Лягушка Басё - Акунин Борис. Страница 6

Я догадался, к чему он клонит.

- Значит что? На подозрении все?

- Пока да. Нужно поговорить с каждым. И начнем мы, пожалуй, с княгини. Иван Степанович!

Тот из-за двери:

- Слушаю, Эраст Петрович!

- Прошу вас сходить на Розовую половину и прислать сюда княгиню.

Иван Степанович высунулся, стараясь не смотреть на труп.

- Вы намерены беседовать с Лейлой Давидовной над телом убитого супруга?!

- Не беседовать, - отрезал Фандорин. - Д-допрашивать. Так ее сиятельству и скажите: будет допрос.

Э, подумал я. Посмотрим, как ты будешь допрашивать княгиню Лейлу Гуриани. Но вслух ничего не сказал. Просто отошел в сторонку,  будто пальму рассмотреть. И встал за нею, от греха. А батоно Эраст мертвеца снова буркой прикрыл.

Княгиня ворвалась в оранжерею, как свирепая тигрица в джунгли. Ее сиятельство и есть тигрица – очень красивая и очень грозная. Если бы я был мартышка, я бы забрался на пальму, и повыше.

Ее сиятельство, конечно, рассердилась, что ее, будто воровку, на допрос вызывают. Кричать, правда, не кричала, аристократки не кричат. Они шипят сквозь зубы. Я так не умею.

- Вы и ессссть, - зашипела княгиня, -  знаменитая московская ищщщейка? Как вассс – Фон Дорен? Учтите, милоссстивый госссударь, если вы не сыщщщете убийцццу – или есссли мне не понравится, кáк вы его ищщщете – вы не получите ни рубля! Ясссно?

Я видел в Кутаисском цирке, как факир-индеец усмиряет большую гадюку-кобру. Но батоно Эраст обошелся без дудочки.

- Убийцу я непременно «сыщу», я всегда их сыскиваю, - спокойно сказал он. - Это раз. Ваших денег мне не нужно. Это два. Фамилия моя Фан-до-рин, имя - Эраст Петрович. Это три. Ну и четвертое: если вы станете чинить следствию малейшие препятствия или откажетесь отвечать на мои вопросы, я немедленно отправляюсь за местной п-полицией. Ясно?

И княгиня Лейла сразу шипеть перестала, превратилась из змеи в голубицу.

- …Уверяю вас, Эраст Петрович, я совершенно не намерена чинить препятствий, - проворковала она голубиным голосом. - И буду бесконечно признательна, если дело разрешится до обращения в полицию. Спрашивайте.

- Вопрос первый. Как у такой м-молодой дамы может быть двадцатипятилетний сын?

От такого вопроса, приятного всякой женщине, голос Лейлы стал уже не голубиный, а медовый.

- Константин – ребенок от предыдущего брака моего супруга.

Только теперь – в первый раз – она покосилась на покойника, слегка покривилась - и всё. Железная особа.

- П-простите, но вы в недостаточном возрасте и для того, чтобы иметь шестнадцатилетнюю дочь.

Допрос оказался для мадам Гуриани неожиданно приятным. Княгиня улыбнулась.

- Я не скрываю своего возраста. Мне тридцать восемь лет.

Фандорин почтительно удивился:

- Я слышал, что в зрелости грузинки становятся только краше. Теперь вижу – это п-правда. Однако перейдем к нашему прискорбному делу. Вы готовы?

Совсем растаявшая княгиня воскликнула:

- Да! Дорогой Эраст Петрович, спрашивайте о чем угодно. В этом доме никто так не заинтересован в установлении истины, как я!

Она все равно была похожа на тигрицу, но не в джунглях, а в цирке. На том же самом представлении в Кутаиси я видел,  как  на арену выбегает тигрица: р-р-р, сейчас всех сожру! А дрессировщик щелкнул кнутом, потом почесал ее за ухом – стала тихая, как кошка.

- В каких отношениях вы были с с-супругом?

Пожала плечами:

- Вам наверняка уже рассказали, что я его терпеть не могла. Всегда. Меня выдали замуж против воли, потому что мы были бедны, а он богач. Я тогда еще не умела за себя постоять. Но в этом доме я – единственная, кто не был заинтересован в смерти Луарсаба. Во всяком случае – в такой смерти. Если бы он околел от пьянства или свернул себе шею, свалившись с лошади, - я бы станцевала канкан. Но убийство оставляет меня без гроша! Вы знаете про завещание?

- Да.

- Скажите, Эраст Петрович, вы ведь человек в подобных делах опытный… - Голос княгини стал вкрадчивым. - Если убийство совершил некто, прямо заинтересованный в том, чтобы лишить меня права на наследство, можно ли оспорить завещание в суде?

- Я не знаю, в каких именно выражениях сформулирована воля покойного. И в любом случае я не специалист по наследственному праву. Если я верно понял ваш намек, вы подозреваете п-пасынка?

- А кого еще тут можно подозревать?  - Глаза Лейлы сверкнули. - Если бы муж умер своей смертью, я получила бы две трети состояния – треть в собственность  как вдова и треть в управление до замужества дочери. А поскольку дочь, бедняжка, вряд ли когда-нибудь выйдет замуж…

Она не договорила, но, хоть я тоже не специалист по наследственному праву, догадался: хромоножке не видать своей трети, как собственного затылка.

- Есть ли у вас ключ от оранжереи? – спросил тогда батоно Эраст.

Она понимающе усмехнулась.

- Желаете знать, могла ли я сюда проникнуть ночью? Исключено. Дверь, ведущая в женскую половину из оранжереи, запирается на ключ и засов. А вот на мужскую  – только на ключ. Убийца вполне мог сделать дубликат. Видите, я выполнила за вас половину работы. Вам осталось только добыть доказательства.

- Непременно д-добуду, - кивнул Фандорин, строча в книжечке.  – А теперь прошу вас вернуться к себе. Вскоре я вызову вас еще раз.

Вот теперь княгиня наконец соизволила подойти к усопшему супругу, но не перекрестилась, не вздохнула. Наклонилась, будто хотела потрогать бурку, но брезгливо отдернула руку.

Вышла. Вышел и я, из-за пальмы.

Фандорин попросил управляющего позвать молодого князя, а сам осмотрел в лупу замочные скважины на обеих дверях и засов.

- Да, засов с той стороны не подцепишь, - пробормотал он. -  Разве что князь сам впустил убийцу?

Э, подумал я, жену к себе на ночную Ямайку князь нипочем не впустил бы. Вот сына – того мог бы. Они иногда, Иванэ говорил, выпивали вместе. Один про Ямайку мечтает, другой про Париж.

Тут я услышал, что князь Котэ уже идет. Его всегда было издалека слышно. Он одевался не как князья и вообще не как нормальные люди, а во всё кожаное. Это, наверно, скульпторы в Париже такое носят.  Кожаная блуза, кожаные штаны и влитые хромовые сапоги ослепительного сияния и ужасного хруста. Две горничных нужно было, чтобы снять: одна князя под мышки держит, другая тянет.  А еще у молодого князя  были кудри до плеч, алый бант на шее и на голове бархатный блин, «берет» называется. Одно слово – художник. Парижанин.

- Господин Фандорин? – воскликнул Котэ в дверях. Он всегда не говорил и даже не кричал, а восклицал. -  Рад, очень рад… То есть не рад, конечно, а раздавлен, совершенно раздавлен! Кель кошмар! Бедный папá! Господи, упокой его грешную душу! И сжалься надо мной, несчастным!

Вытер платком глаза. Платок большой, как пол-скатерти, и тоже алый.

- Вы ведь скульптор? – спросил батоно Эраст без «здрасьте-очень-приятно». С художниками это необязательно. Они люди невежливые и не любят, когда с ними по-вежливому. У меня есть тост про моего знакомого художника Нико из Тбилиси, очень хороший, средней длины. Потом произнесу, если захотите. Вам понравится.

- Я скульптор-импрессионист, единственный в мире, - важно отвечал Котэ. - В Париже сейчас импрессионистов пруд пруди, но все они пишут картины. А я придумал пластический импрессионизм. Пойдемте, я покажу вам, как я леплю моих ангелов и святых пуантилистскими штрихами. Никто такого не делает!

- Ангелов и с-святых? А мне г-говорили...

Фандорин покосился на меня. Я пожал плечами. Что поделать, если у этого горе-скульптора даже ангелы выходят уродами?

- Да. И это тоже новаторство. В Париже все безбожники, а я придумал новое направление – религиозный импрессионизм. Я человек глубоко верующий. В старинные времена я писал бы иконы. Право, посмотрите на моих ангелов! Я налепил их целый сонм, мечтал устроить в Париже выставку. Она произвела бы фурор! Но теперь я надолго застряну в этой дыре! Придется погрузиться в нудные хозяйственные заботы. Поместье, бухгалтерия, счета, сто тысяч юридических процедур! И это еще не самое ужасное. Ведь надо вынести уголовное разбирательство. Скандал, жадное внимание толпы, репортеры… За что мне это, за что?