(Не) измена. Ребенок от бывшего мужа - Гур Анна. Страница 12
Но я не знаю, то ли мне повезло, то ли там наверху кто-то, наконец, сжалился надо мной. Помню, как сидела в кабинете Виктора Юрьевича, собранная, без косметики, в деловом костюме, который прихватила из гардероба Люся моя, Людмила.
– Значит, хотите уехать из столицы? – спрашивает тучный мужчина и смотрит на меня из-под сдвинутых бровей.
Наверное, он уже знает, что я больше не Воронова и, наверное, он отменит свое предложение относительно возвращения на кафедру, а я…
Я не хочу уже ничего, хочу домой, в свой родной край, к родителям. Столица ломает и выплевывает, а я всегда была не у дел…
– Не хочу больше здесь оставаться, я в свой родной край возвратиться хочу, просто вы сделали мне предложение вернуться в университет, дали время подумать и я… я благодарна вам, Виктор Юрьевич, но не хочу вас подводить… не останусь я тут…
– Надо же, Яна, надо же…
Говорит вдруг задумчиво и смотрит на меня пристально.
– Мне жаль, что вы развелись. Всегда завидовал Михаилу, что ему всегда все самое лучшее достается…
Говорит и в глаза мои смотрит, а у меня сердце вскачь и ладошки потные, потому что не хочу слышать, что может мне предложить, но конкурент моего мужа удивляет:
– Вы мне всегда нравились Яна, всегда. Есть в вас цельность. Гордость. Женственность. Стать… И сейчас, будучи в столь тяжелом морально-финансовом состоянии, вы решили не подводить меня…
– Я… – хочу ответить, но мужчина поднимает широкую ладонь с толстыми пальцами, где на безымянном выделяется толстый золотой ободок, а я с болью на свою руку смотрю, там, где недавно было колечко, сейчас белый след, интуитивно тру его, чтобы стереть, но понимаю – нужно время и этот след исчезнет, не останется шрамом, а вот на сердце порез так и свербит болезненно и не утихает…
– Не стоит, Яна Владимировна. Есть у меня один вариант. Все же Воронова я терпеть не могу, так что хоть так позлорадствую и помогу вам. Вы будете переведены в любой вуз, в который захотите, работайте и параллельно защищайте диссертацию – вы как никто заслуживаете этого…
Моргаю и опять перед глазами лицо моего коллеги.
– Ну так что скажете, Яна Владимировна?
Понимаю, что я только что пропустила мимо ушей вопрос Семена Павловича. Становится слегка стыдно за мою рассеянность, но у меня в голове все время иные мысли. Именно сейчас, когда я должна праздновать и быть счастливой, ложка дегтя от меня никуда не девается, поэтому я улыбаюсь как могу мягко и переспрашиваю.
– Относительно чего?
Мужчина приподнимает бровь. Явно в недоумении, что я умудрилось пропустить всю его речь мимо ушей.
– Прошу извинить меня за рассеянность, не каждый день гранты выигрываешь, – опять умасливаю и мне это удается.
На сухом лице Куравлева проскальзывает легкая улыбка.
– Я предлагал нам с вами отпраздновать эту победу. Как раз выходные скоро. Могли бы собраться на моей даче.
Что-то цепляет в его словах, пока не улавливаю, но все же…
– Всем составом поедем?
И опять замечаю недовольное выражение на лице Семена.
– Нет, Яна Владимировна, я бы хотел узким кругом. Будете вы, я, ну, может, еще пара коллег. Просто у моей мамы день рождения также в выходной и я… я бы хотел, чтобы вы поехали со мной… в качестве моего дорого друга, спутницы, если позволите…
Киваю заторможенно. Однако интересный поворот. Присматриваюсь к мужчине. Невысокий, щупленький даже. И лицо простое.
Куравлев не знойный мужчина. И… он совсем не похож на харизматичного и крепкого, широкоплечего и рослого Михаила, моего бывшего мужа.
Так. Стоп. А почему я сейчас их сравниваю?!
Одергиваю себя мысленно. Даю себе оплеуху за то, что я всех сравниваю с Вороновым. С предателем и изменником и отчего-то все мужчины ему проигрывают…
Его харизме, мощи…
Глупо, Яна.
Ты знаешь, что солнце обжигает, оно вырывает твои крылья, безжалостно их опаляя, и ты летишь на землю, разбиваясь.
Отгоняю от себя лишние мысли и еще раз приглядываюсь к преподавателю с нашей кафедры. Молодой еще. Лет сорок. Волосы светлые, зачесанные на косой пробор. Костюм слегка мешковато сидит на плечах.
Обычный. Купленный в масс-маркете, где и я одеваюсь. Это не эксклюзивный пошив моего бывшего мужа.
Я присматриваюсь, не нахожу ни одного сходства и это дает надежду на то, что нужно идти от противоположного, нужно дать себе шанс, вспомнить, что я женщина и нравлюсь…
Заставляю себя улыбнуться еще шире, а Семен, чувствуя перемены в моем настроении, кладет руку на мой локоть.
Рукав у моего платья три четверти, так что холодные пальцы мужчины касаются оголенного участка кожи, доверительный жест, который мне становится неприятным.
А я решаю кое-что проверить, поэтому, легонько улыбаясь, отвечаю:
– Семен Павлович, в выходные садик закрыт, и я не знаю, смогу ли оставить дочку…
Повисает пауза. Мужчина словно спотыкается и глаза прячет, на мгновение опускает. И только этот жест мне о многом говорит. Я никогда не скрывала у себя наличие дочери. Да и как, когда с животом размером с арбуз на кафедре защищала свою диссертацию. И поблажек мне комиссия на мое положение не делала.
Ручьем лились перекрестные вопросы, уточнения. Требования эмпирических подтверждений гипотезы.
От напряжения у меня сорочка к спине прилипла, но я держалась, уверенно снося удары в виде ехидных вопросов с подковыркой.
После того, как поступил со мной мой бывший муж, появилось своеобразное отношение ко всем проблемам, потому что я знаю, как может быть, когда тебе наносят удар в самое сердце и проворачивают нож.
Все остальное не так и важно уже…
Поэтому я вскидываю подбородок и внимательно смотрю на мужчину, который делает мне своеобразное предложение провести вместе время, он должен понимать, что моя Масяня идет со мной в комплекте. Мы неотделимы и связь наша нерушима…
Семен тушуется. Его обыкновенное лицо становится хмурым. Таких, как он, в толпе не видно. Пройдет и пройдет. Не заметишь. Но мне на мгновения захотелось попробовать. Чтобы именно с таким. Ни в чем не похожим на Михаила. Потому что за моим бывшим мужем женщины шеи сворачивали, когда он проходил, не замечая никого.
Мне в то время так казалось, что не замечает. Но как знать. Глупой была. Измен не видела. Считала его надежным, подобно каменной стене, которая прятала меня от всех напастей, защищала от невзгод. Все ложь. Все надуманно. Не было этого.
Даже тогда, когда говорил, что любит настолько, что будет терпеть мое бесплодие и для моей радости согласится взять ребеночка на воспитание. И я бы действительно взяла. Столько обездоленных малышей, которым нужно тепло, забота и моего сердца бы хватило…
Горечь опять на языке вспыхивает. Столько времени прошло, а проклятые воспоминания со мной и сейчас, когда я вижу, как Семен бегает глазками, пытаясь найти себе оправдание, я четко понимаю, что это не мой человек. Моя дочка – для меня все. И ни один мужчина даже мизинчика моей Масечки не стоит.
– Яна… все же, может, возможность есть оставить малышку твою с кем-то. Просто я бы хотел представить тебя маме, познакомить, чтобы родители очаровались тобой так же, как и я… а потом… потом уже и с дочкой познакомим. Я… просто…
Делаю глоток и отчего-то улыбаюсь. Смешно становится от потуг Семочки. Взрослый мальчик. Поди сорок годиков уже, а все мамочке своей боится женщину представить, у которой ребенок.
Мерзко становится. Гадко. Где-то я это уже видела. Где-то была такая свекровушка – змеинушка, которая невестку со свету сживала только за то, что ребенка родить сынуле золотому не могла, а тут, кажется, гнобить будут как раз за то, что родила.
Каламбур какой-то и я начинаю смеяться. Громко. Звонко. До слез. Семен смотрит на меня выпучив глаза, не понимает, почему я так смеюсь, коллеги улыбаются, салютуют мне. Сегодня мой день. День моего триумфа и это, черт возьми, так приятно!
Когда трудишься не покладая рук и достигаешь, добиваешься. Дорогого стоит.