Игрок 2 (СИ) - Риддер Аристарх. Страница 40
Потому что её, дачу, хотели все жители советских городов.
По Насте и её семье было не очень понятно, к какой категории владельцев дач они относятся. Но я так думаю, что ближе к первым. На советскую элиту эти, в сущности простые люди, не тянули.
И это сразу настраивало на определённый лад. Меня явно пригласили не на посиделки на свежем воздухе с шашлыками и песнями под гитару. Нет, возможно, что что-то подобное и будет, но потом. Сначала нужно, аки изгнанные из рая Адам и Ева, в поте лица добыть свой хлеб насущный.
Впрочем, я не возражал. Мне, человеку, который еще недавно был прикован к инвалидному креслу, до сих пор любая физическая активность доставляет наслаждение. Копать,сажать, брёвна таскать, да без разницы.
После полувекового сидения в кресле ощущение боли в спине от простой физической работы представляется чистым кайфом.
Плюс, к чему лукавить? Настя мне нравилась. Очень сильно нравилась. Рядом с ней я чувствовал самый настоящий душевный подъём, если говорить языком высокой советской литературы. Другие подъёмы я тоже чувствовал, но тут, как говорится: Гусары, молчать!
Участок у родителей Насти находился в дачном кооперативе «Мелиоратор», построенном на берегу созданного несколько лет назад Партизанского водохранилища.
Пока мы ехали на такси до места назначения, Настя мне всё рассказала про дачу родителей.
С её слов этот Мелиоратор был новым дачным кооперативом, появившимся уже после того, как вырыли водохранилище.
— Ты, Фёдор многого от нашей дачки не ожидай, — сказала мне Настя, — хоть родители на ней буквально помешались, но там еще работать и работать.
— Родители? — переспросил я, — а ты сама? Что-то я не слышу энтузиазма в твоём голосе.
— А как ты его услышишь, если его нет? Вот зачем она мне нужна эта дача? Мы же в Крыму! Тут и зимы практически нет. Фрукты и овощи можно купить практически круглый год. Чем горбатиться на этих пятнадцати сотках, я бы лучше дополнительно занималась. Ту же анатомию или терапию бы подтянула. У меня, Фёдор, есть план. Стать не просто врачом, а врачом с мировым именем. Профессором или даже академиком! А академики грядки не копают.
— Планы у тебя, конечно, грандиозные, — усмехнулся я, — за тебя можно только порадоваться, что ты себе такие цели ставишь. А насчёт академиков… Так, они разные бывают. Ты же наверняка знаешь, что лучший отдых, это смена рода деятельности. Я вот, например, писатель. И я с удовольствием помогу твоим родителям сегодня. Физический труд облагораживает, знаешь ли.
— Фёдор, — Настя сморщила губки в мимолётном недовольстве, — ты сейчас говоришь как старый дед! Тебе бы ещё сейчас пенсне и древний пиджак с заплатками на локтях. Был бы вылитый Яков Соломонович, наш преподаватель пропедевтики детских болезней. Тот тоже любит повторять, что труд сделал из человека обезьяну, — услышав это что я, что таксист который нет-нет, да прислушивался к нашему разговору, рассмеялись, — ой. Я оговорилась! Из обезьяны человека, конечно же! Фёдор, хватит смеяться! Прекрати, а то обижусь!
— Хорошо, хорошо. Твоя взяла, — ответил я. А насчёт твоего Якова Соломоновича я могу сказать, что сразу видно, что он умный человек. Оба его высказывания очень точны. Ой! — Настя не удержалась и ткнула меня локтем в бок, — ладно, ладно. Я пошутил. Долго ещё?
— Нет, почти приехали. За воротами сразу налево, а потом второй поворот направо и до конца, — объяснила девушка водителю.
То, что кооператив новый, было понятно практически сразу. Далеко не все участки могли похвастаться наличием домиков или даже заборов, но это не главное. Плодовые деревья, вот что говорило о молодости этого Мелиоратора. Ни одной по-настоящему высокой и раскидистой яблони я не видел.
Зато инфраструктура имелась вся. Издалека виднелась водонапорная башня, наверняка воду качают из водохранилища, и повсюду стояли электрические столбы.
Участок Настиных родителей был не исключение. Да, он достаточно большой, но домик, как говорится, в процессе сборки. Как я понял, это будет стандартное деревянно фанерное строение, но зато двухэтажное. Пока что из строений на участке был только хозблок, совмещённый с летней кухней. Так это назвала моя спутница.
Мама Насти вместе с еще парочкой незнакомых мне женщин занимались грядками, а буквально через десять минут после того как таксист скрылся за поворотом, появился и отец девушки.
И появился очень величественно. За рулём не чего-то а аж целого студебеккера.
— Ага, дочка, приехала! И своего писателя привезла. — обрадовался он, — я вот решил вспомнить молодость и сам сел за руль «Студера». Давай, прозаик, скидывай свою югославскую куртку и помогай разгружать. Круглое, само понимаешь, надо нести, а квадратное катить.
— Может, вам ещё и траву в зелёный цвет покрасить? — усмехнулся я.
— О, — Настин отец хлопнул меня по плечу и воскликнул, — сразу видно знающего человека! Уважаю! Но это покамест ни к чему. Давай мы с тобой покурим, а потом и за дело! Делу, как говорится, время, а потехе час. Разгрузим «Студер», а потом поужинаем и чайку попьём. А у меня, прозаик, такой чаёк есть! Чабрец, липа, зверобой! Лютый зверь, а не чаёк!
Ну как после такого не воспылать любовью к простому физическому труду?
Вот я и им и пылал почти два часа. Мешки с цементом, какие-то балки, листы фанеры, стекла для окон, метизы и прочее, прочее прочее.
На закуску мы разгружали большие стальные листы, окрашенные радикально чёрной краской. И о них все Настины родственники говорили с придыханием. Это будет бак для воды. Вернее, нет, да не так. Это будет БАК!
И вот этот вот бак меня и добил. Когда последний лист покинул кузов грузовика, и я разогнулся, то понял, что всё. Спина, фигурально выражаясь, заорала на меня: «Ну что, прозаик, наигрался в пролетария? Вот теперь страдай, сорвал ты меня, сорвал!»
Глава 20
— Эх, Фёдор Михалыч, вот жеж тебя угораздило — Дмитрий Фомич мне вроде бы и сочувствует мне, но как-то ехидно, — сразу видно, что ты интеллигент, в жизни ничего тяжелее х… — Настина мама бьёт мужа локтем в бок, и он тут же исправляется, — тяжелее ручки в руках не держал. Но это ничего, есть у меня одна настоечка, буквально один раз вечером помажешь спину, и всё как рукой снимет, обещаю!
— Ирод, отстань от человека, — Настина мама тут же вступает в разговор, — спасу уже нет от твоих настоек. И я же тебе говорила, чтобы ты грузчиков нашёл. Но нет! Сам, всё сам. Вы уж, Фёдор Михайлович, извините нас, — это уже мне, — Это моему мужу вся эта тяжесть, что слону дробина. Он, лось здоровый, мешки по десять пудов одной рукой таскает.
— А что ты извиняешься? — Дмитрий Фомич искренне удивился, — надо же было посмотреть, какого себе Настя, наша дочь между прочим, мужика нашла. А то знаю я этих интеллигентов. Ни гвоздь забить, ни дерево посадить.
— Папа! — возмущённо закричала НАстя.
В это время я полулежу на самом настоящем персидском ковре, который безо всякого пиетета к нему постелен прямо на крымскую травку.
Прямо передо мной уже кипит самовар, Настя с матерью раскладывают нехитрую снедь, а Дмитрий Фомич возится со своими травками. Не жизнь — малина!
Запахи малинового варенья, свежезаваренного чая с травками и ароматного душистого хлеба такие, что злости на старого хрыча, устроившего мне проверку, нет совершенно. Скорее наоборот. Это забавно. И обязательно нужно будет использовать этот эпизод в книге.
Которую, вообще-то, уже пора и писать. Да, писатель — птица вольная, вон некоторые из моих коллег по писательскому ремеслу годами пишут одну-единственную нетленку, то вдохновения нет, то солнце не так встало утром. Но что позволено Юпитеру, не позволено быку.
Для того чтобы с возвышенным видом сидеть на даче в Переделкино или Серебряном бору и под сенью елей месяцами обдумывать ключевой диалог романа, нужно сначала стать большим и важным. А не подающим надежды молодым дарованием, как сейчас.