Маленький скандал - Кэбот Патриция. Страница 31

Уже давно, очень давно никто и ни за что не извинялся перед Кейт. То, что маркиз извинился, заставило ее почувствовать… ну, в общем, она почувствовала себя так, словно ей покровительствуют.

Это был пустяк, смешной пустяк. Но он был. Она почувствовала, словно у нее есть… не обязательно кто-то, но что-то… семья. И не семья из страниц и переплетов, которую всего несколько часов назад она назвала Изабель своей единственной семьей. А настоящая семья, из плоти и крови.

У нее никогда раньше не возникало чувства, что она принадлежит к каким-то другим семьям, в которых она жила после смерти родителей, — ни к Пьемонтам, ни к Хитуэллам, ни даже к Следжам. Кейт знала, что людям ее профессии нельзя слишком привязываться к своим подопечным. Дети вырастали, и отпадала нужда в гувернантке — или в данном случае в компаньонке. Такое с Кейт несколько раз случалось, несмотря на ее сравнительно недолгую карьеру. Единственное, что оставалось в такой ситуации, это набраться храбрости и искать следующее место. А что ей оставалось делать?

Конечно, она могла выйти замуж за Фредди. Она всегда могла выйти замуж за Фредди, если бы только свыклась с его матерью.

Ну и, разумеется, с певичкой.

Но Кейт не собиралась сдаваться, а если она выйдет замуж за Фредди, это будет означать капитуляцию. Она была абсолютно уверена, что где-то есть ее суженый, и, несмотря на то что в свои двадцать три года она уже была залежалым товаром на ярмарке невест, Кейт не собиралась сдаваться без боя. В конце концов, она знавала девушек, которые и в двадцать восемь, и в тридцать лет находили свою любовь и выходили замуж. А чем она хуже их?

Что ж, она будет продолжать жить, и работать, и смотреть на каждый следующий день как на очередную возможность найти любовь, которая, она до сих пор верила, где-то ее ждет. Потому что все, что она прочла за свою жизнь, убеждало ее, что любовь приходит к тем, кто терпелив и добр. А она верила, что оба эти качества в ней есть. Конечно же, любовь ждет Кэтрин Мейхью за одним из углов. Ей просто нужно найти этот угол.

Свой угол.

А пока, похоже, она нашла семью. Разбитую, нужно заметить, но все же семью, к которой, как она вдруг поняла, она принадлежит.

И именно это чувство принадлежности рождало в ней теплоту. Ощущение, которого она не испытывала уже давно и которое ей очень нравилось.

Ощущение, к которому она очень боялась привыкнуть.

Глава 13

— Нет, — капризничала леди Изабель Трэхерн. — Я не это просила! Я просила принести засахаренные апельсиновые дольки, а не персиковые. — Она упала на кучу подушек, поднесла к красному, распухшему носу кружевной платок и простонала: — О, уберите это. Уберите же это!

Бриджит, личная служанка леди Изабель, огорченно посмотрела на Кейт, которая сидела в нескольких футах от своей подопечной. Бриджит тяжело переживала болезнь хозяйки и все время старалась как-нибудь развлечь или порадовать ее.

Кейт же с большим трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться над актерским мастерством леди Изабель. На этот раз ей удалось сохранить строгое лицо лишь потому, что она набралась кое-какого опыта за последнюю неделю, в течение которой простуда Изабель — а это, как заверил их доктор, была всего лишь весенняя простуда — непрерывно прогрессировала.

Вера Кейт в то, что она наконец обрела свое место, не оставляла ее, даже несмотря на то, что ее подопечная становилась все более раздражительной и все менее приятной по мере того, как развивалась болезнь. Поскольку теперь, когда не нужно было постоянно бывать в опере, на балах или карточных партиях, на скачках, обедах, не нужно было бродить от одной лавки к другой в поисках подходящего капора, Кейт близко сошлась с остальной прислугой и заслужила искреннюю симпатию у всех обитателей дома по Парк-лейн, 21.

Экономка миссис Клири была умной и отзывчивой женщиной и чуть ли не боготворила Кейт за ее способность пресекать капризы Изабель, которая, как узнала Кейт, до ее приезда не слушала никого. Дворецкий Винсенс был полной противоположностью Филлипсу и к тому же прекрасно играл в шахматы. Он постоянно ходил за Кейт, спрашивая, не найдется ли у нее времени сыграть с ним партию. Даже француженка Бриджит, чья голова была забита одними сплетнями, тоже оказалась весьма приятной собеседницей. Хотя Кейт подозревала, что единственной причиной, по которой служанка симпатизировала компаньонке хозяйки, было то, что Кейт немного говорила по-французски и Бриджит, соскучившаяся по родному языку, с большим удовольствием снова на нем болтала.

Таким образом, единственным обитателем дома на Парк-лейн, 21, по поводу которого у Кейт были какие-либо опасения, был его хозяин… да и то потому, что она видела его очень редко. Для человека, который, по словам собственной дочери, ничего, кроме хорошей книги, не любил, лорд Уин-гейт слишком редко бывал дома, чтобы наслаждаться одной из них. Во время болезни Изабель Кейт была вынуждена тратить много времени в библиотеке ее отца в поисках книги, которая могла бы развлечь ее, и ни разу не застала его там. Значительно чаще она видела маркиза до болезни дочери, когда из своего «угла старых дев», отыскав его в толпе, обнаруживала, что он ухитряется наблюдать за ними обеими.

Это ей не досаждало. Это ей ни капли не досаждало. Сказать по правде, тот вечер, когда она неожиданно наткнулась на Дэниела Крэйвена, сильно выбил ее из колеи. Почему именно, она сказать не могла. Рациональная часть ее мозга говорила ей, что Дэниел просто не может быть связан со смертью ее родителей. Но что-то, спрятанное глубоко в ее душе, утверждало, что это не так. Это была та мысль, от которой она обычно отмахивалась, но мысль обладала свойством возвращаться вновь и вновь… особенно в снах, которые с тех пор, как она встретила Дэниела, вновь стали все чаще вертеться вокруг того пожара.

Она надеялась, что рассталась с кошмарами. Они мучили ее чуть ли не каждую ночь в течение первого года после смерти родителей. Но через семь лет почти прекратились. Их не было, пока ей не показалось, что она видела Дэниела Крэйвена на Парк-лейн… а потом и вправду увидела его в бальном зале.

Теперь кошмары вернулись, они не стали регулярными, но не были и редкостью. В них она снова пыталась добраться до родителей через пылающую галерею, и снова что-то — кто-то — не пускало ее. Во сне она никогда не видела, кто это был.

Однако, проснувшись, она знала: Дэниел Крэйвен. Дэниел Крэйвен. «Дэниел Крэйвен», — по утрам звучало у нее в голове, подобно церковному колоколу, который звонил во внеурочный час.

К счастью, после того вечера она больше его не видела. Она его высматривала — теперь она будет постоянно его высматривать, зная, что он вернулся в Англию. Но к счастью, его, как оказалось, не приглашали на многие из тех вечеров, на которых бывала дочь маркиза Уингейта.

Кейт это вполне устраивало, хотя ей казалось, что во время их первого разговора она показала себя не с лучшей стороны, однако не горела желанием исправить положение. Чем дальше от нее находился Дэниел Крэйвен, тем счастливее она была.

Вместе с тем совсем другие чувства она питала к тому джентльмену, который, кажется, всячески избегал встреч с ней.

Кроме того, Фредди. Кейт прекрасно понимала, что ей не следовало открывать рот по поводу его певички, но однажды вечером это получилось как-то само собой.

Они стояли рядом, наблюдая, как Изабель кружится в танце по залу, положив руку на плечо молодого человека — не Джеффри Сондерса, что каждый раз заставляло мистера Сондерса, стоявшего неподалеку, сетовать:

— Как это понимать? Приехав сегодня вечером на бал, она пообещала танцевать только со мной, но каждый раз ее приглашает какой-нибудь другой малый.

Довольная видом расстроенного молодого человека, Кейт процитировала, взяв бокал с подноса проходящего мимо лакея:

— «Женщина всегда ветрена и непостоянна».

Фредди бросил на нее озадаченный взгляд.

— Это, конечно, не из Библии, Кейт?