Чебурашка (СИ) - Ромов Дмитрий. Страница 20

— Да. А после занятий?

— Что после занятий? — не понимает она.

— Можно заниматься глупостями и не быть сосредоточенным?

К моему удивлению, она начинает смеяться. Мило морщит носик, запускает от глаз добрые лучики, перестаёт быть строгой училкой и смеётся, как обычная девчонка. Да, она и есть девчонка. Сколько ей? Двадцать три? Максимум двадцать четыре. И уже замужем? Куда вы торопитесь, девочки?

— Артист, ты Арт, — качает она головой. — Всё, иди, занимайся своими глупостями. Урок окончен. Бай-бай. Си ю некст фрайдэй.

— Бай-бай, Лили, — отвечаю я и выхожу из аудитории.

По дороге домой я размышляю об этой хорошенькой училке, а потом невольно начинаю сравнивать её с Викой. Чисто умозрительно, безо всякого практического смысла. Вика, конечно, красотка. Ах, Вика-Вика. Отдала, засранка, мои конфеты этому мудаку.

Пусть бы лучше батя съел, Хаблюк Иван Денисович. О замене содержимого на собачьи фекалии она, я думаю, не знала. Не полная же она идиотка, в конце концов. Хотя… если ей нравится дебил Алик, может и идиотка.

Впрочем, чего там, Алик крупный коняга, накаченный, физически развитый, со склонностью к доминированию. Естественно, красоток к нему тянет. А потом через сорок лет на выпускном они сознаются, что были идиотками. Наташи, блин, Ростовы. Кто сказал, что самый сексуальный орган мужчины мозг?

При мыслях о Вике химические процессы активизируются. И это было бы даже приятно, если бы химия её тела отвечала зеркальной взаимностью моей химии. Но с этим, как раз проблема…

Орешек знаний твёрд,

Но всё же

Мы не привыкли отступать!

Нам расколоть его поможет…

Значит, будем колоть! Да, Вика, ты будешь моей только моей тысячи раз! Впрочем, это уже из другой эпохи. Но, всё равно, будешь, я тебе обещаю! Себе я тоже хочу кое-что пообещать.

Я изменю свою жизнь. Я её уже меняю. И, Вика, я не буду на тебе зацикливаться. По крайней мере, постараюсь на тебе не зацикливаться. На тебе клин светом не сошёлся, то есть наоборот. Классных девчонок море… Да, классных много, но ты одна? Так что ли? Ладно, всё. Хватит!

Утром вместо пробежки на школьном стадионе, я подхожу к гаражам. Ещё прохладно, но днём будет жарко. Небо светло-голубое, беззаботное. Цвет каникул. Во дворе пусто, но минут через пятнадцать всё изменится и взрослые дяди и тёти побегут по своим работам. Жизнь — кайф.

— Артём! — раздаётся позади меня.

Я оборачиваюсь. Дядя Гриша уже здесь. Он стоит в глубине между двумя рядами капитальных кирпичных гаражей и машет рукой.

— Сколько ждать! Иди скорее!

Мы идём до самого конца и останавливаемся у последнего бокса. Дядюшка одет по моде. На нём тёмно-синий шерстяной берет, тёмные черепашьи очки, тонкая, наглухо застёгнутая ветровка и джинсы. На ногах «казаки» на скошенных каблуках. Богема.

— Вот! — показывает он большой ключ и вставляет в замочную скважину. — Это сюда. Смотри внимательно! А вот это…

Он показывает загнутую буквой «Г» металлическую трубку с двумя шипами на конце.

— А вот это… сюда…

Буква «Г» входит в маленькое отверстие.

— Шипами вперёд! Теперь вот так поворачиваешь и крутишь ключ!

Он показывает, как надо, но ничего не получается.

— Погоди… Ещё раз…

После седьмого раза я прошу дать попробовать и… Бинго! Калитка открывается. Мы заходим внутрь тёмного гаража. Здесь холодно, пахнет сыростью и машинным маслом.

Дядька щёлкает выключателем. Загорается свет и моим глазам предстаёт супер тачка. Бэтмобиль, ёлы-палы…

— У вас же «Победа», — удивлённо говорю я.

— Её нет уж давно. Я продал. Зачем тебе та рухлядь? Вот! Эта машина новее! Тут мотор хороший. И это… сцепление, вроде, новое…

Кхе-кхе…

Передо мной стоит покрытый слоем пыли «Запор». Ушастый «Запорожец»… ЗАЗ-968. Ну всё, девки, держитесь! Теперь вы точно все мои. Особенно, Вика…

— Какой цвет? — скучно спрашиваю я, поскольку в свете тусклой лампы, да под слоем пыли ничего не разобрать.

— Золотой! — с достоинством отвечает дядя Гриша. — Держи ключи. Всё! Теперь это твоё! Владей! Мы тебя введём в кооператив. Я с председателем сегодня переговорю и всё сделаем. Будешь с машиной и гаражом. Молодой писатель с большим капиталом! Так-то!

— А её же оформлять надо как-то? — спрашиваю я.

— Да, оформлять надо. Но это твой батя пускай покумекает, он у тебя кручёный, я видел, он такие фортели откалывал…

— Не понял… а бумаги у него что ли?

— Нет, бумаг нету. Я у кореша старого за долги взял. Он мне в карты проиграл. Давно ещё там.

Он многозначительно машет головой.

— Не переживай, обтяпаете с батей. Сделаете бумажки.

Зашибись. Боюсь, обтяпать мы только колхозную картошку сможем… Дядюшка опасливо выглядывает, озирается и выбирается наружу.

— Я пошёл, — говорит он.

— Дядь Гриш. Огромное спасибо за подарок. Даже не знаю, как это всё осознать. Может, пока себе оставите?

— Нет, бери. Ты в нашей семье единственная надежда. Так что всё тебе! Ну, подарок недешёвый, конечно. Такое богатство в твоём возрасте никому и не снилось. Но ничего, я верю, что ты будешь достоин и меня не подведёшь, и не отвернёшься на старости лет.

Я вздыхаю.

— Не подведу…

Дядька исчезает, а я остаюсь. Осматриваюсь, приглядываюсь, а потом тоже выхожу и закрываю калитку, врезанную в створку. Она со скрипом встаёт на своё место, а я иду на пробежку.

Около десяти часов раздаётся звонок в дверь. Я как раз занимаюсь с отцовской пудовой гирей. Надо будет себе организовать гантели. А ещё и штанга бы не помешала…

Ставлю гирю и в одних шортах иду к двери. На пороге стоит Катя.

— Привет!

— Сдала? — спрашиваю вместо приветствия.

— Пятак!

— Ну, тогда привет, — смеюсь я. — Проходи. Ого, нарядная какая.

Она захлопывает дверь, сбрасывает туфли и босая идёт по коридору.

— К тебе?

— Ага, пошли в комнату.

В коричневом платье, белом кружевном переднике, мама дорогая! Вот что меня ждёт в школе. Целый год ещё этой красоты.

— Кать, будешь чего-нибудь? Тебя покормить, напоить?

— Ага, пить хочу.

— Пошли на кухню тогда.

— Прикинь, я думала химоза меня завалит вопросами. Сколько она мне крови выпила. А тут такая добрая, улыбается. Я думаю, говорит, можно смело пятёрку ставить.

— Ну, так видит же девочка умная, чего топить-то? Компот будешь из жимолости?

— Буду. А передо мной Ленка Чижова чуть трояк не схватила, представь, а у неё одни пятаки в течение года были! Химоза её засыпала вопросами, а мне ни одного не задала!

Я наливаю из кувшина компот и подаю Кате. Она берёт стакан и с жадностью пьёт, поглядывая на мой торс и на лицо. Торс тот ещё, но ничего, я же над ним работаю.

— Ты занимался что ли?

Про остатки бланша под глазом не спрашивает. Да там почти и не видно ничего уже. Немного желтизны и всё.

— Ага, — киваю я.

Симпатичная девчонка. Не красавица, но милая, и далась мне Вика эта, с её Цепнем… Вот с Катькой всё было бы гораздо проще. Другая жизнь была бы… Волосы у неё светлые, носик аккуратный, губки — ягодки, щёчки персики, ножки тоненькие. Босые.

— Ну, чего у тебя? — спрашивает она, подставляя стакан под струю воды. — Чего посуду не помоешь?

— Помою, потом. Пошли.

Мы идём в комнату.

— Смотри!

Я показываю ей разложенные на столе этикетки, замки и пуговицы. Она чуть хмурится и внимательно всё рассматривает.

— А теперь, — говорю я, — смотри сюда.

На диване раскинута парусина, которую отец так и не отнёс в гараж. Катя подходит, проводит по ней рукой, трёт между пальцами, стоит некоторое время, уперев руки в бока, а потом поворачивается ко мне.

— У меня же экзамены… — задумчиво говорит она и прикусывает нижнюю губу. — А восемь брюк… это не меньше недели. И машинка барахлит.

Вот человек. Даже объяснять ничего не надо.