгляд куда-то мимо мучили Машу. Родители тоже чувствовали пустоту, растущую день ото дня, хотя не понимали, отчего на душе пусто и одновременно липко – вместе с кроликом Маша принесла домой какую-то страшную магию, вытесняющую радость. Маша любила своего питомца, разрешала ему запрыгивать на кровать. Любили кролика и мама с папой, но никакой зверёк не заменит родного человека. В квартире звенела тишина, они разговаривали друг с другом, смеялись, смотрели телевизор, Костик хрустел морковкой и топал лапками, и всё же тишина висела над ними, опускаясь ниже и ниже.

Маша взяла кролика в школу. У неё появился план, как всё исправить. Кролик сидел в рюкзаке, иногда высовывал мордочку в отверстие. Маша не закрыла рюкзак до конца, чтобы проникал воздух. Заглядывала туда на переменах и шептала, чтобы никто не услышал:

– Ты меня прости, я во всём виновата. Но она просто так мне братика не отдаст. Ты же жил у неё, тебе не страшно…

Маша вспомнила, как кролики жались в клетке, когда на них падала тень женщины. Почему она не обратила внимания на их страх в тот ужасный день? Костик послушно нырнул глубже в рюкзак и ждал. Его повисшие ушки отяжелели, голубые глаза помутнели, он предчувствовал свою судьбу.

Маша не ошиблась, кролик открыл ей путь к женщине, забравшей брата. Девочка пришла на остановку, села на скамейку, достала кролика и громко произнесла:

– Я хочу меняться!

Люди на остановке притихли, отвернулись разом, один за другим пришли их автобусы. Улицы, остановки и дорога опустели. Маша осталась одна, кролик прижимался к её бедру и дрожал.

– Я хочу меняться! – повторила Маша.

Магия пришла в движение, уплотнив воздух, запахло яблоками и корицей. Жёлтый автобус появился возле остановки, выехав из густого марева. Двери с шумом открылись. Маша вскочила на первую ступень из трёх, ведущих в салон. Внутри сидело пять человек. Бабушка в красном берете. Юноша с объёмной спортивной сумкой. Девушка и ребёнок, Маша не разбиралась в детях, но на вид ему было года два или три. Он смотрел прямо на Машу, остальные – в пол. Мужчина с седой бородой дремал, уронив голову на плечо.

Маша вытянула кролика вперёд, руки тряслись:

– Вот! Верните брата!

– Тебе куда, девочка? – обернулся водитель. Маша не видела его лица, он был в чёрном капюшоне. Скорее всего, он носил очки, потому что в тени капюшона что-то блеснуло.

– Мне к брату нужно, – ответила Маша и показала водителю кролика.

– А, – коротко отозвался водитель. Он не удивился, не переспросил Машу, не сказал «вон из автобуса». – Тебя ждут. Ведьма твоя далеко живёт. Почти на конечной. Ты уверена, что тебе туда надо? – он произнёс последнее слово с нажимом, намекая, что Маше туда вовсе не надо.

Только куда «туда»?

– Понимаете, – Маша шмыгнула носом, и слёзы, которые копились в ней весь сентябрь, хлынули из глаз, залив щёки, губы и подбородок горячей виной, – я брата на кролика променяла. И мама, и папа совсем о нём не помнят. И соседи не спрашивают, где Костя. И даже из поликлиники больше не звонят. А я, я на самом деле не хотела… я просто так сказала, не по правде.

– Девочка, – перебила её бабушка в берете, – или заходи, или выйди. Дует!

Никого из пассажиров не волновали Машины слёзы, капавшие на серый пол автобуса.

– Значит, действительно надо… Но против воли живого я не повезу. Что решишь? – спросил водитель и занёс руку в чёрной перчатке над кнопкой закрытия двери.

Маша потопталась на ступеньке, вытерла нос и большим прыжком оказалась у ближайшего кресла.

– Едем! – уселась она, положив кролика на колени. – Вы мне подскажете, где выходить?