Нежданчик для майора (СИ) - Тарьянова Яна. Страница 25

Велько посмотрел на Нежданчика и оборвал фразу. Олеся решила не задавать лишних вопросов. Захочет – расскажет. Не захочет – промолчит. Она ведь согласилась присмотреть за Нежданчиком не в обмен на сведения. Сама предложила. Просто так.

Проблема уладилась, отпала необходимость торопиться, и у майора Грачанина снова проснулся интерес к еде. Они пожарили еще одну партию шашлыков, потому что Душан запретил хранить маринованное мясо, которое становится жестким, неторопливо поели – в основном ел Велько – и начали собираться.

В квартиру они вернулись около шести вечера. Олеся сходила к себе, принесла комплект постельного белья и полотенца, чтобы не обременять майора лишней стиркой, а заодно захватила альбом, карандаши и фломастеры. Спальня Велько, в которой ей предстояло провести ночь, была обычной – кровать, одежный шкаф, стул, большая тумба с телевизором. Внимание привлекал только набитый рюкзак.

– Это рабочее, – пнув рюкзак, сказал Велько. – Не помешает?

– Нет, что вы! – честно ответила Олеся.

Час до выезда промелькнул незаметно. Велько сходил к председательнице домового комитета, сообщил, что его срочно вызвали на службу, и за Нежданчиком до утра приглядит Олеся. Шакалья общественность заохала, дружно предложила свою помощь и успокоилась после ответа: «У нас всё под контролем». В начале восьмого Велько умчался в аэропорт, потрепав их по макушкам и велев не баловаться. Олеся посмотрела вслед уезжающей машине и сказала Нежданчику:

– Пойдем, принесем от меня журнальный столик. У меня есть разборной, для новогодней елки. Притащим, соберем, и будешь на нем рисовать. На кухне неудобно.

Вечер прошел спокойно – они несколько раз ходили из квартиры в квартиру, по пути разговаривали с соседями, потом порисовали и посмотрели какой-то эстрадный концерт. В половине десятого зевающий Нежданчик превратился и отправился спать на свой диван. Олеся приняла душ, застелила широченную майорскую кровать цветастым постельным бельем и улеглась, ожидая бессонницы. Слишком много событий, чужая комната, чужая кровать – да не чья-то, а Велько!.. А заснула мгновенно, будто Хлебодарная на веки дунула. Первый раз проснулась в серых рассветных сумерках, около пяти утра. Поворочалась, отключилась, и оторвала голову от подушки, когда услышала скрежещущий металлический звук.

Велько отпер дверь ключом, вошел в прихожую почти неслышно. Кивнул Олесе, одними губами спросил:

– Как дела?

– Все хорошо. Как поездка?

– Ой… – Велько махнул рукой, покосился на закрытую дверь спальни Нежданчика. – Сейчас расскажу. Только поясницу мазью намажу и лягу, вытянусь. Кто придумал эти кресла идиотские, в которые ни волк, ни медведь не помещается? Задремал, спина затекла, вставал – что-то хрустнуло. Что за невезуха?

Олеся прошла на кухню вслед за Велько, радуясь тому, что легла спать в красивой ночной рубашке. Поставила чайник, помогла натереть поясницу мазью, сделала две чашки кофе и понесла поднос в спальню.

– Ставь на стул, – скомандовал майор Грачанин, с блаженным вздохом вытянувшийся на кровати. – Прикрой дверь, чтобы можно было говорить спокойно, и тоже ложись. Места хватит. Я тебе выспаться не дал, да? Может, немного подремлешь?

– Рассказывай, – потребовала Олеся, укладываясь к нему под бок – плевать, что это непристойно, когда еще выпадет такой шанс?

– Летал с его матерью поговорить, – Велько мотнул головой в сторону второй спальни. – Это она мне позвонила, когда мы шашлыки жарили. Я её искал, а она – меня. Она первая нашла, заплатила частным сыщикам.

– Кто она? – не выдержала Олеся.

– Подожди, – поморщился Велько. – Это долгая история. Давай я расскажу с самого начала, иначе будет непонятно.

– Давай, – согласилась Олеся. – Больше перебивать не буду.

– Я слетал туда, где служил раньше. В город, где базируется один из отрядов спецназа наркоконтроля. Меня туда распределили после училища. Кроме силовых операций мы занимались инспекцией частных реабилитационных центров. Это тот еще омут, честно тебе скажу. С одной стороны, благое дело – помощь оборотням, пытающимся избавиться от наркотической зависимости, и их измученным родственникам. С другой… внешне все благопристойно, но порядки – как в тюрьме и хуже. Понятно, что наркомана добрым словом не вылечишь. Понятно, что его надо изолировать и вырвать из привычной среды, чтобы он снова не принял дозу. Но… центры частные, и если на жестокое обращение с наркозависимыми власти закрывают глаза, то совсем не реагировать на то, что туда попадают и те, кто стал неудобен богатым родственникам, нельзя. Временами следователи разматывали цепочки и вскрывались такие бездны, что заглянуть страшно. Поэтому постановлением министерства были введены ежемесячные проверки. Полицейские с подкреплением из силового подразделения – чтобы в случае необходимости подавить сопротивление охранников – обходят такой центр, заглядывая во все уголки, и спрашивают пациентов, не хотят ли они уйти с ними. Не спрашивают «как ты сюда попал?» или «не удерживают ли тебя насильно?». Просто: «Если хочешь уйти – иди с нами». Желающие находились крайне редко. В общем-то, понятно, почему. Уйти без денег и документов – не выход для наркомана, ищущего дозу. Ему неинтересно сидеть в отделении, получать справку, ждать в камере, пока ему выдадут билет на поездку к месту жительства… Стоп. Меня занесло. В общем, на третьей инспекции одна из пациенток сказала, что хочет уйти. И ушла с нами – мы её вывели, не слушая рычание охраны, да еще и документы у главврача вытребовали. Это была лисица. Молодая, темно-рыжая. Пока мы ехали в город – реабилитационный центр располагался в одном из отдаленных поселков – она вцепилась в меня, как клещ, и начала умолять помочь. Рассказывала, что её запихнули в центр родственники жениха. Якобы за то, что она один-единственный раз накушалась на вечеринке. Говорила, что она богата, но пока не может распоряжаться деньгами из-за условий завещания, что жених и женихова родня пытаются её сломать, чтобы получить доступ к миллионам. Всем лгут, что она пьет и нюхает пыль, и распустили уже столько слухов, что ей никто не верит. Просила не отводить её в полицию, не давать денег, а купить билет, чтобы она уехала к друзьям.

Олеся поежилась. Велько внимательно на неё посмотрел и пожал плечами:

– Знаю, я доверчивый дурак. Но я ей помог. Она пару дней жила у меня в квартире – я уходил ночевать к соседке – а потом я ей купил билет и отправил на юг. И даже дал немного денег в дорогу.

– И? – после долгой и тягостной паузы спросила Олеся.

– И больше мы не виделись. А вчера она позвонила. Мы встретились, и я оценивал её уже из дня сегодняшнего – стал получше разбираться в людях и оборотнях, чем тогда. Она не врала. Она не похожа на наркоманку, я в этом разбираюсь, поверь. И деньги у неё есть, не знаю, миллионы или не миллионы… можно навести справки, но неохота копаться. Мы долго говорили. Вернее, говорила она, я слушал и помалкивал. Допрашивать её смысла не было, она сама все охотно рассказывала. После того, как я её отправил на юг, к друзьям, она поняла, что забеременела. От своего жениха, который поспособствовал тому, что её запихнули в лечебницу. Других партнеров у неё не было, в реабилитационном центре она пробыла три дня, её там никто не тронул. Ну и я с ней в постель не ложился, я же говорил. Ребенка она восприняла как досадную помеху в достижении планов – её родители умерли рано, оставив завещание, что семейными миллионами она начнет распоряжаться, когда ей стукнет двадцать пять лет. Она не собиралась ни вступать в брак с женихом, ни давать доступ к деньгам жениховой родне. Ребенок мог многое изменить – жених бы признал отцовство и снова начал настаивать на свадьбе. Поэтому она скрывалась больше года, чтобы родить и заявить, что нагуляла ребенка в путешествиях по стране. Она странная, но расчетливая, голова у неё варит дай Камул каждому. Мелкого она назвала Нежданом, потому что не ждала, а получила дополнительные хлопоты. В итоге её с ребенком вернули домой – сдал кто-то из приятелей. О своем отцовстве жених не догадывался, некоторое время обижался, а потом простил и согласился отвести её под венец с довеском. И получил в ответ решительное «нет». Спорили они почти четыре года, потому что родня жениха могла ей перекрыть доступ к имеющимся финансам. Поэтому она актерствовала: то деланно соглашалась, то снова говорила «нет», то начинала крутить романы с приятелями из прошлого, делая вид, что встретилась с отцом Нежданчика. Концерт закончился, когда ей стукнуло двадцать пять, и она получила свои миллионы. Без ограничений, опекунов и контроля посторонних. Сразу после этого она подала заявление в полицию и получила охранный ордер, запрещающий жениху и его родне приближаться к ней и её домам. И начала процедуру отказа от материнских прав, чтобы передать мелкого под опеку государства.