Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье - Бенедиктов Кирилл Станиславович. Страница 15

Но вслух она, конечно же, ничего не сказала.

– Сегодня я познакомлю тебя со своими новыми друзьями, – сказал на следующий день Отто. – Постарайся очаровать их. Я думаю, тебе это будет несложно.

– Мне это будет противно, – честно ответила Дайна.

– Я знаю, – кивнул он. – Но так нужно. Один из этих людей – главный шифровальщик в секретном отделе генштаба, который размещается в Вороновице.

– Это где?

– Неподалеку. Между Немировым и Винницей. Никто и понятия не имел, что здесь расположено такое паучье гнездо! Само по себе это – невероятная удача. Но главное – в Вороновице время от времени бывает Гитлер.

– Он покидает ставку?

– Представь себе. Если нам удастся подобраться к нему там... или перехватить по пути... понимаешь, девочка?

– Хорошо, – сказала она, подумав. – Я сделаю все, чтобы им понравиться.

Друзей оказалось трое – очкастый эсэсовец Клейнмихель, старший прапорщик Хонер и тот самый шифровальщик по имени Рихард Кох. Кох был из них самым молодым и с некоторой натяжкой мог бы считаться симпатичным, остальные напоминали Дайне крыс. Тем не менее, она очень мило улыбалась всем, а когда Хонер, знакомясь, задержал ее пальцы у своих мокрых губ секунд на пять дольше, чем предписывал этикет, сделала вид, что ей это приятно.

– Вы счастливый человек, гаупштурмфюрер, – сказал Кох, разливая по рюмкам шнапс. – Работать с такой прекрасной ассистенткой – что может быть приятнее? И дело, и удовольствие!

– Можно подумать, в вашем отделе нет молодых украиночек, – поддел его Отто.

Кох скорчил скорбную гримасу.

– Да местных к нам близко не подпускают! Повышенные требования безопасности, видите ли. А из фатерлянда присылают таких, прости Господи, грымз, что при взгляде на них сразу хочется уйти в монахи.

– Да это специально делается, чтобы такие бабники, как ты, не отвлекались и занимались делом! – захохотал Клейнмихель. – Дайна, не обманитесь! Наш Кох только прикидывается тихоней – в действительности он отъявленный донжуан!

А ты сволочь, подумала Дайна. Топишь своего же товарища. Да и все вы сволочи.

Вслух она сказала:

– Мужчины все одинаковы. Или я ошибаюсь, и вы, штурмшарфюрер, идеальный семьянин?

Теперь уже засмеялись Кох и Хонер. Клейнмихель нервным движением снял очки и протер запотевшие стекла.

– Я не женат, фройляйн. Пока что.

Они сидели в бильярдной в подвале иезуитского коллегиума. Отто и Кох ожидали, пока освободится стол для русского бильярда – там сейчас играли высокий офицер с худым костистым лицом и пожилой седоусый маркер с фигурой профессионального борца. Офицер мазал и злился, его противник выглядел спокойным, как слон.

– У Петра трудно выиграть, – тоном знатока заметил Хонер. – А проигрывать ему небезопасно. Недели две назад бедняга Бользен проиграл ему сто марок...

– Какой Бользен? – перебил Кох. – Тот, которого партизаны убили?

– То ли партизаны, то ли сумасшедший танкист. В общем, тот самый. Но дело все в том, что проигрыш свой он отдавать не хотел. Стал орать на Петра, ударил его кием. Так Петр отнял у него кий, взял за шиворот – правда, как котенка! – и вынес наружу. Только там отпустил. Он же здоровый, как бык, несмотря на свои семьдесят лет. Бользен побежал жаловаться коменданту, но без толку.

– Почему это? – удивился Отто. – Неужели у вас тут унтерменшам позволяют поднимать руку на немецких солдат?

– Не всем, мой дорогой Нольде, – засмеялся Клейнмихель. – Далеко не всем. Поговаривают, что Петр оказывает кое-какие услуги службе безопасности. Вроде бы именно с его помощью весной раскрыли целую подпольную сеть во главе с комиссаром Бевзом. Но это, конечно, только слухи.

– В общем, если вам случится проиграть Петру, – перебил его Хонер, – лучше отдавайте проигрыш сразу и без споров.

– Я учту, – серьезно проговорил Отто. – Что ж, друзья, а не заказать ли нам еще шнапса?

– Плохо, – сказал он, провожая ее домой. – Очень плохо. Выходит, группа Бевза уничтожена еще весной. Я-то надеялся, что в городе действует подполье, но все контакты, которые у нас были, оказались обрубленными. Теперь понятно, почему.

– А как получилось, что в Москве об этом не знали?

Они говорили по-немецки. Отто требовал, чтобы они разговаривали по-немецки все время, независимо от того, есть кто-то рядом или нет.

– Вот так и получилось, – Отто досадливо прищелкнул пальцами. – Не осталось никого, кто мог бы сообщить в центр о разгроме подполья. Месяца два назад в район Винницы забросили офицера, который должен был наладить связь с партизанами, но он пропал без вести. Мы вынуждены действовать вслепую, Дайна.

– Но ведь ребята же обязательно что-нибудь узнают!

– Я тоже на это надеюсь, – ответил он коротко.

Он довел ее до калитки, притронулся сухими губами к ее щеке. Даже губы у него стали другими. Что же это такое, подумала она с горечью, неужели он так вжился в роль?

– Ты не останешься? – спросила она шепотом.

Отто покачал головой.

– Не сегодня.

Не понимаю, хотела сказать она. Кого теперь нам стесняться? Хозяйку?

– Как хочешь, – она старалась, чтобы голос ее прозвучал равнодушно.

– Мне нужно подумать, – сказал он, будто оправдываясь. – Все стало сложнее, чем я думал.

– Хорошо, – она клюнула его носом в щеку и поморщилась от запаха немецкого офицерского одеколона. – Ты наверняка что-нибудь придумаешь, я знаю.

Он шагнул в темноту и вдруг повернулся. Дайна по-прежнему стояла у калитки. Он подошел и взял ее лицо в ладони – как всегда это делал Жером.

– Ты ничего не понимаешь, – сказал он по-русски. – Совсем ничего. Глупышка моя.

Глава пятая

Людвиг Йонс

На ночлег они остановились в маленьком домике, спрятавшемся в заросшей пихтами лощине. Озеро Туманлы-Кёль осталось в нескольких километрах позади – там разбила лагерь дивизия «Эдельвейс». Передовой дозор егерей поднялся выше в горы и рассредоточился по краям лощины. После неожиданной вылазки русских генерал Ланц настоял на том, чтобы посланцы фюрера передвигались только в сопровождении взвода разведчиков.

На пороге хижины их встретил высокий седой старик, непохожий на местного жителя. У него были длинные серебряные волосы, падавшие на костистые плечи, и выцветшие от старости голубые глаза.

– Рад видеть вас, господа, – сказал он по-немецки, протягивая Раттенхуберу широкую, как лопата, ладонь. – Людвиг Йонс, колонист из Гнаденбурга. Прошу, заходите в дом. Я угощу вас сытным ужином.

Йонс происходил из семьи немецких колонистов, переселившихся на Кавказ в семидесятых годах прошлого века. Его отец был швабом, мать родилась в Швейцарии. Родители Людвига держали небольшую сыроварню, славившуюся на весь край и поставлявшую настоящий швейцарский сыр даже в дорогие рестораны Санкт-Петербурга.

– У нас было сорок две коровы, – вспоминал Йонс, накладывая в глубокие глиняные миски тушеную капусту с большими кусками мяса. Мясо, к сожалению, было все той же надоевшей Раттенхуберу бараниной, но в этой пародии на айсбан чудилось нечто трогательное. – Замечательные были, доложу вам, коровки! Породы красная немецкая, до тридцати литров молочка давали! Ну и сыр из этого молочка получался!

Он со вздохом выставил на стол соленую горскую брынзу.

– А это же разве сыр? Так, одно название...

– Не переживайте, Людвиг, – сказала Мария фон Белов. – Очень скоро мы скинем русских в море и вы сможете вернуться в Гнаденбург.

– Он теперь называется «Виноградное», – с горечью проговорил старик. – И немцев там уже не осталось. В августе прошлого года всех арестовали и сослали в Сибирь.

Он налил гостям мутноватой, резко пахнущей араки.

– А ведь до войны мы были лучшими крестьянами в стране! Конечно, мы были вынуждены работать в советских колхозах, но наши колхозы постоянно перевыполняли план. Тогда немцев уважали! Сам Калинин говорил: не зря, мол, царица Екатерина пригласила немецких колонистов в Россию!