Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне. Страница 64

– Представляешь, я перестала кормить грудью и теперь опять влезаю во все свои вещи, – радовалась Мари.

Китти чуть не выдала себя, когда оказалось, что в груди она опять пополнела. Голубая шелковая блузка Мари, слава богу, застегнулась, а юбка сидела на ней просто великолепно. Как странно, что в начале беременности сперва увеличивается грудь.

– Как раз пришел пастор Лейтвин, – доложила Мари, выглянув в окно сада. – Сначала мы устроим маленький праздник в лазарете, потом раздадим подарки служащим… А ноты ты захватила?

– Ноты? Какие ноты?

– Ах, Китти! Вы с Лизой хотели сыграть в четыре руки. Мы специально подвинули пианино к лестничной площадке, чтобы пациенты в лазарете тоже могли послушать рождественскую музыку.

Ах ты боже мой, она совсем забыла! Все этот ужасный лазарет! Раньше в парадной стояла большая ель, украшенная красными и золотыми шарами и пряниками. Ах, какой это был праздник, когда мама с папой раздавали служащим рождественские подарки.

– Мне ужасно жаль, Мари. Я такая растяпа!

– Это не страшно. Думаю, Тилли взяла с собой ноты. Садись на табурет перед зеркалом. Причешу тебя.

Ну вот, и жизнь опять наладилась, ведь рядом Мари, ее любимая Мари, она просто не могла сердиться и уж тем более обижаться, как это часто случалось с Лизой. Китти полюбила Мари еще в те времена, когда та работала на вилле кухаркой, и сейчас она была привязана всем сердцем к своей золовке и подруге.

Мари вытащила у Китти все шпильки, причесала ее влажные волосы, уложила их в прическу и заколола. Потом она ловко закрутила два локона, и теперь они кокетливо свисали с обеих сторон.

– А не сделать ли мне ли мне стрижку под мальчика, – раздумывала Китти.

Мари пожала плечами и сказала, что Альфонс наверняка ужаснется, вернувшись домой и увидев свою жену с короткой стрижкой.

– Альфонс такой милый, – нежно произнесла Китти. – Даже если ему не понравится – он никогда не станет браниться. Ах, как бы я хотела, чтобы он снова был рядом, Мари. Не знаю, что бы я без него делала.

Мари кивнула, поправила прическу Китти, а потом тихо сказала, что чувствует то же самое. Затем она спросила, слышала ли подруга новость о том, что доктора Мёбиуса призывают на фронт.

– Ах ты боже мой! – испуганно воскликнула Китти. – Бедняжка Тилли. Как ты думаешь, Мари, он успеет сделать ей предложение?

Мари опять стояла у окна – уже опустились сумерки, и почти ничего не было видно. Старые деревья в парке превратились в черные фигуры, только террасу едва освещали отблески света, падающего через дверные стекла.

– Не знаю, Китти, – произнесла она несколько скептично. – Доктор Мёбиус из простой семьи, а Тилли дочь богатого банкира Бройера. Как знать, найдет ли он в себе мужество.

– Боже мой, – простонала Китти, нырнув в домашние тапочки. – Они же любят друг друга – ну разве можно в наши дни быть такими старомодными? Тем более в такое жуткое время, как сейчас!

– Согласна, Китти. Но спроси-ка об этом маму – ты услышишь совсем другой ответ.

Китти сделала пренебрежительное движение рукой, рассматривая свой силуэт в зеркале. Нет, живот у нее был еще совершенно плоский, а вот грудь… Ей нельзя было даже глубоко вздохнуть – пуговицы бы не выдержали.

– Мама… Она же из рода фон Мейдорнов. Еще старомоднее папы! Может, мне поговорить с доктором Мёбиусом с глазу на глаз? Ведь он может стать мне зятем… и я могла бы…

– Не знаю, Китти, – с сомнением покачала головой Мари. – Кто знает, хорошо ли это – обручаться сейчас. Ведь ему предстоит отправиться на фронт.

Китти была возмущена. Именно потому, что доктор Мёбиус уходит на войну, он должен знать, что Тилли любит его и готова ждать.

Мари, казалось, была другого мнения, но ей не хотелось вступать в спор.

– Пошли вниз. Слышишь рояль? Уже играют. Еще начнут без нас.

Ах, какой же это был чудесный рождественский праздник! Не такой, к какому они привыкли, но все-таки очень трогательный и светлый. На лестничной площадке, выходящей в переднюю, где сейчас размещался лазарет, они неожиданно для себя увидели доктора Мёбиуса, сидящего за роялем. Он открыл праздник импровизациями на темы рождественских хоралов. Как же он хорошо играл! Он совсем не смотрел на свои пальцы, и ноты ему были совсем не нужны. С удивительно грустной улыбкой он смотрел вниз, на своих пациентов, которые, замерев, слушали его. А когда он закончил играть, поскольку его высокопреосвященство Лейтвин уже трижды довольно громко откашлялся, внизу раздались оживленные аплодисменты.

– Браво, доктор!

– Вы просто настоящий пианист!

– «Дочь Сиона» – дома мы всегда пели на Рождество эту песню.

Через некоторое время благодарные и восторженные крики смолкли. Мари с Китти незаметно спустились вниз по лестнице и заняли свои места. Для семьи Мельцер специально поставили стулья, чтобы во время празднования они не стояли, как это полагалось служащим.

– Сегодня родился наш Спаситель, – начал свою речь высокопреосвященство Лейтвин. – «Радость над радостью»…

Китти как завороженная слушала его слова. Да, он прав. С сегодняшнего дня все преобразится, потому что в мир пришел младенец, мальчик, сын Божий, который спасет мир от грехов и бед. О, как же красиво это звучит – теперь она была совершенно уверена в том, что на этот раз родит мальчика…

Затем она услышала звонкий голос Тилли – она читала рождественскую историю. Китти с любопытством глянула на доктора Мёбиуса. Он пристально смотрел на Тилли, и не было никаких сомнений в его чувствах к ней – его нежный взгляд говорил сам за себя. Какая очаровательная пара! Если бы только он объяснился с ней. Или он уже это сделал? Нет, тогда Тилли давно рассказала бы ей. Нужно помочь им обоим, и пусть Мари думает что хочет…

Слова его преосвященства проскользнули мимо ее ушей, она не вслушивалась в них. Он говорил всегда одно и то же: родился от непорочного зачатия, лежал запеленатый в яслях… «Бог ты мой, – думала она. – Ну почему Мария не взяла младенца на руки, а положила бедняжку в грязные ясли? И вообще – родить ребенка в хлеву на соломенной подстилке. На глазах у всех. И без повитухи. Нет, все-таки сейчас все намного лучше». На сей раз она вовремя позовет повитуху. Ах, времени еще много. Когда же он родится? В мае? Может, война к тому времени кончится, заключат мир, и Альфонс будет с ней рядом. И что он скажет, если будет мальчик?

Доктор Мёбиус ударил по клавишам, и все начали исполнять рождественскую песню:

– «О веселое, о блаженное…»

Китти во весь голос пела вместе со всеми. После третьей строфы она незаметно взглянула на пуговицы своей блузки. Слава богу, все было в порядке. Тут поднялась Лиза – она благодарила врачей, медсестер и вообще всех, на ком держался лазарет. Потом она обратилась к пациентам, мужественно сражавшимся за отечество: родившийся сегодня Иисус Христос придет на помощь Германии, над которой сейчас нависла опасность. А когда она сказала, что следующее Рождество все хотят праздновать в победоносной мирной Германии в кругу семьи, ей зааплодировали. Как же была горда собой Лиза – лазарет был создан по инициативе ее мужа, а теперь она пожинала лавры.

– Жена майора постоянно проявляет заботу о военнопленных, – говорили о ней в благотворительном обществе.

– Жена майора – просто ангел для всех раненых.

Такие высказывания очень нравились Лизе, она казалась себе самой просто великолепной. Китти ощутила зависть: ее сестрой восхищались в обществе, а она, Китти, была в тени семьи Бройеров. Ах, какая чушь! Она ждала ребенка, вот что имело для нее значение. Это будет милый белокурый мальчик. Белокурый, как ее Поль, но в первую очередь, конечно же, как Альфонс.

Начали раздавать подарки, сначала врачам и медсестрам. Из последних пришли только две: остальные праздновали в кругу семьи. Затем Лиза, Мари и Тилли начали одаривать пациентов.

– Что с тобой, Китти? – прошептала ей Лиза. – Ты что, приросла к стулу?

Она быстро вскочила, взяла несколько подарков и начала их раздавать. Большинство этих маленьких пакетов она принесла как пожертвования, в них были марципан, сладости, маленькая бутылочка шнапса, бритвы, мыло или бумага для письма и ручки. В некоторых находились нижнее белье, теплый шарф, носки ручной вязки или же книга. Это были пожертвования, собранные благотворительным обществом. Кому не понравился подарок, мог потом обменяться с товарищами.