Луна над горой - Накадзима Ацуси. Страница 19

Помимо опасности перехода по вражеской территории, путь длиной в несколько тысяч ли представлял серьезное испытание – это было очевидно для любого, стоило лишь подумать о скорости, с которой идет пехота; обозы также приходилось тащить вручную, а погода в преддверии зимы на варварских землях стояла суровая. Император У-ди был выдающимся монархом, однако обладал теми же недостатками, что не менее прославленные Суй Ян-ди [35] и Цинь Ши-хуанди. Даже Ли Гуанли, чья младшая сестра была любимой наложницей У-ди, изведал всю тяжесть высочайшего гнева, попытавшись временно отступить из-под Даваня, когда ему не хватало людей. Император приказал закрыть перед ним Нефритовые ворота – заставу Юймэньгуань [36]. На Давань же было решено пойти, только чтобы захватить там хороших лошадей.

Иными словами, стоило У-ди принять решение, как он настаивал на его выполнении во что бы то ни стало. Ли Лин к тому же вызвался сам – и теперь не имел права колебаться, пусть даже время года и расстояние были против него. Так он оказался на севере без поддержки конницы.

У горы Цзюньцзи отряд провел десять дней. Каждое утро Ли Лин посылал во всех направлениях разведчиков в поисках хунну. Кроме того, ему было велено составить карту с обозначением всех рек, гор и прочего рельефа. Когда отчет наконец был готов, в столицу с ним отправили некоего Чэнь Булэ, дав ему одну из немногочисленных лошадей. Поклонившись на прощание командиру, гонец во весь опор поскакал прочь; Ли Лин и его люди с тяжелым сердцем глядели на тающую в серой пустыне фигуру.

За прошедшие десять дней они не обнаружили никаких следов хунну на всем пространстве в радиусе тридцати ли от лагеря – ни на западе, ни на востоке. Ли Гуанли, выступивший к предгорьям Тянь-Шаня еще летом, задолго до возвращения Ли Лина из столицы, одержал победу над правым туци-ваном, но на обратном пути был окружен другим крупным отрядом хунну и разбит наголову. Из каждых десяти ханьских воинов шестеро или семеро были убиты, а сам военачальник едва избежал погибели. Вести об этом успели достигнуть ушей Ли Лина, и теперь он раздумывал о том, где нынче находятся основные силы хунну, разгромившие Ли Гуанли. Какие-то из варварских отрядов определенно стояли в окрестностях Сихэ и Шофана, где их сдерживал военачальник Гунсунь Ао (туда же, оставив Ли Лина, по императорскому приказу устремился и Лу Бодэ). Но вряд ли это была та самая армия, с которой встретился Ли Гуанли, – так быстро преодолеть четыре тысячи ли от Тянь-Шаня до плато Ордос не смог бы никто. Значит, основное войско хунну должно находиться сейчас где-то между лагерем Ли Лина на юге и рекой Туул – или, как ее называли ханьцы, Чжицзюй – на севере.

Каждый день Ли Лин самолично поднимался на вершину близлежащего холма и обозревал окрестности. С востока и юга простирались однообразные пустынные пейзажи, с запада и севера – цепи низких гор с чахлыми деревцами на склонах; иногда в небе, меж осенних облаков, мелькал силуэт коршуна или сокола – но ни единого вражеского воина не появлялось на горизонте.

Ли Лин распорядился поставить повозки в круг у подножья поросшей редкой растительностью горы, а внутри этого круга разместил свою ставку. Ночью сильно холодало, и солдаты стали рубить деревья для костров. За десять дней их стоянки луна с небосвода исчезла. Звезды казались ослепительно яркими – быть может, из-за сухости воздуха; каждую ночь над горами в сиянье голубоватых лучей поднимался Сириус.

По истечении десяти дней Ли Лин наконец решил продолжить путь на юго-восток. В ночь накануне выступления часовой, глядя на сияющую Собачью звезду, заметил ниже нее другую, огромную, красновато-желтого цвета. Пока он размышлял, что бы это могло значить, странная новая звезда сдвинулась с места и поползла, волоча за собой толстый красный хвост. Потом рядом с ней появились похожие огни – два, три, пять; все они перемещались. В тот момент, когда часовой уже собирался крикнуть и поднять тревогу, они разом погасли – будто и не бывало.

Услышав доклад о происшествии, Ли Лин приказал готовиться к бою на рассвете. Осмотрев каждое подразделение, он вернулся к себе в шатер и уснул, захрапев, как ни в чем не бывало.

Когда он вышел наружу утром, войско уже подготовилось, как он распорядился, и спокойно ожидало приближения врага. Воины выстроились за пределами круга, образованного повозками; передние ряды были вооружены щитами и копьями, за ними помещались лучники. Предрассветная темнота и тишина были непроницаемы, с гор не доносилось ни звука, но все чувствовали повисшую в воздухе угрозу.

Хунну, как у них заведено, ждали, пока верховный предводитель, шаньюй, совершит обряд поклонения солнцу; но едва в долину проникли первые лучи, по обеим сторонам на склонах, прежде совершенно пустынных, появились бесчисленные человеческие фигуры. С ревом, казалось, потрясшим небо и землю, варвары ринулись вниз. Когда передние ряды нападавших приблизились на расстояние двадцати шагов, в лагере ханьцев, до этого тоже безмолвном и неподвижном в рассветной мгле, грянули барабаны: одновременно в воздух взмыли тысячи стрел – и сотни хунну бездыханными упали наземь. На оставшихся, ошеломленных внезапным обстрелом, тут же кинулись ханьские копейщики. В считанные минуты варвары обратились в беспорядочное бегство, пытаясь укрыться в горах. Пока их преследовали воины Ли Лина, они потеряли несколько тысяч убитыми.

Это была чистая победа; к сожалению, надеяться, что враг уйдет, не приходилось. Со стороны хунну в бою участвовало около тридцать тысяч человек – личные отряды шаньюя, судя по флагам, развевавшимся на вершинах гор. Если здесь правитель хунну, то за передовым отрядом должно следовать еще от восьмидесяти до ста тысяч ратников – а значит, они будут атаковать снова и снова.

Ли Лин решил немедленно сняться с места и двинуться на юг. Он отказался от намерения пройти две тысячи ли на юго-восток к Шоусяню и теперь собирался вернуться по пути, которым они пришли две недели назад, – в ближайшую крепость Цзюйянь, и как можно скорее. Впрочем, отсюда даже до Цзюйяня было неблизко.

Отряд шел на юг третий день, когда после полудня далеко за спиной показались облака желтой пыли: их настигали конники хунну. Лошади кочевников были быстры: всего через день не меньше восьмидесяти тысяч вражеских всадников плотно окружили отряд – однако, наученные предыдущим опытом, подходить не спешили, лишь обстреливали ханьцев из отдаления. Стоило Ли Лину остановиться и показать готовность к бою, противник отступал на недосягаемое расстояние; но едва ханьское войско трогалось с места, хунну опять приближались и осыпали их стрелами. Все это сильно замедляло переход – к тому же с каждым днем росло число раненых и убитых. Хунну преследовали их, словно волки, которые в диком краю идут по пятам за измученным, изголодавшимся путником в ожидании удобного случая. Мало-помалу ослабляя противника, они готовились нанести решающий удар.

После нескольких дней боев и отступления на юг отряд Ли Лина остановился на отдых в распадке. Раненых к этому времени было уже много. Осмотрев всех, Ли Лин приказал тем, кто получил одно ранение, нести оружие и сражаться, как обычно; тем, кто получил два, – помогать толкать обоз; имеющих много ранений он велел уложить в повозки. Что до убитых – их придется оставить здесь, в пустыне.

Тем же вечером, обходя лагерь, Ли Лин заметил женщину, переодетую мужчиной. Приказав обыскать обоз, он обнаружил таких больше десятка. Несколько лет назад, когда в провинции Гуаньдун уничтожили банду разбойников, их жен и детей переселили сюда, в западные провинции. Многие из женщин повыходили замуж за ханьских солдат, охранявших границу, или просто оказывали им услуги определенного рода. Они-то и увязались за отрядом, спрятавшись в повозках.

Ли Лин, недолго думая, приказал с ними расправиться. Про мужчин, которых они сопровождали, никто не сказал ни слова. Женщин увели в темноту ночной лощины. Какое-то время оттуда раздавались пронзительные крики, и лагерь застыл, напряженно прислушиваясь. Потом все стихло.