Блокада. Книга 1. Охота на монстра - Бенедиктов Кирилл Станиславович. Страница 17
Поэтому, выйдя от Сталина, Берия вызвал к себе своего заместителя Меркулова и поручил ему разработку двух фигурантов – личного переводчика Гитлера Пауля Шмидта и помощницы фюрера фон Белов; интересовало все – связи, степень доверия фюрера, образование, пристрастия и увлечения, компрометирующие материалы, слухи и сплетни. Второму своему заместителю, Абакумову, курировавшему контрразведку, приказал поднять материалы по кавказской экспедиции Гюнцлера и особенно по инженерным работам в районе Рицы – вдруг обнаружится что-либо интересное. Сам же занялся свидетелями львовской встречи из числа наших – охраной Хозяина, его адъютантами, проводниками спецпоезда и даже поваром. Проще всего было с охраной – офицеры НКВД в звании не ниже майора, приказ на каждого в свое время подписывал он сам, Берия. Проблема заключалась в том, что никто из них ничего не видел и не слышал – Хозяин приказал им не появляться в салоне во время переговоров, и все три часа, пока продолжалась встреча, волкодавы сидели в служебном купе, контролируя только коридор между салоном и кухней. Об этом говорилось в рапорте, который подал шефу госбезопасности старший офицер охраны сразу по возвращении спецпоезда в Москву. Но тогда Берия не интересовался деталями.
Теперь он ругал себя за это – все-таки прошло почти три года, многие важные моменты наверняка были упущены. С охранниками, несмотря на хроническую нехватку времени, беседовал сам, по-доброму, как умел это делать в случае необходимости: парни напрягались, старались вспомнить каждую мелочь. Постепенно вырисовывалась подробная картина: кто, как и сколько раз ходил по коридору мимо купе охраны. Официанты – семь раз, старший смены проводников – дважды, адъютант Сталина – три раза, один раз вернулся из салона с салфеткой, на которой расплывалось красное пятно, охранники встрепенулись – не кровь ли, но адъютант только махнул рукой – вино. Лицо у него при этом было, как выразился один из охранников, «перекошенное».
Вот оно, понял Берия, и приказал своему доверенному порученцу Саркисову доставить адъютанта к нему – не на Лубянку, а на конспиративную квартиру у Курского вокзала.
Адъютанта, тридцатилетнего красавца Алексея Шляхова, взяли в Серебряном Бору, где он купался с друзьями после тренировки; налеты этим летом были редки, и москвичи потихоньку возвращались в излюбленные места отдыха. Когда Шляхов вышел из воды, к нему подошли двое крепких молодых людей в просторных серых брюках и белых рубашках с коротким рукавом. Один из них быстро провел перед носом адъютанта красным удостоверением, второй крепко взял Шляхова под локоть.
– Эй, в чем дело, Лешка? – закричал один из друзей Шляхова, отрываясь от игры в волейбол.
– Недоразумение какое-то, – досадливо отмахнулся Шляхов и обернулся к молодым людям. – Вы что себе позволяете? Вы знаете, кто я такой? Я – адъютант самого товарища Сталина!
– В машину, – безразлично сказал тот, что показывал удостоверение. – И не кричи, а то больно сделаем…
Адъютанта в одних трусах запихнули в ЗИС с затемненными стеклами и отвезли на Земляной Вал. Там, в большой квартире, окна которой были плотно занавешены шторами, к нему вышел человек в известном всей стране пенсне на мясистом носу.
– Здравствуй, Леша, – приветливо сказал он. – Узнаешь меня?
– Так точно, товарищ народный комиссар внутренних дел, – четко ответил адъютант. Он уже обсох, но без одежды чувствовал себя полным идиотом.
– Ну и прекрасно, – усмехнулся Берия. – Я здесь для того, чтобы ты понял – дело, о котором мы будем говорить, имеет чрезвычайную государственную важность. Такую, что даже адъютанта самого товарища Сталина можно вытащить из реки и привезти на допрос.
– Я на допросе, товарищ народный комиссар внутренних дел?
Берия ласково посмотрел на Шляхова.
– Нет, ты в постельке у своей подружки Танечки Лисичкиной. Неужели не видишь?
И вдруг заорал, брызгая слюной:
– Конечно, ты на допросе, капитан! И отвечать ты должен подробно и абсолютно искренне, иначе из этой комнаты живым ты не выйдешь!
– Я вас не понимаю, товарищ Берия, – Шляхов пытался отвечать твердо, но зубы его выбивали крупную дробь. – В чем меня обвиняют?
Берия неожиданно расхохотался.
– Обвиняют? Да ни в чем пока, сынок. Мне нужно только, чтобы ты вспомнил – посекундно – все, что происходило в салон-вагоне Иосифа Виссарионовича 17 октября 1939 года во Львове между девятью и двенадцатью часами утра.
– Это государственная тайна, – мужественно выпятив челюсть, сказал Шляхов. – Я не имею права рассказывать об этом даже вам, товарищ народный комиссар внутренних дел.
Шеф госбезопасности снял пенсне, протер стекла бархатной тряпочкой.
– Послушай, сынок, у меня очень мало времени. Ты все равно расскажешь мне об этих трех часах, поверь. Но для тебя же лучше будет, если ты расскажешь это сейчас, здесь, добровольно, а не в подвале, измазанный кровью и дерьмом. Я не злой человек, сынок, и мне не хочется умножать боль этого мира. Товарищ Сталин сам дал мне санкцию на твой допрос – хочешь, я сейчас наберу его номер, и он сам попросит тебя рассказать мне все? Вот только хорошо ли отрывать от дел такого занятого человека, а, сынок?
Шляхов опустил глаза.
– Ладно, – произнес он сдавленным голосом, и вдруг заплакал. – Я все расскажу… если товарищ Сталин… сам… я, конечно, все расскажу…
– Ну, вот и отлично, – повеселел Берия. Протянул адъютанту бархатную тряпочку, которой протирал пенсне. – На, утрись, сынок. Сейчас тебе дадут халат, принесут чай и ты вспомнишь все, что видел и слышал в том вагоне…
Из показаний капитана Алексея Шляхова:
«…А потом Гитлер сунул руку за отворот кителя – вот так – и словно бы сжал там что-то. А эта блондинка наклонилась к нему и начала говорить ему что-то – по-русски. А Гитлер повторял, очень четко, правда, с сильным немецким акцентом. И все время смотрел прямо на Иосифа Виссарионовича, и повторял по-русски: вы должны мне верить, товарищ Сталин, вы должны мне верить… Я стоял за дверью, и все это видел. А потом товарищ Сталин пошатнулся, и пролил вино на скатерть. Я подумал, что ему, наверное, плохо, подбежал, чтобы промокнуть пятно, спрашиваю – вы в порядке, товарищ Сталин? А он так на меня посмотрел… как будто первый раз в жизни видел… и говорит – да, вы свободны, товарищ… Мне за него очень страшно стало, но нужно было отнести грязную салфетку на кухню, и что дальше было, я не видел. А эсэсовка эта по-русски говорит, как мы с вами, она Гитлеру нашептывала, как суфлер актеру в театре, а он только повторял, и было видно, что он даже не очень понимает, что говорит. Но вот что я точно запомнил – что все это время Гитлер держал правую руку за отворотом кителя…»
Да, это след, сказал себе Берия. Ниточка, которая торчит наружу из очень запутанного клубочка. Конечно, потянуть за нее нужно было еще три года назад… но, как говорят русские, лучше поздно, чем никогда.
Адъютант Сталина капитан Алексей Шляхов в тот же вечер подал рапорт об отправке на фронт. Его просьба была немедленно удовлетворена.
Глава шестая
Мушкетер
Париж, июнь 1942 года
Встречу с Пикаром Жером назначил в маленьком безымянном баре на углу улицы Дюпти-Туара и рю Перре. В баре подавали дрянное пиво, да и вино, честно говоря, было не лучше; если что и имело смысл в нем заказывать, то арманьяк, а его Жером не любил. Но недостатки бара с лихвой окупались его достоинствами, одно из которых заключалось в стеклянной стене – с высокого крутящегося табурета у стойки просматривалась вся рю Перре. Вот Жером и сидел на табурете, потягивая водянистое пиво и незаметно изучая улицу в ожидании агента.
Пикар должен был прийти в шесть; в половине шестого напротив дверей бара появилась маленькая цветочница с большой плетеной корзиной. Спустя десять минут в конце улицы остановился грузовик с брезентовым тентом. Из него выпрыгнули двое молодых парней в комбинезонах электромонтеров. Один полез на фонарный столб, другой остался стоять на асфальте, держа в руках толстый провод.