Прозрачный дом - Чайка Мирослава. Страница 2

– Да ну?! В проклятой квартире? – вытаращив глаза выпалил парнишка, но потом спохватился и, надеясь, что Ольга Васильевна не услышала его возгласа, продолжил как ни в чем не бывало: – Свободная квартира есть только на первом этаже, оттуда библиотекарша съехала. А мы как раз над вами будем, жаль только у вас нет балкона, мы на нем с отцом рыбу сушим…

Родион начал воодушевленно рассказывать о ставке, расположенном недалеко от их теперь общего с женщиной дома, словно так старался заглушить в душе боль только что постигшей его утраты. И хотя темная полоса под ногтями от глины и ноющая боль в области груди все еще мучительными толчками отбрасывали его к событиям получасовой давности, но присутствие незнакомки удивительным образом наполнило его душу смирением. Будто само провидение отправило Ольгу Васильевну специально на эту дорогу, чтобы помочь ему справиться с первым настоящим горем в жизни. Родион силился вспомнить имя этой женщины, стыдясь спросить еще раз, не подозревая, что пройдет совсем немного времени, и имя Ольга, Ольга Васильевна, Оля, Оленька станет самым популярным во всех без исключения квартирах спрятанного в тени густо растущих акаций таинственного учительского дома.

Прозрачный дом - _0.jpg

На следующий день было воскресенье. Воскресенье, которое, по мнению Ольги Васильевны, предназначалось для того, чтобы как следует выспаться, а потом понежиться в постели часов до одиннадцати с книгой в руках или придумывать фасон нового платья, гадая по доносившимся из кухни запахам, что кухарка готовит на завтрак. Поэтому, опираясь на свой жизненный опыт, она решила машину для переезда заказать на раннее утро, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение свой скарб, хотя показать ей было что. Но так как дом, в который Ольга Васильевна переезжала, был населен исключительно работниками школы-интерната, жители его имели стойкую привычку вставать очень рано и не изменяли ей даже в воскресенье.

Оттого-то, когда в семь часов утра машина, до отказа набитая мебелью, бесчисленными чемоданами и коробками въехала во двор дома номер 1, окна и балконные двери уже были распахнуты, из радиоприемников доносились бодрые звуки утренней гимнастики: «Выпрямитесь, голову повыше, плечи слегка назад, вдохните, на месте шагом марш». В дальнем углу двора у старенького горбатого запорожца, подняв крышку капота, возился пожилой мужчина, получая советы от жены из открытого настежь окна.

– Вот это мы приехали! – не сумев сдержать досады воскликнула Ольга Васильевна и даже всплеснула руками, но потом вспомнила, что рядом сидит малознакомый водитель, и уже более сдержанно продолжила, обращаясь к нему: – Ну что ж, будем разгружаться.

Появление чужого автомобиля во дворе, да еще груженного мебелью, вызвало у жителей дома небывалый переполох. Зашевелились шторы на окнах, на балконы выбежали ребятишки, дожевывая свой завтрак, степенно вышли мужчины сплошь в полосатых пижамах с сигаретами в руках или с недочитанной вчерашней газетой.

– Нина, смотри, похоже старшая пионервожатая приехала, про которую на педсовете говорила директриса, – стоя в балконных дверях с бутылкой кефира в руках заговорил высокий седовласый мужчина и, довольно улыбаясь, подкрутил пушистые усы. – Молоденькая еще, наверное, нет и тридцати пяти, и прехорошенькая.

Нина Ивановна Суходольская, пятидесятилетняя учительница химии, кинула на мужа недовольный взгляд и сказала, чтобы тот садился есть оладьи, а то они совсем застынут. Она делала вид, что приезд нового обитателя их дома ее совсем не интересует. Но как только муж вернулся к столу, она, слегка отодвинув накрахмаленный тюль, краем глаза взглянула в окно.

– Хм, все тридцать семь, а может, и того больше, – парировала химичка и была абсолютно права. Ольге Васильевне действительно было тридцать семь лет. И как только с кузова машины спрыгнул ее семнадцатилетний сын, моложавость, позволяющая назвать ее девушкой, сразу превратила пионервожатую в женщину, пусть даже очень молодую, но все же женщину.

– Здравствуйте, вы уже приехали?! – послышался звонкий голос со второго этажа, и Ольга Васильевна увидела перевесившегося через перила балкона, махавшего ей Родиона. – Хотите, я вам помогу с вещами?

Юноша не дождался ответа и уже через пару минут был у грузовика, на ходу натягивая ярко-синюю футболку.

– Знакомься, это Сергей, мой сын. Вы с ним почти ровесники, думаю, подружитесь, – проговорила дама своему вчерашнему знакомому, показывая рукой на высокого блондина с густым чубом.

– Я Родион, – произнес юноша, протягивая руку для рукопожатия.

Сергей не подал Родиону руки, а лишь смерил его презрительным взглядом и спросил вместо приветствия:

– Ты Маркса читал?

Маркса, конечно, Родион не читал. Однако, если бы рядом не стояла Ольга Васильевна, он бы нашел способ, как разобраться с новеньким зазнайкой. Но так как лезть в драку прямо на глазах учителя он не мог, то лишь растеряно отвел взгляд.

– Сережа шутит, он не хотел грубить, – рассмеялась Ольга и беззаботно прошествовала в дом со стопкой книг в руках.

Но она была не права – Сереже Родион сразу не понравился. Длинные волосы, клеша из джинсы явно выдавали в нем любителя модных заграничных вещей, трофейных фильмов и запрещенной музыки. Сережа таких чуял за версту и был убежден, что именно из такой либеральной шпаны вырастают предатели Родины.

Пока Родион и Сергей пытливо мерили друг друга взглядом, в семье Суходольских все больше разгорался интерес к новоселам, и если Лев Борисович, позавтракав, следил исключительно за передвижениями молоденькой вожатой, то Нина Ивановна подсчитывала в уме, сколько может стоить шикарный югославский гарнитур для гостиной. Когда Сергей с Родионом понесли в подъезд белую с резным изголовьем кровать, она не выдержала и выпалила:

– Ах, Лев Борисович, вы мне десять лет обещаете белую спальню – и где она?

– Будет, дорогая, обязательно будет, вот достроим дачу, тогда и купим.

Нина Ивановна хоть и была невысокого роста и полновата, как обычно выглядят радушные хозяйка и милые жены, но на самом деле отличалась сварливым характером и крутым нравом. Своего Льва Борисовича держала в ежовых рукавицах, и уж совсем не выносила, если тот о ком-либо хорошо отзывался. Но сейчас она так сильно нервничала не столько от того, что муж не мог удовлетворить ее желания относительно белого спального гарнитура, сколько потому, что ей было нужно уличить момент, когда Лев Борисович отвернется, и успеть в этот краткий миг опустить в его чашку с чаем несколько розовых кристалликов, покоившихся сейчас на кончике ножа для масла, который лежал у ее чайной пары. Эту тайную процедуру Суходольская проводила уже не первый месяц, но так и не смогла к ней привыкнуть, и каждый раз, как только наступал этот момент, ее руки дрожали, глаза бегали, словно у кукушки из заводных часов, и вся она была так напряжена, что начинала икать от волнения.

А вот Ольга Васильевна, напротив, волновалась все меньше. Родион, помогая носить коробки, старался идти с ней рядом и метал свой взгляд то в одного, то в другого жильца учительского дома, понизив голос почти до шепота, произносил: физрук – может сказать лишнего, но безобидный, учительница биологии – старая закалка, тяжелая рука, трудовик – клише, любит горячительные напитки… Ольге эта своеобразная церемония знакомства почему-то напоминала детскую игру, и она хихикала как девочка, а потом прикрывала рот рукой и старалась сделать серьезное выражение лица.

Когда Родик заносил последний чемодан, а из двери напротив выглянула симпатичная брюнетка с длинными волосами, заплетенными в косу, юноша, уже не понижая голоса, объявил: – Литричка Солнышко, два года как переехала. Солнышко зарделась и тут же юркнула обратно в свою квартиру. А Родион продолжил: – Она была на практике, а потом осталась работать, учителя ее еще всерьез не воспринимают, а что с нее взять – двадцать четыре года, но долго она здесь не задержится.