Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи - Волков Сергей Юрьевич. Страница 19
Второй автоматчик вылезает из «Уазика» с другой стороны и протискивается к нам, матеря пробки, машины и вообще все на свете.
Гаврилов, сжимая локоть, подводит меня к заднему колесу.
- Давай!
В зарешеченном окошке появляются оживленные рожи Дорохова и «бычары». Надо же, умудрились развернуться, чтобы насладиться зрелищем. Ну, смотрите, смотрите…
- Давай, ну!
- Я так не могу… — пританцовываю, затравленно озираюсь. — Люди же кругом…
- А тебе что, отдельный сортир выстроить? — рявкает Гаврилов.
Он выпускает мою руку, перехватывает автомат…
Я, не глядя, бью его пяткой в пах, прыгаю на капот стоящей рядом серебристой иномарки, с нее — на крышу другой машины, с нее — на следующую, сразу оторвавшись от преследователей на добрый десяток метров.
Гул от работающих двигателей застывших в пробке машин разрывает короткая автоматная очередь. Я не оборачиваюсь. Гаврилов стреляет в воздух. Это ясно прежде всего потому, что не слышно характерного звука пробивающих автомобильный металл пуль. Ну, и чисто логически: стрелять в меня пэпээсник не станет — побоится попасть в людей, сидящих в машинах.
Слышу сзади крики, мат. Давайте, ребятки, давайте!
Спрыгиваю в сугроб, выбираюсь, расталкивая испуганных прохожих, влетаю во двор, лавирую между припаркованных автомобилей. Вижу приоткрытую дверь в подъезд. Забегаю, звоню в первую попавшуюся дверь на первом этаже.
- Кто там? — сурово интересуется мужской голос.
Первое, что приходит в голову:
- Вам телеграмма!
- Щас…
Дверь открывается. Сильно толкаю в грудь опешившего хозяина в халате и тапочках на босу ногу, перепрыгиваю через него, бегу в комнату, на ходу цепляю стул и со всей дури бросаю его в окно, выходящее на другую сторону дома.
Звон стекол, треск рамы. Срываю тюлевую занавеску, заскакиваю на подоконник, пролезаю через разбитое окно и выпрыгиваю в снег. Прохожие останавливаются, с удивлением смотрят на меня. Метрах в пятидесяти вижу подземный переход и большую красную букву «М» над ним.
Ага, метро. Удача, удача! На бегу срываю шапочку, снимаю пуховик, выворачиваю его. Теперь пусть поищут.
Сбежав по ступенькам вниз, пролетаю стеклянные двери, и перехожу с бега на неспешный шаг. Теперь мне надо выглядеть спокойным и незаметным. В метро постоянно дежурит милиция. Главное — не нарваться.
Спустя пару минут битком набитый состав метро уносит меня в черный тоннель. Кажется, пронесло. Я оторвался. Осталось только как можно скорее покинуть гостеприимную сто лицу. Моя сумка с вещами и оружием — в камере хранения на вокзале. Протискиваюсь к карте метро, вычисляю наиболее короткий путь до станции «Комсомольская».
Итак, схема моих действий теперь проста: метро-вокзал- камера хранения-касса-поезд. В идеале мне хорошо было бы попасть на поезд, идущий в Пермь, но сейчас не до жиру, быть бы живу — подойдет любой. Денег у меня достаточно, чтобы добраться до Перми из любого другого города Союза. Черт, не Союза, его уже нет. Из любого города России.
Возбуждение, охватившее меня, постепенно проходит. Ему на смену является страх. Но это не примитивный страх жертвы, за которой идет погоня. Куда более сильные эмоции начинают терзать мою душу.
Я — один. Изгой. Человек вне закона. Мне никто не может помочь. Мне не на кого опереться. Зажатый в толпе пассажиров, трясущийся в вагоне метро, на самом деле я — как Робинзон на острове. Это не просто страшно — жутко. Когда не можешь, не имеешь право прийти к собственной матери, потому что можешь принести за собой боль и страдания, если она вдруг станет свидетелем твоего задержания, когда не можешь обратиться за помощью к хорошему парню Андрею Гумилеву, потому что, скорее всего, его объявят твоим пособником…
Остается только завыть, как одинокий волк морозной февральской ночью. Нет, на самом деле есть, есть один человек. Маратыч, мой старый тренер, человек опытный и бывалый. Но я уже решил — к нему я обращаться не стану ни под каким видом.
Потому что мне стыдно. Маратыч возлагал на меня большие надежды. Он верил в меня, он помогал мне. А я в итоге стал отверженным…
Конь чутко реагирует на мое настроение — и погружает в прошлое.
По воле Чингисхана к его белой юрте было привезено десять повозок чистейшего золотистого песка с берегов соленого озера Далай-нур и одна повозка красных камней с Хантайских гор. Песок и камни высыпали в укромной низинке, огороженной высокой войлочной изгородью.
Целый месяц сын Есугея вместе с иноземными купцами, захваченными на караванных тропах в Великой степи, провел за изгородью из войлока. Что он там делал, оставалось загадкой даже для самых приближенных к владыке людей. Чингисхан забросил все прочие дела или перепоручил их своим верным нукерам. Вечерами они гадали, чем занят их повелитель — то ли прорицает будущее, то ли колдует, насылая на врагов своих мор и глад.
- Купцы привезли ему чужеземные снадобья, и сейчас наш повелитель создает из песка и камней могучего воина, дэва, которому нипочем копья и стрелы, — убежденно сказал Джелме, прихлебывая кумыс из раззолоченной фарфоровой чаши. — Пустив этого дэва впереди войска, он сумеет одержать победу над любым врагом.
- Чингисхану не требуется воин из песка и камней! — сверкнул глазами Джебе-нойон. — У него есть мы! Если он прикажет — мы и так завоюем весь мир!
Чилаун, сын старого Сорган-Шире, того самого, что спас Темуджина, избавив его от колодки, отложил тонкий сточенный нож, которым отрезал кусочки мяса от зажаренного над огнем барана, вытер рот полой кафтана и степенно произнес:
- Наш повелитель, да продлит Тенгри его дни в вечность, занят совсем другим делом. Я слышал, что есть способ обратить обычный песок в золотой, а простые камни — в драгоценные. Заполучив столько золота и самоцветов, Чингисхан купит в Хорасане и других странах самое лучшее оружие и доспехи, чтобы сделать нас, своих нукеров, неуязвимыми!
Субудей-багатур громко расхохотался.
- Чилаун-хайчи, бараний жир прополз тебе в голову! Если Чингисхану что-то надо — золото, камни, оружие — он идет и берет. Или отправляет нас, верных слуг его. Сначала думай, потом говори.
Толстый Мухали, лицом похожий на каменные изваяния, что с незапамятных времен стоят в закатных пределах Великой степи, хмыкнул.
- У цзиньцев не особенно-то возьмешь. Великая стена хорошо охраняет их.
- Для воли Чингисхана нет преград! — рявкнул Джебе.
- Для воли Тенгри, ты хотел сказать, — прогудел Мухали.
- Ты не веришь в силу своего господина? — с угрозой в голосе поинтересовался Джелме.
- Тихо, тихо, — примирительно развел руки в стороны Субудей. — Чего нам ссориться? Давайте лучше выпьем архи и позовем сказителя. Пусть споет о славных деяниях предков.
Лишь один Боорчу был спокоен:
- Темуджин верит в Вечное Синее небо, но он не станет тратить целый месяц своей драгоценной жизни на гадания или волшебство. Давайте подождем утра. Мне думается, завтра мы все узнаем…
Первый нукер оказался прав. Едва взошло солнце, как Чингисхан призвал своих соратников и ближайшую родню к войлочной изгороди. Помимо «четырех героев», Джелме, Джебе-нойона и Субудея-багатура, здесь были брат владыки Хасар, сыновья Джучи, Джагатай, Угедей и одетая в расшитое бисером и украшенное золотыми пластинками шелковое дели старшая жена Борте.
Когда они прошли через узкие воротца и оказались внутри огороженного пространства, послышались возгласы изумления. На площадке шириной в пятнадцать и длиной в тридцать шагов раскинулась в миниатюре вся Монголия и прилегающие к ней земли.
Все принялись вполголоса обсуждать невиданное творение своего повелителя, восхищаясь им.
- Смотри, смотри, вон моя родная река…
- А это гора Бурхан-Халдун!
- А там ойратские степи…
- И Великая стена как настоящая…
Чингисхан, довольный, посмеивался в бороду, расхаживая по краю площадки. В руках он держал длинную бамбуковую трость. Дождавшись, когда говор уляжется, сын Есугея воткнул трость в песок и сказал: