Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне. Страница 1

Анне Якобс

Хозяйка Мельцер-хауса

Anne Jacobs

Die Töchter der Tuchvilla

* * *

I. Февраль 1916 г. – январь 1917 г.

Серые вечерние сумерки рано опустились над промышленным кварталом Аугсбурга. На ткацкой фабрике то тут, то там вспыхивали огни; несмотря на нехватку сырья, работа все-таки продолжалась; на других же предприятиях было темно. Конец смены – женщины и пожилые мужчины выходили за ворота фабрики Мельцера. Высоко подняв воротники и натянув на голову платки и шапки, они шли под проливным дождем. Клокочущая дождевая вода стекала вниз по булыжным мостовым. Не у всех осталась добротная обувь с довоенных времен, и те, кто ходил в деревянных башмаках, сейчас, конечно же, промочили ноги.

А в это время в кирпичном особняке, принадлежавшем семье фабриканта, у окна столовой стоял Пауль Мельцер. Он пристально вглядывался в черный силуэт города, четкие очертания которого постепенно стирались в сумерках. Тяжело вздохнув, уже в который раз он опустил гардины.

– Пауль, ну присядь же, в конце концов, и выпей глоток, – раздался голос отца.

Из-за морской блокады этих несносных англичан шотландский виски стал теперь драгоценным зельем. Иоганн Мельцер достал из-за стеклянной дверцы серванта два бокала и наполнил их ароматной медово-желтой жидкостью.

Пауль, едва взглянув на бокалы и бутылку, отрицательно покачал головой.

– Не сейчас, отец, попозже. Когда для этого будет повод. Дай-то бог – он действительно будет.

В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги, и Пауль поспешил к двери. Это была Августа, горничная, она, розовощекая, в белом кружевном чепце, покосившемся на ее сбившейся прическе, казалась еще более полной, чем обычно. Она несла корзину, в которой лежала куча свернутых в клубок белых простыней.

– Ну что, все еще нет?

– К сожалению, пока нет, господин Мельцер. Надо еще немного подождать.

Она поклонилась и заспешила к лестнице для прислуги, чтобы отнести белье в прачечную.

– Августа, но ведь прошло уже больше десяти часов! – прокричал ей вдогонку Пауль. – И это что, нормально? А с Мари действительно все в порядке?

Августа остановилась и, улыбаясь, заверила его, что с родами всегда все по-разному: у кого-то ребенок появляется на свет за пять минут, а кто-то мучается по нескольку дней. Пауль с измученным видом кивнул. Уж кому-кому, а Августе это хорошо известно, ведь у нее их уже двое. И только благодаря милосердию Мельцеров она продолжает работать в их доме.

С верхнего этажа доносились приглушенные крики дикой боли. Пауль тут же шагнул в сторону лестницы, но потом все же остановился, понимая свою беспомощность. Мать выпроводила его из спальни, как только там появилась акушерка, Мари тоже просила его спуститься вниз, присмотреть за отцом: он хворал и нуждался в заботе после перенесенного инсульта. Это, конечно же, было только предлогом, и они оба знали об этом, но Пауль не хотел спорить с женой, тем более в ее теперешнем состоянии. И он молча повиновался.

– Ну чего ты стоишь в дверях? – сетовал на него отец. – Роды – бабье дело. Когда родит, нам уж скажут первым. Выпей-ка лучше.

Пауль послушно сел за стол и опрокинул содержимое бокала. Виски словно огнем обжег желудок, и только сейчас он понял, что после завтрака ничего не ел. Утром около восьми Мари почувствовала небольшую тянущую боль в спине, они тогда еще посмеялись над этим: маленькие болячки, неизбежно сопровождавшие беременность, не раз становились поводом для шуток. После Пауль с легким сердцем пошел на фабрику. Прямо перед обеденным перерывом с виллы позвонила его мать и сообщила, что у Мари начались схватки и они вызвали акушерку. Но ему, с ее слов, было не о чем беспокоиться – все шло своим чередом.

– Когда двадцать семь лет назад твоя мать произвела тебя на свет, – произнес Иоганн Мельцер, задумчиво глядя в свой бокал, – я сидел в бюро и выписывал счета. Потому что мужчине в подобной ситуации нужно какое-нибудь занятие, чтобы не сдали нервы.

Пауль согласно кивнул, не переставая прислушиваться к каждому шороху в коридоре: к шагам горничной, поднимающейся как раз на второй этаж, к бою старинных напольных часов, к голосу своей матери, велевшей Эльзе принести из бельевой две свежие простыни.

– Ты был довольно крупным, – ухмыляясь, продолжил отец и подлил ему еще виски. – Алисия промучилась всю ночь. Да, ты чуть не стоил ей жизни. – Но эти слова ничуть не успокоили Пауля, и это не ускользнуло от отца. – Но ты не беспокойся: кажущиеся якобы хрупкими женщины на самом деле более цепкие, сильные и живучие, чем обычно принято считать. – Сказав это, он сделал еще один большой глоток. – А что у нас вообще-то с ужином? – проворчал он и позвонил в электрический колокольчик, чтобы вызвать прислугу. – Уже седьмой час, что-то все сегодня идет вверх тормашками!

На повторный звонок пришла Ханна, посудомойка, темноволосая, немного скрытная девочка, которую Мари взяла под свою особую защиту. Иначе Алисия Мельцер давно бы прогнала эту маленькую, с позволения сказать, помощницу, поскольку та мало годилась для работы, зато посуды била столько, сколько не удавалось никому из ее предшественниц.

– Ужин подан, милостивый государь.

Она внесла две тарелки с бутербродами, серым хлебом, ливерной колбасой, тминным сыром и маринованными огурчиками, кстати, огурчики были свои, то есть из своего огорода – Мари велела завести его прошлой осенью. Мясо, колбаса и жиры выдавались в пайках по продуктовым карточкам, а тот, кому хотелось побаловать себя какими-то особыми лакомствами, например шоколадом, должен был иметь хорошие связи и необходимые средства. В доме Мельцеров все были верны кайзеру и потому полны решимости выполнить свой долг перед отечеством. А значит, готовы были отказаться от многого в столь суровые времена.

– Почему так долго, Ханна? И что там только делает кухарка?

Ханна торопливо поставила на обеденный стол тарелки, уронив при этом пару бутербродов с колбасой и один огурчик прямо на белую скатерть. Спохватившись, она тут же пальчиками вернула их на место. Пауль, вздохнув, высоко поднял брови, но призывать эту девчонку к порядку было пустой тратой времени. Все, что ей говорили, влетало в одно ухо и тут же вылетало в другое. Гумберт, который был на вилле камердинером и превосходно выполнял свою работу, был призван в армию в самом начале войны. Бедняга, разве он годился в солдаты?..

– Это моя вина, – пролепетала Ханна, не чувствуя при этом себя виноватой. – Госпожа Брунненмайер уже приготовила тарелки, и я отнесла их наверх вместе с другими блюдами, но только потом поняла, что они были для вас.

Тут выяснилось, что повариха только тем и занималась, что кормила господ наверху. Повитуха вообще отличалась отменным аппетитом и допивала уже третью кружку пива.

К тому же все знали, что скоро объявятся госпожа Элизабет фон Хагеманн и госпожа Китти Бройер и тоже захотят остаться на ужин.

Пауль подождал, пока удалилась Ханна, и только потом сердито покачал головой. Китти и Элизабет были его сестрами, но сейчас их присутствие казалось излишним – в доме и без них крутилось достаточно женщин.

– Эй, кухарка! – раздался сверху грубый незнакомый голос. – Чашку кофе! Но настоящего, зернового, а не этот суррогат!

Должно быть, это говорила повитуха. Пауль еще ни разу не видел ее лицо. Но судя по голосу, это была крепкая и очень решительная особа.

– Да, та еще заноза, – пренебрежительно произнес отец. – Та же штучка, что и медсестра, которую Алисия наняла два года назад. Как же ее звали? А-а, Оттилия. Та могла прикончить целый драгунский полк.

Внизу раздался звон дверного колокольчика. Раз, два – затем громкие удары кованого дверного молотка посыпались один за другим. Кто-то непрерывно барабанил по маленькой металлической пластине на двери.